IV. Тайна спасения.

Смысл и цель человеческой жизни для св. Григория — в «обожении», в действительном соединении се Божеством. Это возможно не столько по богообразности «владычественного» в человеке, сколько чрез «человечество Бога». С этой точки зрения точное учение о полноте двух соединяющихся естеств в ипостаси и Лике Богочеловека получает исключительную сотериологическую силу. Григорий следует за Афанасием. Но если св. Афанасий против ариан подчеркивал полноту и равночестность Божества в Богочеловеке, то св. Григорий против Аполлинария в особенности резко говорит о полноте человечества. Что не воспринято, то не уврачевано, не спасено, — это основная идея его сотериологии. И в полемике с аполлинаризмом Григорий с большею ясностью и силой раскрывает догмат о «существенном» соединении «двух естеств» в едином Богочеловеческом Лике, — Единое лицо, εν προσωπον.

Христос рождается. Нарушаются законы естества. Мир горний должен наполниться. «И я провозглашу силу дня: Бесплотный воплощается, Слово отвердевает, Невидимый становится видимым, Неосязаемый осязается, Безлетный начинается, Сын Божий становится Сыном человеческим»… Рождество есть Богоявление, теофания, — «потому что Бог явился человекам через Рождение». И не только явился. Воплощение есть «восприятие» человеческого естества. «Он воспринимает мою плоть, чтобы и образ спасти, и плоть обессмертить», — говорит св. Григорий. «Сколько торжеств доставляет мне каждая тайна Христова. И во всех главное одно, — мое совершение, воссоздание и возвращение к Первому Адаму». Это — «новое смешение и чудное срастворение»… «Когда человек не стал Богом, Сам Бог в честь меня сделался совершенным человеком» — говорит Григорий. «Бог от начала прост. Потом сопряжен с человечеством, а потом пригвожден Богоубийственными руками, — таково учение о Боге, вступившем в единение с нами»… Христос есть Бог воплотившийся, не обоженный человек. Во Христе, говорит св. Григорий, «естество человеческое преобщилось всецелого Бога, — не так, как пророк или кто из людей Богодухновенных, приобщавшихся не Самого Бога, а чего-то Божественного, — но существенно, так что Бог в человечестве, как солнце в лучах»… Человечество во Христе «помазано» не только действием, но всецелым присутствием Бога. И, с другой стороны, Бог воспринимает всецелое человеческое естество. «Кратко сказать, — заключает Григорий, — в Спасителе есть иное и иное», αλλο και αλλο. И прибавляет: но «не иной и иной», ουκ αλλος και αλλος, — «ибо то и другое в срастворении (εν τη συγκρασει), так что Бог вочеловечился и человек обожился, или как бы кто ни выразился». Св. Григорий самым выбором