59

Эльфрида Шу, как обычно, вернулась домой в шестом часу. Она отворила входную дверь и, не включая в коридоре света, втащила в квартиру четыре тяжелые сумки с покупками. Затем ногой захлопнула дверь и направилась в кухню. Но тут нога ее наткнулась на большой, мягкий предмет, лежавший прямо посреди дороги. Она споткнулась, один пакет выскользнул у нее из рук, зазвенело стекло.

– Линда!

Прошло несколько секунд, прежде чем Линда открыла дверь своей комнаты:

– Да, мамочка…

– Сколько раз я говорила тебе, чтоб ты не бросала спои тряпки в коридоре? Быстро убери сумку и распакуй вещи!

Линда без всякого желания взяла несколько вешалок и потащила рюкзак в комнату. Подумав, она решила распаковать его сразу же.

Тут же в дверь полетело грязное белье. Несколько пуловеров и запасные джинсы приземлились на кровать, две пары туфель грохнулись о дверь шкафа.

И тут Линда увидела фотоаппарат.

Она сняла кожаный футляр и проверила на крошечной шкале количество отснятых кадров. Осталось только три. Она перемотала пленку и открыла крышку. Маленькую черную кассету она сунула в сумочку, выбежала в коридор и стала натягивать куртку.

– А теперь куда ты собралась?

– Я только отнесу пленку. Там должен быть Илмаз. Стефи захочется получить карточки.

60

Ранним утром в четверг гауптвахмистр Котткэмпер вместе с двумя товарищами заступил на дежурство в караульном помещении следственной полицейской тюрьмы в Зосте.

– Доброе утро. Что нового?

Заспанный после ночного дежурства полицейский помотал головой.

– Двое пьяных и один бездомный. Камеры первая, вторая и третья.

– А наци?

– В самой дальней. Сегодня его переводят в Хамм.

Котткэмпер расписался в книге приема дежурств. Затем нажал центральный включатель, от которого свет зажигался сразу во всех камерах.

– Ну, теперь посмотрим…

Он вышел в небольшой коридор и кулаком постучал в первую дверь:

– Давай, поднимайся!

Со скрежетом повернулся ключ в замке, со скрежетом отодвинулся засов:

– Ну-ка, выматывайся. Получи на входе свои шмотки и уплати за ночлег. И поживее!

Та же процедура повторилась еще дважды. Недоспавшие, с тяжелой головой, но наполовину уже протрезвевшие задержанные показались в коридоре и тяжело поплелись в караулку. Там им вернут шнурки, ремни, документы.

Котткэмпер остановился у камеры самого знаменитого на сегодняшний день заключенного: «Бильд» поместила вчера его фотографию о небольшой заметкой на третьей полосе. Вахмистру было ужасно интересно, как выглядит этот человек в натуре.

– Эй, пора подниматься, господин…

Слова застряли у него в горле. Рядом со слегка приоткрытым зарешеченным окном висела веревка, привязанная, должно быть, к перекладине решетки снаружи. На другом конце веревки была петля. Петля сжимала человеческую шею.

61

– Пора, дорогая, пора…

– Что, уже семь?

– Да. Утренний обход.

Фриц Клозе встал и потянулся за коричневой кожаной курткой. Рывком натянул ее на себя, так что связка ключей, помещавшаяся в правом боковом кармане, со звоном ударилась о стул. Тихо повизгивая, овчарка начала скрестись в кухонную дверь.

– Спокойно, Гаррас!

Клозе стоя допил кофе, вытер рукой губы, потом сунул чашку в мойку.

– Ты читал, Фриц? Все-таки нехорошо, как ополчились газеты на господина Вейена. При чем здесь он? А если кому-то из турков снова взбредет мысль удрать ночью?…

– Нет-нет, Лиза, – возразил Клозе, покачав головой. – Они по-своему правы. Ему даже было лень проверить по-настоящему комнаты. Я всегда знал, что он сядет в лужу. Дерет нос, никогда не поздоровается толком. А вот мальчишку жаль. Был очень неилохой парень…

Он еще раз поцеловал жену в лоб и распахнул кухонную дверь.

– Пошли, Гаррас!

