– У нас на этот случай найдется чистый вексель, – уговаривал гостя Уткин.

– Коли на то пошло, я могу дать вам взаймы, господин Фиш, – прижав локтем банкноты, соблазнял коммерсанта Бумба-Бумбелявичюс.

– Пас, пас… – нетвердо выговорил господин Фиш новый для него термин.

– Пас, так пас! – упавшим голосом сказал Пищикас. – Насильно мил не будешь. Вы свободны…

– Умоляю, не подумайте ничего дурного! – смягчил нажим Пищикаса Бумба-Бумбелявичюс, постукивая колодой по столу.

Убедившись, что карманы гостя и в самом деле пусты и приготовленный им куш уже лежит на столе, игроки с миром отпустили коммерсанта. Они приняли его извинения и вежливо раскланялись. Пищикас предусмотрительно запер за господином Фишем дверь, подмигнул Бумбелявичюсу и начал тасовать карты. Предстояло самое трудное – дележ добычи. Несмотря на всеобщее удовлетворение удачной охотой, каждый в отдельности был сильно озабочен и прикидывал, кому сколько перепадет из щедрого дара г. Фиша.

Сквозь густое облако дыма хрустальная лампа бросала на стол свет, обрисовывая головы Пищикаса, Уткина, Бумбелявичюса и Пискорскиса, Их лица были до предела напряжены, они выглядели усталыми. Редкие реплики, которыми они перебрасывались, были либо ничего не значащи, либо откровенно грубы, вызывающе злы и оскорбительны.

Пищикас, кусая папиросу, роздал карты по третьему кругу:

– Господа! В банке четыреста! Чем ответит господин Уткин?

– Половиной жалованья, господин Уткин, – оперся на плечо полковника Пискорскис.

– Чем мы ответим, господин Пищикас? – воззрился на бубновую семерку Уткин. – А если мы ответим… если мы скажем, что в банке чуть больше, господин Пищикас?…

– У него только в коммерческом банке больше тридцати тысяч… – заглянул в его карту Бумба-Бумбелявичюс.

– Опять подцепил какую-то рыбку?

– А как же, а как же!.. Ума не приложу, что мне теперь делать… Беру, господин Пищикас, беру…

– А рыбка-то с бородкой, солидная рыбка… – изучая карты Уткина, говорил Бумба-Бумбелявичюс.

– С задним карманом в брюках рыбка-то, ха-ха-ха!.. – рассмеялся Пищикас.

– С карманом… вот мы и прикар… Ума не приложу, что делать. Говоришь, в банке четыреста?

Лицо Уткина исказилось, а глаза перебегали с карт на разбросанные по столу банкноты. В одно мгновение он должен был решить трудный вопрос, пережить все радости выигрыша и разочарование проигрыша.

– Дурак ты, если не знаешь, что делать с рыбкой, которая плывет прямо в руки, – подкузьмил его Бумба-Бумбелявичюс.

– Может, в самом деле снять этот банк, господин Пищикас? – все еще не мог решиться Уткин.

– Снять, говоришь? Как тогда в Рокишкисе, в обществе мелкого кредита?…[3]Ха-ха-ха-ха! – снова подпустил шпильку Бумба-Бумбелявичюс.

Пищикас, держа в руках колоду, наблюдал за Уткиным, на лице которого словно бы отражались червонная семерка и цифра 400.

– Ну, господин Уткин, – поторопил банкомет, – индюк думал, думал да в суп попал.

– В суп, говоришь?… А мой один знакомый так торопился, что угодил туда, куда Макар телят не гонял.

– Бей, Уткин! – подсказал Бумба-Бумбелявичюс.

– Бить то бить, господин Бумбелявичюс… Легко сказать – бить, – медлил Уткин.

– Говоришь, дурака и в церкви бьют? – рассмеялся Бумбелявичюс.

– Дурака?… Да разве дурак успел бы за границу смыться?… По банку, говоришь?… Ну, чему быть, того не миновать. По банку!.. Карту, господин Пищикас!

– Так… – приподняв карту, чмокнул губами Уткин, – еще одну… бог троицу любит.

– Пожалуйста. Для хорошего человека добра не жалко.

– И еще одну, господин Пищикас… За компанию, говорят, и цыган повесился… Еще одну карточку… только маленькую!.. А теперь себе.

У Уткина был перебор.

– Себе, себе, господин Пищикас.

– Себе – это не тебе, – открывая на столе карты, говорил Пищикас, – пятнадцать… себе это не тебе… девятнадцать. Хватит, господин Уткин… Снимайте банк.

