Всегда, когда муж и жена вступают в острые дебаты, возникает искушение оставить предмет разговора и перейти «на личности». Для этого явления существует латинский термин adhominem, что означает «к человеку». Бывают такие адвокаты, которые за неимением веских доказательств прибегают к персональным выпадам. Но давайте не допускать принцип ad hominem в браке. Именно нацеленные на личность стрелы попадают точнее и оставляют самые глубокие раны.
Многие супружеские размолвки можно уладить спокойным, сдержанным и откровенным обсуждением. Но помните! Главными условиями открытости должны оставаться чувство безопасности и чувство собственного достоинства. Без них никакое плодотворное общение невозможно. Если сначала не восстановить поколебавшуюся уверенность в чувствах друг друга, обсуждение скорее всего будет бесполезным.
Откровенный разговор может вылиться в поток обвинений и оправданий, если сначала не подтвердить заново свое расположение к супругу. Только удостоверившись, что якорь любви надежно закреплен, можно найти основу для взаимопонимания.
Откровенному обсуждению проблем способствует непринужденная обстановка — настроены ли вы благожелательно? Слова могут литься рекой. Но если отсутствуют доверие, уважение и готовность не только слушать другую сторону, но и признать ее правоту, то это не будет подлинным обсуждением.
«Я люблю тебя». Эти слова трудно произнести в минуту напряженности и непонимания. Но мы должны их произнести. И добавить еще более трудные слова — «я был не прав». Иногда случается, что душа не может успокоиться без этих слов. Неудивительно, что апостол Иаков писал: «Признавайтесь друг пред другом в проступках и молитесь друг за друга, чтоб исцелиться» (Иак. 5:16).
Вы спросите, какое отношение имеет признание к исцелению?
Буквально следующее. Мы очень быстро начинаем понимать, что страх, гнев, возмущение и ожесточенность не только закладывают фундамент развода, но и отравляют организм. Бурные переживания на пути к бракоразводному процессу могут довести до больницы. Тело не создано для ненависти. Тело, разум и душа созданы для счастья.
Мы должны помнить, что супружеский разлад и те раны, которые он оставляет в наших душах, гораздо легче исцеляются чистосердечным раскаянием, чем подарками. В самом деле, одним из наиболее опасных заблуждений нашего времени стало представление о том, что человеческие души можно лечить материальными средствами. Кажется, все мы захвачены лихорадочной гонкой за все новыми и новыми приобретениями в иллюзорной надежде найти в них счастье.
Несколько лет назад одна крупная корпорация по торговле напольным покрытием создала восхитительную рекламу, использовав для этого всю цветовую палитру и притягательность современного дизайна. Четкими, бросающимися в глаза буквами были выведены слова: «Настелите линолеум, и ваша семья будет счастлива!»
Не слишком ли часто, когда в семье неприятности, мы думаем, что сможем уладить их, «настелив линолеум»? Если происходят ссоры или размолвки — «настилайте линолеум». Если дети грубы и непокорны — «настилайте линолеум». Секрет долговечного брака, однако, состоит не в настилке линолеума, или, если уж на то пошло, оно не в ковре от стены до стены, и не в установке морозильника, и не в покупке нового автомобиля — как бы ни были полезны и приятны все эти вещи.
Слишком многие семьи пытаются подменить слова вещами, романтику — ответственностью, любовь — терпимостью и надеются, что мир об этом никогда не догадается!
Покойный д-р Луис Эванс извлек поразительный урок из одного фрагмента истории древнего Израиля, который до сих пор не привлекал внимания исследователей. Вы можете прочитать об этом в главе 14 Третьей книги Царств. Соломон, в дни своей славы, сделал «триста щитов из кованого золота». Потом Соломон умер, и слава его царства погибла вместе с ним.
А во дни Ровоама, сына Соломонова, предводитель вражеского войска Сусаким «взял… все золотые щиты, которые сделал Соломон».