слов подчеркивает интимность и полноту соединения, в котором, однако, не исчезают соединяющиеся»… Κρασις и συγκρασις (так же как μιξις) в эклектическом языке эллинизма противополагаются как поглощающему συγχυσις слиянию, так и механическому сложению, составлению, παραθεσις… Κρασις по объяснению знаменитого толковника Аристотеля Александра Афродизийского, означает «всецелое и взаимное соединение двух или многих тел так, что при этом каждое в соединении сохраняет собственную сущность и ее свойства»… В качестве примера всего чаще указывалось соединение огня и железа. Этот образ навсегда вошел в отеческий оборот как символ Богочеловеческого единства, хотя терминология впоследствии и изменилась. Как философский термин всего лучше выражал православное понимание Богочеловеческого неслиянного двуединства, единства двух естеств, — пока не потускнел от ложного применения (у монофизитов). В «срастворении» не расплывается двойство, и вместе с тем единение признается всецелым, κρασις δι’ολου… То есть сразу и «Один» и «два», — в этом именно тайна Христова Лика: не два, но «Один из двух». Св. Григорий отчетливо различает во Христе двоякое, «два Естества», — «Естество, Которое подлежит страданию» и «Естество неизменяемое, Которое выше страданий», и в этом вся сила его экзегетической полемики против арин. «Ибо было, когда Сей, тобою ныне презираемый, был выше тебя. Ныне Он человек, а был и несложен. Хотя пребыл и тем, чем был. Но восприял и то, чем не был». И чрез всю Евангельскую историю св. Григорий прослеживает это двойство, эту «тайну имен», тайну двойных имен, двойных знамений: ясли и звезда. Но все имена и все знамения относятся к Одному и Тому же, — «Единый Бог из обоих»… «Он был смертен, но Бог; род Давидов, но Адамов Создатель; плотоносец, но бестелесен; по Матери Деве описан, но неизмерим… Ясли вместили Его, но звезда вела к Нему волхвов… Как человек Он был в борении, но как неодолимый в троекратной борьбе победил искусителя. Как смертный погружался Он в сон и как Бог укрощал море. Утомлялся Он в пути, но у изнемогавших укреплял силы и колени. Молился, — но кто же внял мольбам умиленным погибающих? Он был Жертва, но и Архиерей. Жрец, но и Бог». Единое Лицо, Единый Богочеловек, Единый Христос, Единый Сын, — «не два Сына», как «лжетолкует» православное представление Аполлинарий. Ибо естества соединяются существенно… И потому взаимно проницают друг друга. Св. Григорий впервые употребляет для выражения силы Богочеловеческого единства термин: κρασις, — «срастворяются и естества, и имена и переходят одно в другое по закону сращения»… Конечно, Божество остается непреложным, но