Вот и получается, что у неё только тело было тяжелое, а сама она — нет.

У каждого человека есть недостатки, а она знала свои достоинства и гордилась ими. Вот почему мне обидно, что вы к себе так плохо относитесь. Я на днях разговаривала с миссис Отис и сказала: «У Эвелин Коуч изумительная кожа, в жизни такой не видела. Как будто вчера из пеленок».

— Ой, спасибо вам, миссис Тредгуд!

— Так ведь это правда. У вас же ни морщинки нет. А ещё я сказала миссис Отис, что, по-моему, вам надо знаете чем заниматься? Продавать косметику «Мэри Кэй». С вашими кожей и внешностью… А что, клянусь, оглянуться не успеете, как получите розовый «кадиллак». У моей соседки миссис Хартман есть племянница, так она продавала эту косметику и такую приносила прибыль компании, что ей в награду подарили розовый «кадиллак». А она и вполовину не такая красивая, как вы.

Эвелин сказала:

— Ох, миссис Тредгуд, спасибо вам, но я уже не в том возрасте, чтобы этим заниматься. Им молодые нужны.

— Эвелин Коуч, как вы смеете говорить подобные глупости! Вы ведь совсем молодая женщина. Сорок восемь — да это же детский возраст! У вас в запасе целая половина жизни. Мэри Кэй наплевать, сколько вам лет, она и сама не вчера из яйца вылупилась. Будь я в вашем возрасте, да ещё с такой кожей, я непременно попыталась бы раздобыть себе этот «кадиллак». Разумеется, мне пришлось бы получить водительские права, но попытаться я бы обязательно попыталась.

Вы только подумайте, Эвелин, чтобы дожить до моего возраста, вам понадобится ещё тридцать семь лет!

Эвелин засмеялась:

— А что испытываешь, когда тебе восемьдесят шесть, миссис Тредгуд?

— Ну, вообще-то я никакой разницы не ощущаю. Я же говорила, это сваливается на тебя как снег на голову. Вчера ты молодая, а сегодня раз — и твоя грудь и кожа обвисли, и приходится напяливать резиновый бандаж. Но ты ещё не знаешь, что ты старуха. Видно, конечно, когда в зеркало смотришь… Иногда я пугаюсь чуть не до смерти. Шея будто гофрированной бумагой обтянута, и столько морщин, что ничего нельзя поделать. Ой, у меня было какое-то средство от морщин, от «Эйвона», но оно действует не дольше часа, а потом все опять становится как прежде. Ну, я и решила: хватит, в конце концов, себя дурачить. Даже с лицом теперь ничего не делаю, только лосьона чуть-чуть и брови подвожу, чтобы понятно было, что у меня брови есть, а то они белые теперь. Да ещё эти пятна на руках из-за печени.

Она посмотрела на свои руки и засмеялась:

— И откуда только это берется? Даже фотографироваться я уже слишком стара. Фрэнсис хотел щелкнуть нас с миссис Отис, но я спряталась. Сказала, что фотоаппарат из-за меня сломается.

Эвелин спросила, не бывает ли ей здесь одиноко.

— Ну, иногда бывает. Конечно, ведь мои-то все поумирали уже… Изредка заходит кто-нибудь из церкви навестить, но это только «здравствуй и прощай». Да, так оно и бывает — здравствуй и прощай.

Иногда смотрю на фотографии Клео, Альберта и думаю, как они там… и вспоминаю свою жизнь. — Она улыбнулась Эвелин. — Этим вот и живу, милочка, — воспоминаниями о том, что когда-то было моей жизнью.

Полустанок, штат Алабама

18 ноября 1940 г.

Культяшка играл в своей комнате — стрелял из пистолета резиновыми шариками по картонным дроздам. Руфь что-то писала, и тут влетает Иджи — она вернулась с очередной сумасшедшей рыбалки клуба «Маринованный огурец».

От радости Культяшка прыгнул ей на шею, едва не сбив с ног. Руфь тоже обрадовалась: она всегда беспокоилась, если Иджи уезжала на неделю или больше, особенно когда дело касалось реки и Евы Бейтс.

Культяшка побежал на кухню и тут же вернулся.

— А где же рыба?

