Несмотря на то, что перед лицом шумного натиска национал-либералов Бисмарк снова и снова призывал к благоразумию и терпению, сам он в этот период вследствие внутреннего беспокойства — был зачастую раздражен, постоянно ощущал недомогание и находился в напряженных отношениях даже с королем Вильгельмом. Однако прошение Бисмарка об отставке король отклонил со следующим обоснованием: «Ваше имя в истории Пруссии стоит выше, чем имя любого другого государственного деятеля. И его я должен потерять? Никогда!»

И все же, вопреки ожиданиям, германский вопрос был решен быстро, гордиев узел был разрублен военным путем. Это явилось следствием чисто династической ситуации, международные последствия развития которой до начала июля 1870 года трудно было предугадать. К тому же Бисмарк активно вмешался в происходящее лишь весной 1870 года. Выдвижение на испанский престол принца Леопольда, представителя южногерманской католической линии Гогенцоллернов, Бисмарк рассматривал как возможность отвлечь внимание внешнеполитического ведомства французской империи, в начале 1870 года превратившейся в «Empire liberal», от германской сцены. Однако что касается конкретного решения, то в течение долгого времени царила неопределенность. После оглашения кандидатуры 3 июля 1870 года французская общественность разразилась бурей протеста, рисуя образ империи Гогенцоллернов, охватывающей со всех сторон Францию аналогично империи Карла V. В этой ситуации правительство Оливье (Ollivier) не только не удовлетворилось немедленным отказом Леопольда от трона, но и сочло необходимым перейти в политическое наступление, которое приняло неприемлемую для Пруссии форму. 13 июля в Бад-Эмсе французский посол Бенедетти передал королю Вильгельму требование гарантий отказа монарха от кандидатуры принца «на все времена». Король направил Бисмарку подробную депешу с несколько пространным сообщением о беседе, состоявшейся на променаде курорта Бад-Эмс. Однако союзный канцлер сократил ее до такой степени, что создалось впечатление совершенно сознательного вызова Пруссии, брошенного французским правительством. По всей Германии поднялась волна национального возмущения, в том числе и в южногерманских государствах. В свою очередь, «ответ» Франции — объявление Пруссии войны, последовавшее 19 июля 1870 года, — для правительств южногерманских государств представлял собой прецедент, предусмотренный условиями оборонительного союза. Кроме того, в условиях подъема национального движения едва ли было возможно неучастие какого-либо из государств. Например, Пруссии, где деятельность «партии патриотов» была направлена против мелконемецкого решения. Нейтралитет России был гарантирован. Царская империя, проявляя явную доброжелательность к Пруссии, предприняла сдерживающий маневр против Австрии и выдвинула свои войска на границу с Галицией. Британскую общественность Бисмарк настроил в духе симпатии и нейтральной позиции Англии по отношению к прусской Германии тем, что передал в «Тайме» документы, свидетельствующие о притязаниях Франции на Бельгию, которые проявились в ходе франко-прусских переговоров в июле-августе 1866 года. Несмотря на боевые успехи прусских и южнонемецких войск и последовавшую 2 сентября 1870 года капитуляцию одной из двух французских армий, столь желанный сценарий а 1а Кениггрец (когда исход войны решился в единственном крупном сражении) не повторился. После того как Бисмарк отклонил «ничей» мир на основе территориальной неприкосновенности Франции и признания объединения всей Германии (за исключением Австрии) под эгидой Пруссии, Французская республика, провозглашенная 4 сентября, продолжила войну с усиленной энергией.

