Подумал: за что этому нахальному держиморде Фонякову надо платить такие деньги? Свыше пятидесяти миллионов! Обойдется… Хватит ему и двадцати. Свинья собачья, и так от радости до потолка прыгать будет. Но ведь и Яровому необязательно знать об этих его маленьких хитростях. Пусть думает, что пять процентов пошли главбуху, а он к своим тридцати присобачит еще тридцать. Деткам на молочко, так сказать.

Напоминание о детях растрогало Афанасия Игоревича: у него два сына – оба, правда, уже усатые и работают, – но в перспективе внуки или внучки, а он всегда любил малышей и считал: нет лучшего отдыха, чем возня с ними.

Да и сыновьям следует что-нибудь подкинуть: здоровые лбы, да прозябают на инженерских зарплатах. Несладко было и раньше, а теперь вообще хоть вешайся…

И Афанасий Игоревич дал себе торжественное обещание: выделить из тридцати миллионов, которые собирался вытянуть из главбуха, половину Павлу и Василию. Хотя и знал, что, когда придет время, пожадничает, бросит по миллиону, ну, по полтора – и то много, нельзя развращать молодое поколение.

Он сам – другое дело. Как трудно вскарабкивался на верхотуру, расталкивал других локтями, прилепился наконец к номенклатуре, и надо же: встретилась Сонечка, молоденькая, хорошенькая, аппетитная… Глаза на пол-лица, голубые, и ямочка на щеке. А Клава не понимала его, поперлась в партком. Слава Богу, Яровой спас…

Где теперь Сонечка? Тогда, до смерти напуганный, он отрекся от нее, как последний подонок. Встретилась бы теперь… Ох, и загулял бы ты, Афанасий! Деньги, пусть ничего и не стоят, но их много, и миллион или даже больше можно было бы профукать с любимой.

«А может, разыскать?» – вдруг подумал.

Афанасий Игоревич представил, как целует Сонечку, как обнимает, какая она пылкая и податливая – воспоминания вдруг вспыхнули с новой силой, кажется; пошел бы за любимой на край света. Но тут же подумал: точно, просвистел бы все деньги, может, и не хватило бы, а он ведь нацелился на дачу и «форд» – к черту все женские прелести, вместе взятые!

Но что говорит Яровой?

– И этот ваш никчемный главбух вот так, за здорово живешь, получит пятьдесят миллионов? Не жирно ли будет?

«Конечно, жирно», – едва не вырвалось у Сушинского, но проглотил язык и подивился проницательности Ярового. Смотрит в корень и ничего, даже самой сокровенной мысли, от него не утаишь.

– Но ведь вы сами определили – пять процентов, – напомнил.

– Смотря с какой суммы! Отвалить просто так миллионы какому-то паршивому главбуху… Миллионы что, на дороге валяются?

«Таки валяются», – мог бы возразить Сушинский, но снова прикусил язык.

– Хватит и десяти, – отрезал Яровой, и Афанасий Игоревич расстроился донельзя: лежали деньги в кармане, но их нахально вытащили, и кто – пан Яровой, словно обычный карманный воришка.

«И зачем я сболтнул ему про главбуха? – отчаянно корил себя. – Дурак плешивый». И все же попытался выкрутиться:

– Не все пойдет главбуху. Есть там разные клерки да кассиры… Кстати, вы знаете, сколько весит миллион?

– Надо договориться, чтобы выдали десятитысячными купюрами.

– Если даже десятитысячными, представляете вес миллиарда?

– Привезем автомобилем.

– Страшно.

– Охрана надежная… – Яровой усмехнулся, вспомнив рассказ Луганского об амбалах. – И вооружена.

– Кассирше надо дать на лапу, чтобы выдала крупными купюрами.

– Разве я возражаю?

– Вот вам на круг – пять процентов, – продолжал гнуть свою линию Афанасий Игоревич.

– Хорошо, – сдался наконец Яровой, – вам виднее.

– Обещаю уложиться в пять процентов, – сказал Сушинский. – Не волнуйтесь, если что-то останется, верну.

Яровой пристально взглянул на Сушинского, будто и в самом деле мог прочесть мысли, роившиеся в голове Афанасия Игоревича. И пожалел, что человечество, устремившись даже в космос, до сих пор не изобрело аппарат, способный проникать в мысли ближнего. Иной разговор был с этим умником. Ты мне одно твердишь, а я тебе сразу расклейку твоих тайных мыслишек. Вот была бы задушевная беседа!..