— Понимаешь, Культяшка, — сказала Иджи, — дело было так. Рыбу мы, конечно, поймали, но она оказалась такая здоровенная, что мы не смогли вытащить её из воды. Мы её сфотографировали, и одна только фотография весила целых двадцать фунтов.

— Ой, тетя Иджи, да не поймали вы никакой рыбы!

В это время послышался голос:

— Ау-у! Это мы с Альбертом к вам в гости пришли… — И в комнате появились высокая симпатичная женщина с волосами, закрученными узлом на затылке, и умственно отсталый мальчик примерно одного с Культяшкой возраста.

Они зашли на чашечку кофе, как, впрочем, делали каждый день последние десять лет, и всегда им были рады.

— Привет, — сказала Иджи. — Как делишки?

— Прекрасно, — ответила Нинни и села. — А вы, девочки, как?

— Знаешь, Нинни, мы хотели поесть на ужин рыбки, но, видно, она решила не клевать на эту удочку. — Руфь засмеялась. — Ничего не поделаешь, придется поужинать фотографией.

Нинни огорчилась:

— Ну-у, Иджи, а я-то мечтала о жирной зубатке. Люблю хорошую рыбу. Стыдно сказать, я ведь только один раз её и пробовала.

— Нинни, — сказала Иджи, — зубатка не клюет посреди зимы.

— Нет? Надо же! А я почему-то думала, что зимой рыбы так же хотят есть, как и летом.

— Действительно, Иджи, почему они не клюют зимой? — спросила Руфь.

— Ну только не потому, что есть не хотят. Вообще-то это зависит от температуры червя. Зубатка, даже самая голодная, не станет глотать холодного червя.

Руфь посмотрела на Иджи и покачала головой, в очередной раз удивляясь её фантазии.

Но Нинни сказала:

— Логично. Я, например, сама терпеть не могу холодную еду. Но мне кажется, даже если ты подогреешь этих червяков, прежде чем на крючок насадить, они все равно остынут, пока опустятся на дно реки, правильно я говорю? Кстати, о холоде. Как зима-то разошлась! У вас тут холодина, как в подземелье.

Альберт с Культяшкой стреляли по картонным дроздам, а Нинни пила кофе. Вдруг она сказала:

— Культяшка, приходи к нам пострелять по дроздам, которые сидят у меня на телефонных проводах. Нет, я не хочу, чтобы ты их убивал, просто припугни, и все… А то они своими лапками подслушивают мои разговоры.

Руфь, обожавшая Нинни, спросила:

— Ты это всерьез, Нинни?

— А как же, милая, это ведь Клео сказал.

Бирмингемская газета для цветных мистера Милтона Джеймса

19 ноября 1940 г.

Миссис Салли Джинкс, проживающая по адресу Хауэлл-стрит, 68 — С, вчера вечером заявила в полиции, что стала жертвой мошенничества. Миссис Джинкс сказала, что женщина, назвавшая себя сестрой Белл, пришла к ней в дом и каким-то образом убедила её завернуть пятидесятидолларовую купюру в салфетку, положить в сундук и не трогать сверток четыре часа. Когда салфетку развернули, денег не оказалось.

Супруги Робинсон передают своим друзьям, что потеряли друг к другу всякий интерес.

Появилось ощущение, что Восьмой авеню чего-то недостает.

Артису О.Пиви, чья слава гремела по всему городу, видимо, крепко пришелся по душе «Город на ветрах»[27]. Женская часть населения наверняка будет по нему страшно скучать.

До нас дошли сведения, что мисс Хелен Рейд пришлось вызвать полицию: в её дом поздно ночью пытался проникнуть взломщик и причинить ей телесные повреждения… Прибывшая полиция обнаружила мужчину, который прятался в подвале со штуковиной, которой колют лед, и уверял, что он всего лишь разносит лед по домам.

Не тот ли это самый мистер Шепард, который в прошлом году ухаживал за мисс Рейд?

…Клуб «Эсквайр» готовится к ежегодной встрече своих членов, где они обычно отрываются по полной программе.

Гвоздь сезона, «Афро-американская фантазия» Эллингтона, привлекла всеобщее внимание. Пианист в «Креоле» сбацал буги-вуги, которые звучали несколько странно, но эффект был потрясающий.