Несмотря на взрыв национальных восторгов (уже после первых побед, одержанных в боях на приграничных территориях), Бисмарк сохранял трезвость духа и 2 августа 1870 года писал жене из Майнца: «Ликование народных масс на вокзалах было оглушающим, мне кажется, слишком сильным для нынешнего дня. Они должны что-то оставить и на после победы, которую Бог нам дарует». Однако уже в начале августа 1870 года он присоединился к требованию, выдвинутому общественностью Германии, об отделении Эльзаса и части Лотарингии от Франции, хоть и по иным, в отличие от общественного мнения, не национальным, мотивам. Если не учитывать причин стратегического характера, постоянство Бисмарка в вопросе аннексий объяснялось в первую очередь его концепцией модификации европейского равновесия (достижимой только посредством стойкого ослабления Франции и выравнивания численности французов и немцев). Зима 1870–1871 гг, показалась Бисмарку бесконечной. Не удалось преодолеть сопротивление Мольтке в вопросе обстрела осажденного Парижа с целью ускорить события. Союзный канцлер временами говорил о «французском национальном характере» и свойственной французам «жажде власти», в силу чего необходим мир на жестких условиях. Казалось, будто Бисмарк стал приверженцем теории «кровной вражды». В инструкциях, направленных прусскому посланнику в Петербурге 25 августа 1870 года, он заметил, что «склонность Франции к мести останется прежней, независимо от того, лишится она провинций или нет». Однако наиболее существенным было то, что он заявил в циркулярных депешах от 13 и 16 сентября 1870 года, направленных представительствам Северогерманского союза в важнейших европейских столицах, о необходимости установления более правильных границ и завоевания крепостей, «которыми угрожает нам Франция»: «Затрудняя наступление для Франции, чья инициатива всегда приводила к возникновению нестабильности в Европе, мы действуем одновременно и в европейских интересах, то есть в интересах мира». Биограф Л. Галл так характеризует действия Бисмарка в данной ситуации: «В основу этого расчета, учитывающего одновременно и политические, и государственные цели, было положено существующее соотношение сил и интересов. Кроме того, Бисмарк был убежден, что главы крупных государств будут руководствоваться исключительно интересами реальной власти, что и в будущем идея государственного резона восторжествует над всеми прочими политическими мотивами».

Между тем, то, что на взгляд Бисмарка было «корректировкой» в пользу «истинного» баланса сил в Европе, с британской точки зрения представляло собой угрозу для него, если вообще не ниспровержение европейского равновесия. Это убедительно изложил лидер консервативной оппозиции Дизраэли 2 февраля 1871 года в палате общин, разумеется, в первую очередь как предупреждение, адресованное либеральному правительству Глэдстона, пассивно взиравшему на изменения, происходившие в Европе. Передислокация власти в Центральной Европе — это не что иное, как «немецкая революция», «политическое событие более значительное, чем Французская революция прошлого столетия». Европейское равновесие полностью «разрушено», а Англия в наибольшей степени ощутит последствия этих важных изменений. Основание империи произошло — и это продемонстрировал не в последнюю очередь сигнал тревоги, поданный Дизраэли «в последний момент» (Э.Верхау), «под прицелом всей Европы», как признал сам Бисмарк.

Уже несколько месяцев спустя после окончания войны, в августе 1871 года Бисмарк заявил поверенному в делах Франции в Берлине: «Если рассчитывать на длительный мир, то мы совершили ошибку, забрав их (Эльзас и Лотарингию) у Вас; поскольку эти провинции представляют для нас неудобство… Польша, а позади нее Франция». Однако общая оценка Бисмарком этой «ошибки», с его точки зрения неизбежной в интересах стабилизации положения империи в Центральной Европе, не изменилась. Вследствие этого широта внешнеполитического маневра Германской империи с самого начала была ограничена в значительно большей степени, чем для Пруссии в период с 1862 по 1871 год. В сложившуюся картину союзный канцлер не мог внести никаких принципиальных изменений.

Трудности политического характера, с которыми Бисмарк столкнулся на международной арене уже во время войны 1870–1871 гг., были гораздо более значительными, чем те, что ему приходилось преодолевать в ходе недолгой летней кампании 1866 года в Богемии. Лишь затянувшееся до марта 1871 года урегулирование конфликта между Россией и Великобританией из-за оскорбительных статей Парижского мира 1856 года, касающихся Черного моря, дало, наконец, возможность решить исход войны. Франкфуртский мир 1871 года, жесткий, но сохранивший положение Франции как великой державы, был заключен на двухсторонней основе. Это случилось после того, как Бисмарку удалось убедить короля в ошибочности предложения Мольтке, который после «войны на уничтожение» стремился к «карфагенскому» миру, и в правильности своей позиции. Этим глава союзного правительства утвердил примат политики в противовес военной стратегии.