Игорек покормил мать (на завтрак у них была бутылка «Пепси», шоколадка и батон — самая роскошная еда, о которой мечтают все мальчики), потом они долго одевались, мать все сокрушалась, что нечего надеть, и в результате, при полном параде, во всем относительно чистом, хотя и неглаженом, они сели в автобус и поехали в город.

Кстати сказать, в этом автобусе под задним сиденьем лежали две горемыки, собаки Тузик и Дамка. Судьба их поприжала, и если раньше они получали хоть какую-то зарплату, кости и огрызки, работая сторожами во дворе столовой, то теперь столовую закрыли и переоборудовали в магазин «Итальянская офисная мебель».

Это было заведение, странное для поселка Восточный, где обитали в основном рабочие давно остановившейся чесально-валяльной фабрики.

Кому тут могла понадобиться офисная мебель, было непонятно: если кто и посещал магазин, то только в самом начале и ради смеха, местные жители смотрели на ценники и гоготали.

А чужие ездить в поселок Восточный боялись.

И зачем существовал этот магазин, раз в нем ничего не продавали, так и осталось секретом, в том числе и для нас.

Таким образом, Дамка и Тузик были навеки выгнаны со двора бывшей фабрики-кухни, где обосновалась страшная собачья охрана, и теперь ехали куда глаза глядят на автобусе.

И слизывали слезы с усов.

А Чума-Игорек с матерью Шурой, которая сидела и качала головой, обширной, как кастрюля (бинты не были видны под платком), — они попались собакам на жизненном пути в виде счастливого случая: в хорошей компании и ехать веселей.

Собаки перебрались под сиденье Шашкиных и замерли.

Там мы их всех и оставим и перенесемся в дом деда Ивана.

Что касается деда, то он заканчивал отделывать свой музыкальный инструмент, отлакировал его и уже был готов посадить куклу Машу за этот органчик, но пошел обедать, чтобы дать лаку просохнуть.

А Барби Маша переговаривалась по игрушечному телефону с Барби Кэт.

Разведчица Кэт передавала:

— Мы на телевидении... Валька меня держит в сумке у локтя... Они говорят все время о том, будет ли работать виселица... Что нужна табуретка... Игрушечная табуретка... Так... Кто-то, женский голос, говорит, что знает одного мастера, у которого наверняка есть игрушечная мебель, он сделал сам домик для Барби... Она этого мастера снимала для телевидения, зовут дед Иван. Так... Плохо слышно... Валентина что-то шепчет... «Я, — шепчет, — знаю этот домик, мне подходит... Пусть едут за табуреткой... Или я, говорит, сама поеду...» Мы бежим к лифту... Трясет... Спускаемся... Маша! Спасайтесь! Они едут к вам!

Дед на кухне безмятежно и не спеша ел теплые макароны с кетчупом и читал любимую книгу «Маленький лорд Фаунтлерой», которую его бабушка получила в подарок, будучи маленьким ребенком.

Дед Иван не торопился.

А вдали уже (Маша это чувствовала) запахло горелой резиной — оттуда неумолимо приближался автомобиль Ф231-ТВ-Ф31 с антенной, визжа шинами.

Маша села в домике в свое кресло — спасать себя она не умела, а деду Ивану ничего не грозило.

Тут раздался резкий звонок в дверь.

Так могли звонить только очень грубые, неотесанные люди.

Дед Иван пошел открывать и впустил очень интересную компанию Игорька Шашкина, его мать Шуру-Шашку с огромной головой и двух собак.

— У вас Барби? — вместо приветствия спросила Шура Шашкина.

— Что? — ответил дед Иван.

— Говорю, у вас Барби? А то там трехкомнатную квартиру дают... Но надо приходить с Барбями. Без Барбей не пускают. Там в газете о Барбях сказано... Вы нам не дадите на денек? Так измучилися, так измучилися... Сосед с топором бегает... В больнице лежала... Голову разбили мне... Все отобрали, что вы Игорьку дали... Если бы в кажной семье было по Барбям... Хвать, я в больницу попала, хвать, с работы уволили... Кольцо-то забрали за долги... А то нет у всех Барбей, не напасешься... А трехкомнатная квартира — суперприз...

Все, что говорила Шашка, было чистой правдой, но она говорила таким визгливым голосом, что дед Иван ничего не понял и подумал, что это пришли нищие, которые должны быстро выкрикнуть свою историю и быстро собрать деньги, прежде чем люди опомнятся, а сами на собранные деньги побегут пить и драться в свободное время топорами.

На слове «кольцо», правда, у Шашки промокли глаза, но лишь на мгновение.

Единственное, что показалось деду Ивану странным, это начало рассказа, обычно это был громкий вопль: «Мы сами люди не местные, мы сами люди беженцы» — и еще одно: женщину-то он не узнал, а вот парнишка показался ему очень даже знакомым.

— Чума, — сказал дед, — а Игорек откликнулся: «Ну».

— Нам хоть какую, — продолжала кричать Шура-Шашка, — хоть без головы, хоть без рук! Можем ее располовинить, если вы не верите, вам оставим одно, а себе возьмем иное.

Тут дед Иван всполошился.

— Вы меня извините, начал он. Но...

— И ты нас извини, если что не так, — перебила его Шура. — Но нам срочно надо. Да мы тебя знаем. Мы еще к тебе, дедуля, приезжали, что возьмем опекунство над тобой... Вспомнил?

Тут в ход пошел Игорек.

— Нам надо куклу, — сказал он сипло. — Ну, которую я тогда достал. Ну вот эту. Еще из гнезда-то, я лазил.

И он показал на Барби Машу.

— Эту я не могу, — быстро сказал дед и спрятал Барби за пазуху.

Пришедшие замешкались.

Они не ожидали такого отпора.

Они думали, что старичок все отдаст хорошим людям, тем более что кукла-то нужна ненадолго.

— На один день! — закричала Шурка. — На единый день!

Они придвинулись к деду вплотную.

Шура-Шашка заходила со спины.

— Ну хоть без ног и без головы, — бормотала она, обнимая деда.

— Спасите, — негромко сказал дед. — Помогите.

Он сложил руки на груди крестом, как святой.

Собаки смущенно закашлялись — не залаяли, а именно поперхнулись.

Если бы они могли, они бы зарыдали, как рыдают дети, у которых разводятся родители.

О ужас! (Собаки зажмурились, и Дамка спрятала голову за спиной Тузика.)

Чума-Игорек полез деду за пазуху.

В этот момент слегка треснула дверь, собаки опомнились и бешено залаяли, и в квартиру свободно, как к себе домой, вошла телеведущая, бывшая ворона Валька-Валькирия, в сопровождении редакторши телевидения, которая заорала:

— Вот вам дед, вот вам вся мебель! И стулья, и табуретка!

Валька-ворона же увидела немую сцену — Чума-Игорек, взявший старика за воротник, и тетка с головой, как тыква, которая этого деда схватила сзади, и сказала:

— Во ястребки! То, что надо! Заберем их на передачу! Один к одному. Вали все кулем, потом разберем! Есть у них Барби?

— Есть, есть, — сказал мальчик Чума. — Вот у него.

И Чума для достоверности похлопал по дедовой рубашке.

Дед Иван стоял ни жив ни мертв.

— А, — сказала Валька, — я его знаю.

Собаки истошно лаяли на Вальку.

Она поднялась на цыпочки, замахала руками, как ворона, и гаркнула в ответ.

Собаки присели и замерли, закатывая в ужасе глаза.

Редакторша, растопырив локти, словно хозяйка на базаре, стала копошиться в домике, табуретку не нашла и ухватила скамейку, приготовленную дедом для игры на органчике.

Скамейка была прикреплена к органу намертво и не поддавалась.

Маша, сидящая у деда на груди, постаралась, чтобы клей застыл, как мрамор.

Пыхтя, редакторша вертелась так и сяк.

— Не получается, это одно целое, — застонала она.

— Берем все целое, — весело сказала Валька. — Там ребята отпилят. Все едем. Так. Езжайте, я сама дойду.

Тут же в форточке оказалась ворона, которая, треща перьями, протиснулась на волю и была такова — как грязная тряпка, пущенная хозяйкой в мужика и в полете размотавшаяся...

Заботливо придерживая деда Ивана с двух сторон, Чума и Шашка повели его вниз.

Он шел как деревянный.

— Але! — раздался тихий голосок в наушнике у Маши. — Как слышите, прием! Радистка Кэт на проводе.