— Пойду я, — интонации его голоса были совершенно непонятны Гарри. Точно Рон пытался поскорее смыться и от этого ужасного разговора, и от своих друзей. — Тео вчера сказал мне, что у кого-то из учеников Ровены есть лютня. Хочу попросить… ненадолго.

Он повернулся и чуть ли не бегом спасся от Гарри и Гермионы. Гарри же стоял, как столб, не понимая, что стряслось с Роном. Может, его кто-то заколдовал?

— Ну и денек! — выдохнул Гарри. — Рон, похоже, рехнулся. Не могу поверить, что он говорил серьезно… Эй, Гермиона, ты чего?

Плечи Гермионы сотрясались не то от бессильного гнева, не то от рыданий. Палец яростно скреб по той самой ямке, которую только что раскопал в стене Рон.

— Почему?! Ну почему это должно было произойти прямо сейчас! — голос у нее был похож на отчаянный стон. — Я знала! Я чувствовала, что он скоро скажет мне это! Но он не говорил, и все становилось хуже и хуже! Я знала, что это кончилось! Кончилось, Гарри, понимаешь! После того, что мы вместе пережили, после того, что мы говорили друг другу, это — кончилось. Я стала ему чужой, потому что он представлял меня совсем другой, не такой, какая я на самом деле. Он думал, что сумеет меня переделать, но это же невозможно! Я тоже не в восторге от некоторых его привычек, например, от того, что он обожает лук и чеснок или от того, что он спит в оранжевой пижаме с розовыми кроликами, но я никогда не пыталась переделать его…

— С розовыми кроликами? — обалдело переспросил Гарри. — Никогда у него такой не видел! А ты откуда зна… — тут он сообразил, что интересоваться подобными вещами у Гермионы было бы несколько неловко и быстренько заткнулся. Впрочем, Гермиона его даже не услышала, она тонула в таком бездонном страдании, что Гарри даже испугался.

— Как он мог! Он же обещал! Он же мне обещал, что всегда будет рядом! А теперь, стоило ему увидеть чьи-то длинные ресницы и соблазнительную улыбку, как он тут же повелся! Я никогда не думала, что он окажется таким… таким предателем!

С точки зрения Гарри это была глупость, а не предательство. Ну, или не совсем предательство. Он еще раздумывал, как можно покорректнее объяснить Гермионе некоторые особенности мужского организма, физиологические потребности которого часто наступают на горло моральным принципам, когда Гермиона встала с подоконника и одернула на себе длинное темно-коричневое платье. Она в нем казалась маленькой и худенькой, за последний месяц шея у нее стала тонкой, как у воробушка, а худые лопатки остро торчали, чуть ли не протыкая шелк платья. Глаза глубоко запали, и когда она подняла их на Гарри, то парень с ужасом увидел в самой глубине их безнадежность и холодный расчет. Почти как у Рона.

— Извини, Гарри, но мне нужно идти. Я обещала Роберту посмотреть его саксонские манускрипты. Он сказал, что может научить меня французскому, ну, тому, на котором сейчас говорят. Роберт такой милый, не находишь? Такой вежливый, — она говорила все это с каким-то странным оттенком значимости, от которого у Гарри мороз пошел по коже. — Я никогда не могла представить, что в меня можно с первого взгляда влюбиться, и если бы мне это сказал кто-нибудь там, то я бы сочла это шуткой, — «там» было сказано с горькой безнадежностью.

— Гермиона, только не говори мне, что…

— И не скажу. Но это — моя жизнь, и я должна решать сама, что для меня лучше. Прости, Гарри, но совета я не спрашиваю. Я уже знаю, что мне делать.

— Гермиона, одумайся! — Гарри был вне себя. — Как ты можешь! Это же, это… ненормально! Рон — дурак, но он вернется! На него нашло какое-то затмение, не иначе! Или кто-то наложил на него проклятие.

— Да никакое это не проклятие, Гарри, — холодно ответила Гермиона. — Просто я поняла, он — не тот, кем я его считала, не тот, на кого надеялась. Я по глупости решила, что это он — тот самый рыцарь в сияющих доспехах. Но я ошиблась, я ему не нужна, Гарри, вот и все. Теперь у каждого из нас своя жизнь. Мы уже не дети и можем решать сами, что нам нужно делать. Я переживу это.

— Это нечестно, Гермиона! — закричал Гарри, ударив кулаком стену. Твердый гранит стены равнодушно отозвался болью в упрямом кулаке. — Вспомни, что ты говорила мне этим летом? Ты сказала, что мы все всегда будем вместе, и что теперь? Из-за похотливых глаз какой-то богатой уродины мы — уже не то, чем были раньше? Да бред это! Мы пережили худшие беды, потому что поддерживали друг друга. Что было бы со мной, если бы вы меня не спасли? Что было бы с Роном этим летом, если бы не твоя поддержка?

— Гарри, ты не понял меня. Это случилось не сразу, не только из-за того, что Рон так поступил со мной. Просто мы выросли! Мы не можем провести вместе всю оставшуюся жизнь! Пусть Рон делает, что хочет, он вправе поступать, как ему угодно, но и я не собираюсь оставаться одна!

— Ты не одна, Гермиона! Ведь есть еще я.

— Гарри, — Гермиона невесело усмехнулась и провела своими сухими похудевшими пальцами по его щеке. Ее пальцы были холодные. — Ты всегда будешь дорог мне, но у нас всех есть и своя жизнь. У этого ничтожного вруна, у меня, и у тебя тоже есть. Или будет. Друзья это еще не все. Мы всегда были слишком разные.

— Не говори ерунды, Гермиона, — резко взвился Гарри. — То, что мы разные, нам никогда не мешало! Наоборот, мы всегда дополняли друг друга! Если бы не друзья, то каждый из нас…То, что ты делаешь, Гермиона, — тоже самое, что сделал Рон, это — предательство! Ты предаешь нашу дружбу, предаешь нас…

— Нас больше нет, Гарри. Прости, но ты должен, наконец, это признать. Плохо, что это случилось сейчас, но когда-нибудь это бы все-таки произошло. Просто в такое время нам будет еще тяжелее, но это же ничего не меняет, правда? Нас больше нет.