– Правильно, господин Пищикас. Банк мой, – швырнул карты и сгреб деньга Уткин.

Пищикас хотел посмотреть его карты, однако Уткин воспротивился:

– Что? Ты не доверяешь мне?

– А вы все-таки покажите, господин Уткин, – перешел на официальный тон Пищикас.

– Нечего показывать. Мой банк, и дело с концом.

– Попрошу показать карты, господин Уткин, – завопил хозяин.

– Господин Пищикас не верит мне на слово! Может, вы осмелитесь заподозрить меня в мошенничестве?! Я могу вовсе не садиться к столу. Я выхожу из игры. До свиданья.

– Из игры вы можете выйти, но пока не покажете карты, отсюда не уйдете, – пригрозил Пищикас; ему не верилось, что Уткин мог набрать двадцать очков.

Полковник не спешил раскрывать карты; он все время пытался сплавить куда-нибудь одну из них, однако на его лицо и руки были устремлены глаза всех. Приближалась катастрофа. Если б Уткин мог, он проглотил бы трефовую даму, но, как на зло, у него в глотке застрял какой-то дьявол и спирал дыхание.

– Шулер, – взбеленился Пищикас. – Вон из-за стола!..

– Господа, господа, так недалеко и до ссоры… – утихомиривал разбушевавшегося хозяина Бумба-Бумбелявичюс. – Неудобно, господа, войдите в положение – мы же интеллигенты, хотим культурно провести вечер? Стыдитесь, господа. Это нам не пристало. Мы же государственные служащие. С нас все берут пример.

– С шулерами не желаю знаться! – заметался по комнате хозяин. – Нет дураков, господа!

– Господин Уткин, – ласково уговаривал полковника Бумба-Бумбелявичюс, – положи на стол деньги, и пусть господин Пищикас успокоится. Мы же культурные люди. Ну, положим, ошибся господин Уткин. С кем не бывает? Конец, господа, конец. Выкладывай деньги на стол, господин Уткин, а господин Пищикас – банкуй!

Уткин неохотно вытащил из-под локтя 400 литов и гордо швырнул на середину стола. Остальные деньги он аккуратно положил во внутренний карман.

В банке было 800 литов. Бумба-Бумбелявичюс так упорно требовал положить деньги на стол потому, что у него был пиковый туз, и он надеялся сделать игру.

– По всем! – рявкнул он так, что Пищикас даже подскочил. – Карту!

Дрожащей рукой хозяин подал карту.

– Говоришь, в банке восемьсот… посмотрим… посмотрим, чья возьмет… – посерьезнел Бумбелявичюс, получив тройку.

Уткин, который хотел войти в долю к Бумбелявичюсу, отскочил, как от огня.

– Посмотрим… – прилагая все усилия, чтобы Пищикас не уловил его беспокойства, бормотал Бумбелявичюс. – Что ж, пожалуйте еще одну…

Пищикас, дожевывая чадящую папиросу, бросил карту на стол.

– И-ги, красавица… Намалевалась, осклабилась, как секретарша министра, – нес околесицу Бумбелявичюс. Его положение становилось поистине трагичным. Немного оставалось в колоде карт, которые дали бы ему очко. – Ну, еще одну картишку, так сказать, компаньона для дамы… Скоро свадьбу закатим… Приданое-то немалое. Пожалуйте еще одну… Вот и сваха с пирогами. Отлично, отлично… Давай-ка и тещу в придачу…

Губы и руки Бумбелявичюса тряслись; он перекладывал карты и так и сяк: то разворачивал их веером, то собирал, то осторожно приподнимал за краешек, то рассматривал издали, то подносил к лицу и поводил плечами, словно ему жал воротник. Достав платок, он вытер пот, высморкался, подтянул манжеты и бросил карты на стол.

– Себе! – сказал, укротив свои чувства, Бумбелявичюс. – Можно и проиграть; своему человеку проиграю, а не какому-нибудь шулеру. Так всегда в жизни – кому мед, а кому наоборот. Так и уравниваются балансы. Себе, господин Пищикас.

– Себе – это не тебе, – открыв туза, просиял Пищикас. – Ну, десятка! Явись! – перекрестил колоду повеселевший хозяин. – Призываю тебя, десяточка! Туз!!!

Три игрока оцепенели, словно пораженные громом. На столе лежало два бубновых туза.

– Так вот оно что!!! – захрипели гости, вперив налитые кровью глаза в хозяина. – Вот оно что!..

– Так кто же теперь, по вашему разумению, шулер, – угрожающе поднял кулак Уткин. – Я или ты, хрен!