Собака тут же бросилась в кусты, а Клозе еще несколько минут постоял на крыльце пристройки, в которой помещалась его служебная квартира. Здесь, на окраине города, воздух был достаточно свежим. Можно было бы даже почувствовать дыхание находившегося неподалеку леса, если б проклятая домна не сбрасывала на Вельпер копоть своих труб.

Клозе свистнул собаке и двинулся вперед. В обязанности сторожа реальной школы имени Анны Франк входила регулярная проверка состояния окон. Многие классы находились на первом этаже и поистине магически притягивали непрошеных гостей.

Сначала Клозе свернул влево и обследовал восточное крыло здания. Отдельные участки пути пришлось выложить плитами, ведь осенью и зимой луг от дождей раскисал, превращался в болото, стоившее ему уже не одной пары добротных башмаков.

Клозе скользнул внимательным взглядом по длинному ряду окон, выходящих во двор. Затем обогнул спортивный зал, пристроенный к длинному школьному комплексу с северной стороны.

Здесь тоже все было в порядке.

Сторож бодро зашагал вдоль западной стены, приближаясь к выходившему на Марксштрассе актовому залу. Зал находился на одной линии с административной пристройкой и главным входом.

Собака первая почуяла что-то неладное. Она замерла, выжидающе подняв переднюю лапу.

Взглянув на стену школы, Клозе остановился как вкопанный. Красной краской, наспех, неловко и с ошибками там было намалевано: «Еще одной турецкой свиньей меньше!» А рядом ухмылялись две кривые свастики.

Надпись была не единственной. Бросившись за угол, Клозе убедился, что уличный фасад тоже разукрашен.

«Евреев и турков в концлагеря! Германия, проснись!»

Прямо над главным входом кто-то написал три фамилии: Анна Франк, Илмаз Омюр, Стефи Гертнер. Две первые помечены были свастикой, третья подчеркнута красным и отмечена восклицательным знаком.

Мгновение понадобилось Фрицу Клозе, чтоб вернуть самообладание. Он скомандовал собаке:

– Ищи, Гаррас, ищи!

В десять минут девятого подтянулись последние опаздывающие, все разошлись по классам. Коридор опустел. И тут появился Клозе, держа на поводке Гарраса:

– Ищи, ищи!

Пригнувшись к полу, собака пробежала по длинному коридору, описала несколько больших и малых кругов, и, судя по всему, окончательно потеряла след. Как-никак четыреста человек только что прошли здесь – предприятие заведомо безнадежное.

Потеряв след, собака остановилась и укоризненно взглянула на хозяина – так ему, по крайней мере, показалось.

И тут у Клозе мелькнула идея.

Он схватил собаку за ошейник и потащил к себе в каморку. Здесь лежал платок в бело-голубую клетку, найденный Гаррасом с час назад у входа в подвал.

Овчарка снова взяла след. Клозе повел ее теперь по отдельным лестницам и переходам. Здесь количество следов было много меньше, чем в коридоре на первом этаже.

Этот маневр он повторил трижды, четырежды. Клозе и сам уже не верил в успех.

Однако в последнем переходе собака вдруг ощетинилась, раздалось сдержанное, но злое рычанье. Почти касаясь носом пола, овчарка рванула с места, пару раз пришлось возвращаться, но потом она снова устремлялась вперед. Перед дверью кабинета физики она остановилась и вопросительно поглядела на Клозе.

Сторож распахнул дверь.

Гаррас вытянул голову, зарычал и бросился к ученику, одиноко сидевшему на последней скамье.

Тот в страхе отпрянул, когда овчарка кинулась к ему, оскалив зубы.

– Не двигайся! – крикнул Клозе. – Иначе укусит! Скорчившись и замерев, парень лежал на полу; Гар-

ас склонился над ним.

– В чем дело, Клозе?

Учитель физики, пожилой, добродушный человек из тех, что мухи не обидит, возмущенно поднялся со стула:

– Что это вы себе позволяете?

И тут Клозе поднял носовой платок. Все узнали его – платки в бело-голубую клетку были только у одного ученика.

Он лежал на полу, бледный как мел, чувствуя дыхание овчарки на лице. Олаф.