В то же мгновение Афанасий Игоревич тайком скрутил в кармане фигу.

«Вот такую теперь от меня информацию получишь, – пообещал не без удовольствия. – Необязательно тебе, пан Яровой, знать точно – сколько и через какой банк поступает миллионов, на фига это тебе? А пять процентов, как и договорились, выложи. Деткам на молочко», – прибавил, ехидно усмехаясь.

ПОЛКОВНИК ЗАДОНЬКО

Николай Николаевич прилег на диван и закрыл глаза: так лучше думалось. Прикидывал все «за» и «против», чтобы не ошибиться. Ну, налетят они на усадьбу Василия Григорьевича в Михайловке. Свалятся как снег на голову, обнаружат награбленное, арестуют хозяина, но ведь оснований для задержания членов его семьи нет. Милиция уедет, а жена Василия Григорьевича или кто-то из детей дадут знать шефу банды или тому же Луганскому о произведенном обыске. Иван Павлович сядет на дно, а шеф может затаиться так, что и за сто лет не найдешь.

Это – одна сторона дела. Если же взглянуть на другую?

Грабили бандиты контейнеры не для того, чтобы мариновать видеотехнику и компьютеры в Михайловке. Обязательно вывезут и разбросают по торговым точкам, не исключено, что перекинут и в соседние страны.

Превалировала вторая точка зрения: государство не должно нести такие убытки, и Задонько вызвал оперативную группу…

До Михайловки добрались в середине дня. Остановились в центре деревни на небольшой площади с церковью и двумя магазинами – продовольственным и хозтоваров. Николай Николаевич заглянул в продовольственный, там хозяйничала быстроглазая девушка, цепким взглядом она охватила полковника с головы до ног, словно сфотографировала – чужие люди в отдаленном селе всегда в диковинку. Улыбнулась и спросила:

– Вы новый дачник или проездом?

– А вы как думаете?

– Наверно, проездом. Задонько покачал головой.

– Вот и не угадали. Понравилось мне в Михайловке, хочу комнату снять. Есть у вас тут… – достал блокнот, полистал его. – Говорили мне: найди Василия Григорьевича… Вот фамилию не записал. Сказали еще – живет в усадьбе за зеленым забором.

– Так это же наш председатель колхоза, – обрадовалась девушка, – Михайленко Василий Григорьевич. Сейчас направо в переулок, там последний дом, а забор точно зеленый. Да вам каждый покажет.

«И правда, – подумал Задонько, – кто в селе не знает председателя колхоза? Однако, надо же такое: сам председатель заодно с налетчиками! Хотя, чего только не случается на этом грешном свете?..»

Задонько знал людей и повыше председателя колхоза, позарившихся на большие и на сравнительно не очень большие деньги, приходилось ему арестовывать чиновников высокого ранга, даже министров. Насмотрелся, потому и не очень-то удивился информации, полученной от продавщицы магазина.

– Так, говорите, в переулок направо? – переспросил. – Председатель колхоза Михайленко?

– Василий Григорьевич, – подтвердила, – наш давнишний председатель.

Забор действительно оказался зеленый, из плотно пригнанных досок. Задонько остановился у запертой калитки, потянул за конец мягкой проволоки, пропущенной сквозь дырочку в заборе, услышал громкое дребезжание звонка. Из дома вышел высокий плотный человек в наброшенном пиджаке, остановился у распахнутой им калитки, ощупал взглядом «бобик» с пассажирами, затем Задонько и, сощурившись, спросил:

– Кто такие и чего надо? Полковник достал удостоверение.

– Полковник Задонько из министерства внутренних дел. Начальник управления по борьбе с организованной преступностью.

Ожидал, что хозяин испугается, хотя бы смутится, но ничего подобного на его лице не отразилось. Лишь спросил:

– Ну и что?

– У нас есть сигнал, что в вашем сарае перепрятываются вещи, украденные из контейнеров на железной дороге под Ребровицей.

– И кто вам только наплел такую глупость?

– Глупость – не глупость, а должны проверить. Михайленко пожал плечами и отступил от калитки.