3

Выезжая через несколько минут на шоссе, я уже знал, какое мы не дослышали слово: «И ОБРАТНО…»

«В „Кингс-госпиталь“ и ОБРАТНО!» – вот что сказала Фрэнку женщина с модным портфелем. Улавливаете нюанс? Разве Ким и Акбар отказались бы отвезти эту пассажирку в Бруклин, если бы знали, что счетчик будет превесело стрекотать и всю обратную дорогу – в Манхеттен?! Кому охота возвращаться из Бруклина пустым? Но чем, скажите на милость, дальний рейс в Бруклин и назад – хуже аэропорта?..

«Позволь, позволь, – слышится мне вопрос, – а как же ты повез эту женщину? Неужто ты знал, где находится „Кингс-госпиталь“?»

Господи, да конечно же, не знал! Но ведь я понимал, что Фрэнк подсовывает мне эту работу! Как же я мог ляпнуть, что не знаю дороги?.. Таксист не знает дороги только в том случае, если ехать невыгодно. Спросите любого кэбби, где находится город Брехунец и он, не задумываясь, ответит, что не раз там бывал!.. Если только нужный вам адрес находится за городской чертой и, стало быть, оплата двойная, мы все знаем!.. Чем трудней будет найти адрес, чем больше я наделаю ошибок, тем больше – заплатит клиент!

Ну, а если бы пассажирка твоя, когда ты начал у всех встречных переспрашивать дорогу к госпиталю, возмутилась бы, как же, мол, так: взялся везти, а куда – представления не имеешь?!..

Пусть бы только попробовала! Да посмей она пикнуть, я бы знаете как ее отчитал! В краску вогнал бы! Застыдил… За что? За черную неблагодарность. Ведь все остальные кэбби вообще отказались ее взять! О, я уж выдал бы!..

Но женщина ничем не возмущалась. Направляясь по шоссе имени Рузвельта на юг, крайне смутно представляя себе, в какую точку огромного Бруклина моей клиентке нужно попасть я знал куда более важные вещи, чем место расположения какого-то дурацкого госпиталя. Я знал, что моя пассажирка – психиатр из Хьюстона. Что в Нью-Йорк она прилетела всего на один день (т. е. времени жаловаться на таксиста у нее нет) и, наконец, что ей нужна квитанция! Эта врачиха не только не знала Нью-Йорка, но еще и собиралась платить мне чужими деньгами, и я с чистой совестью несся по самому длинному маршруту – по Кольцевой дороге!

4

Когда я разыскал госпиталь, на счетчике уже было больше, чем я заработал бы, получив пассажира в Кеннеди… Деньги, естественно, в этот день сделались легко и быстро, и часам к восьми вечера я уже вернулся домой.

Увидев меня в дверях в такое необычное время, жена побледнела, как полотно, но тут же по выражению моего лица поняла, что ничего плохого не случилось… Я быстренько принял душ, и мы дружно, славно, всей семьей уселись за стол. Наутро я отвез жену на курсы в Манхеттен, а часам к девяти опять-таки был уже дома. На этот раз, увидев меня в дверях, жена ничуть не испугалась и спросила:

– Ну, ты видел своего Фрэнка!

– Как же я мог видеть Фрэнка, – еле сдерживаясь, ответил я, – если сегодня в «Американе» закончился съезд виноторговцев? Фрэнк, по-твоему, стоит под «Американой»?!

Только теперь до жены дошло, насколько нелепый она задала вопрос.

– Я не подумала, – сказала жена.

– Надо все же хоть иногда думать, – пошутил я, нейтрализуя промах жены, но ни она, ни сын не оценили моего остроумия.

Они сидели, уткнувшись в свои тарелки, и без всякого энтузиазма слушали, как я очень увлекательно рассказывал им, что взял под «Американой» на протяжении дня две «Ла-Гвардии» и два «Кеннеди». Что виноторговцы платили превосходно, еще лучше, чем юристы: один оставил мне на чай четыре доллара, а другой – 3.65!.. Но ни жена, ни сын даже ради приличия не восхитились, не сказали: «Ого!» или «Ух, ты!» – как сказал бы на их месте любой таксист.

Обиженный безразличием своих близких, я и вовсе не стал рассказывать, как я вез сегодня компанию развеселых богачей, которых один из них по имени Чарли усадил в мой кэб – для хохмы (вместо того, чтобы вызвать лимузин); как они гоготали по этому поводу и допытывались у остряка Чарли, какой же следующий фортель он выкинет? Если, мол, для начала они очутились в желтом кэбе, то чего же им ждать – дальше? А, Чарли?!..

– Папа, мне нужно купить кеды, – прервал мои мысли сын.

– По-моему, мы совсем недавно купили тебе кеды, – вовсе не имея в виду попрекать сына, просто так сказал я; однако жена сочла необходимым за него заступиться:

– Ты же знаешь, что он играет в футбол…

Я знал. И мне нравилось, как здорово у сына получается. Но кеды, которые он повадился покупать, были эквивалентны примерно двум «Кеннеди». Заработанных в чекере денег было, слова не подберу, как жалко!..

– Идея! – бодро сказал я. – Давайте попробуем починить старые, а если не выйдет…

– В Америке не чинят кеды, – уставясь в пол, буркнул сын.

– Но ведь мы же не американцы, – легко, по-спортивному, парировал я, ничуть не задевая юношеского самолюбия. – На Брайтоне есть русская мастерская. Почему бы тебе не зайти, не спросить?..

Ради Бога, объясните мне, что я сказал обидного? А сын – вспыхнул! Он вышел из-за стола, не сказав матери «спасибо», не придвинув за собой стул. Это было отвратительно. Я поднял палец, но жена схватила меня за руку. Я хотел сказать сыну, чтобы он вернулся и поставил стул на место, но жена прикрыла мне рот…

Хлопнула дверь. Я попытался высвободить руку:

– Интересно, зачем вы оба, стоит мне позвонить, говорите, чтоб я поскорей возвращался домой?

Жена отпустила руку:

– Потому что мы тебя совсем не видим.

– Ну, вот – увиделись…

– Я всегда гордилась тем, – сказала жена, – что в нашей семье не бывает ссор – из-за денег!

Я тоже гордился этим; и, наверное, поэтому сказал:

– Скандал произошел не из-за денег.

– А из-за чего?

– Из-за твоего ненужного заступничества!

Жена рассердилась: она говорила искренне, а я говорил неправду. Зеленые глаза загорелись, щеки вспыхнули, и она стала такой чужой и такой красивой, что мне немедленно захотелось покаяться и объяснить ей, почему я становлюсь таким: злым и мелочным – и рассказать ей хотя бы о сегодняшних весельчаках… О том, как, расплачиваясь со мной, шутник Чарли дал мне пятерку (при счетчике 3.95) и сказал, чтобы сдачу я оставил себе, и как все его веселые приятели вдруг рассердились! Ничего смешного в этой выходке они не усмотрели, протянутый мною доллар брать постеснялись и еще пуще стали отчитывать Чарли, окончательно, дескать, потерявшего чувство меры… Чарли оправдывался: он оставил мне 1.05 на чай потому, что я «хороший парень». Но один из приятелей, выражая мнение остальных, отвечал так: «Верно: парень он хороший, никто не спорит. Однако зачем же хорошего парня – портить?!».

Но я не мог рассказать об этом жене. Потому, что если бы я объяснил ей, какая у меня теперь работа, ее лицо стало бы жалким и маленьким, как дулька, и она сказала бы то, что я уже не раз слышал от нее за этот таксистский год:

– Ну, зачем, скажи мне, зачем мы сюда приехали?!..