Что теперь было делать Ровоаму? Слава поблекла. Но молодой царь решил, что мир никогда об этом не узнает. Он будет поддерживать видимость былого величия. Он приказал сделать столько же медных щитов и начистить их, пока не засверкают, как чистое золото. С этими щитами они намеревались выставлять себя напоказ. «Во многих семьях, — говорит д-р Эванс, — золотые щиты возвышенных чувств украдены; злоумышленник — было ли то время или однообразие, эгоизм или измена, холодность или раздражительность — скрылся, прихватив с собой золотые щиты романтической любви и драгоценной новизны. Отныне брак больше не парад; скорее это похоронное шествие»! («Ваш брак — дуэль или дуэт?», с. 123).
А как обстоит дело в вашей семье, друг мой? Вы тоже маршируете с надраенными до блеска медными щитами, хотя они могли бы — и могут до сих пор — быть щитами из чистого золота?
А как быть с теми, кто наблюдает этот парад? Является ли ваша семья убедительной демонстрацией счастья? Жаждут ли ваши друзья и соседи выведать ваш секрет?
Что думают об этом дети и подростки, которые являются частью вашей семьи? На что все это похоже изнутри? На золото? Или на медь? Считают ли они, что это подлинная вещь? Или всего лишь небрежная копия? Используют ли они это как образец для своих собственных межличностных отношений? Собираются ли они позаимствовать ваш опыт для своих собственных семей? Или вы предоставили им решать свои юношеские проблемы среди медных щитов — наследия притворства?
Более важного вопроса не существует.
Ваша незаменимая роль
Биографы поведали миру историю Клода Моне — художника, чей революционный гений научил мир видеть совершенно по-новому. Игра света и цвета на его полотнах произвела полный переворот в мире искусства. Сначала его выставки оскорбляли общественное мнение, вызывали возмущение и ужас. Со временем мир оценил его как необыкновенно одаренного мастера. Но талантливый глаз Клода Моне не сумел разглядеть — разглядеть по-настоящему — одну решающую деталь: девушку по имени Камилла. Как выяснилось, именно она сыграла незаменимую роль в его творчестве.
В девятнадцатом веке Парижская Академия изящных искусств была всесильна. Для любого художника путь к успеху лежал через Академию, где профессора обучали живописи в общепринятом стиле: правильном, безжизненном и тщательно отделанном. Талантливые студенты могли изредка выставлять свои работы в академическом салоне. Только там художник мог обратить на себя внимание критиков и в конечном счете получить доступ в Академию.
Клод Моне, однако, просто не мог заставить себя идти этим путем. Какой смысл в бесконечном повторении одних и тех же сцен в неизменном стиле? Моне собирался писать только то, что видел своими глазами, непосредственно с натуры. Он хотел запечатлеть взаимодействие света, цвета и формы, составляющие изменчивую жизнь вещей, в мгновенном впечатлении.
Родители Моне хотели помочь ему стать великим художником. Но они настаивали, чтобы он сделал блестящую карьеру, идя проторенным путем. «Ты должен учиться в Академии изящных искусств, — говорили они, — или мы не будем тебя содержать».
Этого Моне сделать не мог. Поэтому он повел борьбу в одиночку, едва сводя концы с концами, и писал, не переставая писал. «Я — пленник своего глаза», — сказал он однажды. Его единственной и неизменной целью было правдивое изображение жизни и природы.
Его излюбленным сюжетом была Камилла — красивая, грациозная натурщица. Его восхищение постепенно переросло в любовь, и они поженились.
Моне возглавил новое движение в искусстве, названное импрессионизмом. Но продавать свои работы ему не удавалось. Когда он выставлял свои картины в галереях, публика только смеялась. Критики изощрялись в сарказме. «Даже обои… более закончены, чем ЭТО», — сказал один из них. Карикатура в газете изображала полицейского, предупреждающего беременную женщину держаться подальше от выставки импрессионистов — потрясение может оказаться слишком сильным.