Солдаты долго еще не отпускали парторга. Каждого что-нибудь волновало, беспокоило, и он подходил к Шахаеву, чтобы с глазу на глаз потолковать с ним, уточнить не совсем ясное, посоветоваться. В помощь себе парторг привлек Акима, который давно уже был среди разведчиков вроде агитатора, и, конечно, Васю - комсомольского вожака. Лейтенанту Забарову пока что было не до бесед - он целыми днями пропадал на передовой.

В день, когда о Заявлении Советского правительства уже было известно всему селу, у начальника политотдела находился посетитель, с которым Демину особенно хотелось встретиться.

За небольшим столиком, на котором, кроме коробки папирос, ничего не было - все бумаги Демин убрал в ящик, - против начподива на раскладном походном стуле сидел человек, которому на вид было не более сорока - сорока трех лет, с коротко остриженными седеющими волосами. Лицо его, широкое и, казалось, очень добродушное, принимало какое-то счастливое, детское выражение, когда к нему обращался Демин с вопросом, - полковник уже успел заметить, что такое выражение придавали лицу собеседника его голубые, немножко прищуренные глаза, и только тогда, когда эти глаза улыбались.

Признаться, Демин не таким представлял себе гостя. Судя по многим литературным произведениям, перед ним должен был сидеть человек с нахмуренными бровями, с бледным лицом, на котором пятнами проступает болезненный румянец; время от времени он должен отворачиваться и, прикрыв рот платком, долго и трудно откашливаться; затем, извинившись и виновато, болезненно улыбнувшись, продолжать беседу...

Однако, рассматривая собеседника, Демии пришел к выводу, что он, Демин, никогда бы и подумать не мог, что этот человек одиннадцать лет просидел в тюрьме и вынес там почти нечеловеческие мучения; скорее можно предположить, что человек этот прожил очень веселую и беззаботную жизнь. Но это было бы мимолетное и, конечно, неверное впечатление. Едва речь заходила о фашистах, о застенках сигуранцы, о полицейских пытках, лицо румына мгновенно менялось, приобретало строгое и даже немного жесткое выражение.

– Расскажите о себе, товарищ Мукершану! - попросил Демин. Он внезапно ощутил, что привычное, дорогое слово "товарищ" способно доставлять какое-то особенное удовольствие, когда называешь так человека из чужой страны, но родного нам по духу, по убеждениям. Если, конечно, собеседник - именно такой человек, а не...

Вот опять перед полковником встал вопрос, который нужно решать самому, решать безошибочно. Документы в порядке - коммунист, подпольщик, как будто бы все правильно. Но... но такой документ может оказаться у любого разведчика, у агента сигуранцы. Остается одно: определить, понять. "Вот тут-то ты и не должен промахнуться, начальник политотдела! - мысленно говорил себе Демин. - Эх, дружище, как ты еще зелен, как много тебе еще надо жить и учиться, чтобы решать такие вопросы не спеша, спокойно и, главное, правильно. Ну что ж, назвался груздем, так..."

– Я вас слушаю, товарищ Мукершану, - попросил он снова, догадавшись по взгляду, что гость молчит, заметив его внезапную задумчивость.

Мукершану вздрогнул и начал спокойно, неторопливо рассказывать.

Он говорил по-русски, и Демин спросил, не был ли Мукершану в Советском Союзе.

– Нет, не пришлось, - сказал Мукершапу с явным сожалением. - Учился в тюрьме. Помог один товарищ, хорошо знавший русский язык.

Родился Николае Мукершану в бедной крестьянской семье. Рано ушел батрачить, потом сбежал от хозяина в город, на завод. Стал рабочим. В 1921 году вступил в коммунистическую партию.

– Как видите, по своему партийному стажу я ровесник своей партии, -улыбнулся Мукершану в этом месте своего рассказа. - Компартия Румынии образовалась в 1921 году в результате раскола румынской социалистической партии. С 1924 года компартия работала в глубоком подполье, и принадлежность к ней жестоко каралась правящими классами страны. Многие сотни моих товарищей были замучены в застенках сигуранцы... - голос рассказчика дрогнул, на висках собралась сухая смуглая кожа. - Многие тысячи были сосланы на каторгу и брошены в тюрьмы, многие были вынуждены покинуть страну. Но партия жила и действовала! - вдруг громко и горделиво проговорил он, испытывая чувство младшего брата, рассказывающего старшему и любимому брату о своих, несомненно, славных делах, заранее зная, что эти дела будут приятны его слушателю и одобрены им. - Да, жила и боролась! - продолжал румын, все более оживляясь, и в эту минуту Демин поверил в него и уже знал, что не ошибся. Теперь он с особым вниманием слушал этого человека, с радостью узнавая от него, как румынской компартии постепенно удавалось освобождаться от оппортунистических и сектантских элементов и в руководстве и на местах.

После пятого съезда Румынской компартии в 1932 году коммунисты стали играть заметную роль в массовом рабочем движении страны. Они возглавили крупные выступления рабочих в 1933 году в Гривице и Плоешти. Руководитель этого выступления был арестован и приговорен к пятнадцати годам тюремного заключения...

– Вы слышали о нем? - спросил Мукершану.

– Слышал, и слышал много, - ответил полковник и в свою очередь спросил: - Вам тоже пришлось участвовать в этих выступлениях?

– Только в одном - плоештинском. Мне удалось в тот раз скрыться от полиции... Впрочем, ненадолго. В том же 1933 году арестовали и меня. - И Мукершану рассказал о руководимом им выступлeнии в селe Гарманешти, подавленном правительством самым свирепым образом.

– А сейчас мы хотим создать единый демократический фронт. Необходимо, чтобы с нами теснее объединилась, в частности, массовая организация трудового крестьянства - "Фронтул Плугарилор". С этой целью Центральный комитет послал сотни своих работников в деревни. Я, разумеется, попросился в свой родной уезд, где меня знают.

Мукершану замолчал. Но его глаза говорили: "Ну, вот и вы пришли к нам на помощь. Вот мы и вместе!"

Демин, должно быть, догадался о состоянии румына, улыбнулся ему широко и сердечно, так что его всегда немножко усталые глаза осветились неожиданно ярким, задорным и веселым светом. Начподив спросил: