– Да, сэр. Когда соберетесь уходить, если не возражаете, позвоните мне вниз, я поднимусь и запру дверь. Вот это внутренний телефон, вот здесь, белый. И, разумеется, звоните, если вам понадобится еще что-нибудь.

Когда охранник вышел, Норма осторожно прошла внутрь и беззвучно присвистнула.

– Бог ты мой, это же прямо как из фильма «Даллас». Где же она брала деньги для такой обстановки?

– Томпсон предполагал контрабанду. Биверс думает о шантаже.

– Невозможно. Это должно быть нечто покрупнее – и более безопасное. Распространение наркотиков, или что-то в этом роде? – Слайдер в ответ пожал плечами. – А почему она оставила эту квартиру за собой, когда ушла из оркестра и переехала в Лондон?

– Возможно, – с отсутствующим видом ответил Слайдер, – здесь и был ее настоящий дом.

Дом... Видимо, Анн-Мари мало что знала о понятии «дом»: во всяком случае, это слово едва ли было приложимо к этому месту. Норма невольно выразилась совершенно точно, когда упомянула «Даллас» – квартира походила на декорацию к фильму, а вовсе не на обычное жилье. Мебель была очень дорогой, но холодной и безличной, без малейших признаков индивидуальности. Он осматривался вокруг, прикасаясь к предметам кончиками пальцев, внюхиваясь в воздух, не испытывая ничего, кроме разочарования и огорчения. Толстые палевые ковры – вид на улицы города из громадных окон с толстыми стеклами – белые кожаные диваны. Дальше, дальше... Огромная кровать со скользким сатиновым расшитым покрывалом – тиковое дерево, бронза отделки, – большой, тяжелый кофейный столик из дымчатого стекла. Дальше, дальше... Коктейль-бар, Боже милостивый – дорогие и современные картины с бесформенными изображениями на стенах.

Это не было похоже ни на что, существовавшее в настоящей жизни. Это была совершеннейшая фальшивка, подделка под жизнь. Вспышка озарения, и он понял, наконец – это была обстановка, которую мог вообразить себе человек, начисто лишенный жизненного опыта, если бы вдруг представил себя богатым, очень богатым; это была воплощенная в осязаемые предметы детская мечта о Голливудском Доме, мечта сироты, видевшей такое в кино и по телевизору. Уголки его рта горько опустились.

– Сэр? – Норма стояла у книжного шкафа в углу гостиной. Он подошел к ней, и она вручила ему книгу – «Женщина без средств» Барбары Тэйлор Брэдфорд. – Эта вещь шла по телевизору недавно, помните?

– Да, – ответил Слайдер, – Айрин нравилось смотреть ее.

– Это роман о девушке – прислуге на кухне, которая возвысилась до положения главы империи в бизнесе. Они использовали помещения фирмы «Хэрродс» для съемок компании, которой она под конец завладела.

– Да, знаю, – подтвердил Слайдер, – я слышал об этом.

– Из грязи в князи, – продолжала Норма, – и обратите внимание на все другие такие же книги, все об одном и том же – саги о богатых и властных женщинах. Это современная фантастика для женщин: великолепная обстановка, героини с мгновенной реакцией, столь же жестокие и амбициозные, как и мужчины, создание богатства и манипулирование жизнями нижестоящих фаворитов.

– Да, – задумчиво сказал Слайдер, оглядываясь, – это подходит...

Теперь он точно это видел. Уставившись на ряды аляповато раскрашенных обложек, заключавших в себе сладкую отраву для неискушенного мозга, он видел перед собой Анн-Мари, осиротевшую в раннем детстве, выросшую под присмотром обижавшей ее тетки, сосланную в интернат, чтобы не путалась под ногами, предоставленную во власть гувернантки на время каникул. Он видел ее, это дитя без друзей, ужасающе одинокую, возможно, преследуемую комплексом неполноценности, потому что она не могла заставить людей полюбить себя, обратившуюся к книгам как к убежищу. И тогда она вошла в иллюзорный мир, где события идут так, как ты хотела бы, чтобы они шли; в мир, где не пользующаяся вниманием и успехом девочка могла забить жизненно важную шайбу в хоккейном матче и становилась школьной героиней, где бедная девочка спасала чью-то жизнь и становилась обладательницей собственного пони. Позже, немного повзрослев, она, вероятно, перешла к более романтическим историям, где герой снимал с незаметной девушки очки и в изумлении бормотал: «Бог мой, но ты же красавица!»; и уже потом, став молодой женщиной, стала зачитываться конфетной дрянью восьмидесятых годов, этими сагами о роковых и сильных женщинах-воительницах.

И когда каким-то образом соблазн возник на ее жизненном пути, шанс войти наяву в эту жизнь, полную возбуждения и интриг, где можно было заработать большие деньги и стать, как ей это, вероятно, виделось, богатой, преуспевающей и сильной, почему она должна была отказываться от этого? Это было противозаконно, но кому было дело до нее и до того, чем она будет заниматься? Кто был бы огорчен ее отказом от честной жизни? Может быть, она даже смаковала мысль вернуться когда-нибудь в новом качестве в мир законопослушных людей ее детства, отказавших ей в свое время в любви.

Он отвернулся от полок с книгами и опять увидел Анн-Мари в этих сияющих стерильных апартаментах, вскармливающих ее тщеславие, ее мечты о богатстве и другие иллюзии, навеянные мякиной в суперобложках; но на этот раз он видел, как она борется с растущим пониманием того, что все это – ложь, что ее новые «друзья» всего лишь использовали ее, и больше ни для чего она им была не нужна. Не потому ли она так неожиданно попыталась женить на себе Томпсона, чтобы овладеть, наконец, своим наследством и сбежать из ловушки, в которую сама же вошла с такой охотой?

Жалкая попытка. Люди, с которыми она связалась, были неизмеримо более жестокими, чем любые книжные отъявленные злодеи. Они не могли позволить ей просто уйти; и в последний момент, думал Слайдер, она поняла это. Он вспомнил, как Мартин Каттс описывал их последнее свидание наедине, и его слова о том, что она «с чем-то смирилась» в конце концов. Возможно, до самого последнего мгновения она не задумывалась о смерти, ведь жизнь так мало дала ей.

Он так и стоял с книгой в руке, уставившись в пространство, но теперь он осознавал, что нечто взывало к его вниманию, мелькая на грани между сознанием и подсознанием. Он замер и постарался дать этому ощущению проявить себя. Он стоял лицом к открытой двери кухни, с выставочным набором сосновых посудных шкафчиков в старинном стиле и покрытыми мрамором столами со светильниками над ними, и сквозь стеклянные дверцы последнего шкафчика, единственного, который он мог видеть, просвечивали неопределенные контуры и яркие цвета предмета, показавшиеся ему назойливо знакомыми.

– Ну да! – резко произнес он, сунул книгу в руки Нормы, быстро прошел на кухню и распахнул дверцы шкафчика. Она стояла в углу: знакомая жестянка с призывной картинкой, изображавшей радостных до идиотизма крестьян и веселые оливковые деревья, с большой броской надписью «ЗЕЛЕНАЯ ЦЕЛИНА». Он торжествующе вытащил ее и покрутил в руках.

– Вот она. «Зеленая Целина».

– Что это, сэр? – удивленно спросила Норма без особых, впрочем, надежд на ответ. Она знала это его настроение, когда он жадно все впитывал, но ничего не выпускал наружу. Но ответ последовал сразу, хоть и непонятный.

– «Зеленая Целина». Здесь обязательно должна быть связь.

И тут он увидел то, чего не заметил раньше, или, по крайней мере, не воспринял в первый раз – название и адрес фирмы-производителя, написанные четкими мелкими буквами в нижней части задней стенки жестянки: Итальянское масло, 9, Калле де Парадизо, Флоренция.

Он засмеялся.

Около входа в магазин «Винси» на Бонд-Стрит Атертон задержался, чтобы рассмотреть магазин снаружи и составить себе первое впечатление. Магазин был либо очень старым, либо искусно подделан под старину. Вывеска была красного дерева с золотыми буквами, а витрина выглядела просто аскетической. Тяжелые синие бархатные занавеси, укрепленные на деревянных карнизах, свисали на всю высоту витрины, предотвращая всякую возможность заглянуть внутрь. Нижние концы занавесей были уложены элегантными складками, образуя ложе для единственного предмета, выставленного на обозрение – лютни шестнадцатого века на подставке красного дерева.