человечество «обожествляется»… «Сильнейшее побеждает», — в этом основа единства Христова Лика. Под «обожением», конечно, Григорий разумеет не превращение естества, не пресуществление, но всецелую причастность, сопроникнутость Божеством. Человеческое естество в Богочеловеке обожено, как начаток, ибо это человечество Бога. И в силу «срастворения» имена взаимно переносимы. Св. Григорий с ударением говорит о страданиях и смерти Бога… Этим он исповедует единство Богочеловеческого Лика. И по той же причине он настаивает на имени Богородица, — «если кто не признает Марии Богородицею, тот отлучен от Божества». Ясно почему, — ибо путь к обожению открывается для нас через единосущное нам человечество Слова, обоженное срастворением и сращением с Богом.

Аполлинарий отказывался понять, как могут сраствориться в совершенном единстве «два совершенных»… Ему казалось, что если во Христе Бог соединяется с полной или «совершенной» человеческой природой, то будет двое, «иной и иной», — и Богочеловеческое единство окажется внешним сложением. Такое сложение не может быть спасительным. Рассуждение Аполлинария опирается на предпосылку, что все действительное или «совершенное» ипостасно, что каждое естество осуществляется только в индивидах или особях. Поэтому, с одной стороны, полнота человечества во Христе предполагает в нем человеческое лицо или ипостась; и обратно, с другой стороны, — единство Богочеловеческого Лика означает единство природы, предполагает μιαν φυσιν. Χςξαϋ δξκΰηΰςό δειρςβθςελόνξρςό Αξγξχελξβεχερκξγξ εδθνρςβΰ, ΐοξλλθνΰπθι αϋλ οξύςξμσ βϋνσζδεν ξςπθφΰςό «ρξβεπψενρςβξ» θλθ οξλνξςσ χελξβεχερςβΰ βξ Υπθρςε, — «νερξβεπψεννξε, ρξεδθνθβψθρό ρ ρξβεπψεννϋμ, νε οξπξζδΰες δβξιρςβΰ»… Δπσγΰ ρξξςνξρθςελόνΰ βξημξζνξρςό, — ξςπθφΰςό οξλνξςσ Αξζερςβΰ βξ Υπθρςε — δλ ΐοξλλθνΰπθ αϋλΰ νεοπθεμλεμΰ. έςξ ξηνΰχΰλξ αϋ οπμξι ξςκΰη ξς ροΰρενθ… Εμσ κΰηΰλξρό, θ νε αεη ξρνξβΰνθι, χςξ β ςΰκσώ κπΰινξρςό βοΰδΰώς ΰνςθξυθιρκθε αξγξρλξβϋ… Βμερςε ρ ςεμ, ΐοξλλθνΰπθι ρχθςΰλ νεβξημξζνϋμ ρξεδθνενθε δβσυ σμξβ — μεζδσ δβσμ νΰχΰλΰμθ μϋρλθ θ βξλθ νεθηαεζνξ οπξςθβξαξπρςβξ… Θ ύςξ ςεμ αξλεε, χςξ χελξβεχερκθι σμ οξ οπθπξδε γπευξβεν… ΰκθμ ξαπΰηξμ ξν οπθυξδθλ κ ξςπθφΰνθώ βξ Υπθρςε χελξβεχερκξγξ σμΰ, ρβξαξδνξγξ θ σδξαξδβθζνξγξ, — Υπθρςξρ βξροπθνλ ςξλόκξ ξδσψεβλεννσώ ολξςό, ςξλόκξ ςελξ θ δσψσ, νξ νε «δσυ», νε «σμ»… έςξ θμεννξ «βξολξωενθε», νε «βξχελξβεχενθε»… ΐοξλλθνΰπθι αϋλ ςπθυξςξμθρςξμ θ ςπθυξςξμθχερκθ ξοπεδελλ, χςξ βξ Υπθρςε ολξςό θ δσψΰ — χελξβεχερκθε, ΰ «δσυ» — Αξζερςβξ Ρλξβΰ. Ξςρώδΰ χελξβεχερςβξ Υπθρςΰ ςξλόκξ οξδξανξ, ΰ νε εδθνξρσωνξ νΰμ… Οπθ ςξμ βξ Υπθρςε ολξςό (ξδσψεβλεννΰ) «ρξρσωερςβλενΰ» Αξζερςβσ, θαξ ρΰμΰ οξ ρεαε ξνΰ νε μξζες ρσωερςβξβΰςό, ερςό ςξλόκξ ξςβλεχεννξρςό, ρσωερςβσες ςξλόκξ β Ρλξβε, οπθνβψεμ εε β ρεα οπθ ρξεδθνενθθ. Βξ βρκξμ ρλσχΰε, ΐοξλλθνΰπθι ξςπθφΰες βρκσώ ρΰμξδβθζνξρςό ηΰ χελξβεχερςβξμ Υπθρςΰ. έςξ ςξλόκξ ξπσδθε, ξπγΰν Ρλξβΰ. Εδθνρςβξ θη δβθζθμξγξ θ δβθγΰςελ, — οξρνες ξν β δσυε ΐπθρςξςελ. — Ρβ. Γπθγξπθι νε ξρςΰνΰβλθβΰεςρ νΰ τθλξρξτρκθυ οπεδοξρϋλκΰυ ΐοξλλθνΰπθ, νε ξροΰπθβΰες εγξ ξςξζδερςβλενθ οπθπξδϋ θ λθφΰ: φυσις θ υποστασις. Ξν ξαπΰωΰεςρ κ ρξςεπθξλξγθχερκξι θδεε ΐοξλλθνΰπθ θ εε ξοπξβεπγΰες. Ξν ρςπεμθςρ οξκΰηΰςό, χςξ θμεννξ οπθ οπεδοξλξζενθυ ΐοξλλθνΰπθ ροΰρενθε νεβξημξζνξ, θαξ δειρςβθςελόνξγξ ρξεδθνενθ νε οπξθρυξδθς. «Ερλθ β Νεμ ολξςό αεη σμΰ, ςξ  ξαμΰνσς, — βξρκλθφΰες ξν, — κξζΰ μξ, νξ χό ζε δσψΰ?» Ρβ. Γπθγξπθι οξδχεπκθβΰες νεπΰηλξζθμξε εδθνρςβξ χελξβεχερκξι οπθπξδϋ, — νελόη πΰηλΰγΰςό χελξβεκΰ νΰ χΰρςθ. Β ρσωνξρςθ ΰοξλλθνΰπθρςϋ ξςπθφΰώς χελξβεκΰ: «Ξςβεπγΰ χελξβεκΰ θ βνσςπεννθι ξαπΰη χεπεη ββξδθμσώ θμθ νξβσώ θ ςξλόκξ βθδθμσώ λθχθνσ, ξνθ ξχθωΰώς ςξλόκξ βθδθμξε νΰψε…, θ κξγδΰ ββξδς αξλεε οπθηπΰκ ολξςθ, νεζελθ δειρςβθςελόνσώ ολξςό, ββξδς ςΰκσώ ολξςό, κξςξπΰ νε θροϋςϋβΰες νθχεγξ ρβξιρςβεννξγξ νΰμ, δΰζε θ ςξγξ, χςξ ρβξαξδνξ ξς γπευΰ». Ρβ. Γπθγξπθι ροπΰβεδλθβξ ηΰμεχΰες: «Αξζερςβξ ρ ξδνξώ ολξςθώ εωε νε χελξβεκ». Θςΰκ, «βξολξωενθε», κξςξπξε νε μξζες αϋςό νΰηβΰνξ «βξχελξβεχενθεμ», νε ροΰρθςελόνξ… «Θαξ νεβξροπθνςξε νε σβπΰχεβΰνξ, νξ χςξ ρξεδθνθλξρό ρ Αξγξμ, ςξ θ ροΰρενξ. Ερλθ ΐδΰμ οΰλ ξδνξώ οξλξβθνξώ, ςξ βξροπθνςΰ θ ροΰρενΰ ςξλόκξ οξλξβθνΰ. Νξ ερλθ οΰλ βρεφελξ, ςξ ρξ βρεφελϋμ Πξδθβψθμρ ρξεδθνθλρ θ βρεφελξ ροΰρΰεςρ». «Δΰ νε οπθοθρϋβΰώς Ροΰρθςελώ ξδνθυ ςξλόκξ κξρςει θ ζθλ, θ ξαλθκΰ χελξβεχερκξγξ! — βξρκλθφΰες Γπθγξπθι, θ ηΰκλώχΰες. — Ρξαλώδθ φελξγξ χελξβεκΰ θ οπθρξεδθνθ Αξζερςβξ». Νΰ νεδξσμενθε ΐοξλλθνΰπθ, «κΰκ μξγσς ρξβμερςθςόρ δβΰ ρξβεπψεννϋυ», ρβ. Γπθγξπθι ξςβεχΰες, χςξ ύςξγξ «ρξβμεωενθ» νε δξλζνξ οπεδρςΰβλςό ρεαε ςελξξαπΰηνξ. ελΰ δειρςβθςελόνξ βηΰθμνξ νεοπξνθφΰεμϋ θ «ρξρσδ β ξδθν μεδθμν νε βμερςθςό δβσυ μεδθμνξβ». Νξ νε ςΰκ ξαρςξθς β ξαλΰρςθ «μϋρλεννξγξ θ αερςελερνξγξ». «Ρμξςπθ, θ  βμεωΰώ β ρεαε δσψσ θ σμ, θ ρλξβξ, θ Δσυΰ Ρβςξγξ. Θ εωε οπεζδε μεν μθπ ρει, ς.ε. ρθ ρξβξκσονξρςό βθδθμξγξ θ νεβθδθμξγξ, βμεωΰλ β ρεαε Ξςφΰ θ Ρϋνΰ θ Ρβςξγξ Δσυΰ. ΰκξβΰ οπθπξδΰ βρεγξ σμξοπεδρςΰβλεμξγξ, χςξ ξνξ νε ςελξξαπΰηνξ θ νεπΰηδελθμξ ρξεδθνεςρ ρ οξδξανϋμ ρεαε θ ρ ςελΰμθ. Θ μνξγθε ηβσκθ βμεωΰώςρ β ξδνξμ ρλσυε, θ ηπενθε μνξγθυ οξμεωΰεςρ νΰ ξδνθυ θ ςευ ζε βθδθμϋυ οπεδμεςΰυ, θ ξαξννθε — νΰ ςευ ζε ξαξνεμϋυ. Νξ χσβρςβΰ νε ρςερνώςρ θλθ νε βϋςερνώςρ ξδνξ δπσγθμ, θ ξωσωΰεμϋε οπεδμεςϋ νε σμΰλώςρ ξς μνξζερςβΰ ξωσωΰώωθυ». Κξνεχνξ, ρξεδθνενθε Αξγΰ θ χελξβεκΰ ερςό ςΰινΰ. Νξ μϋ μξζεμ εε οπθαλθηθςό κ νΰψεμσ οξνθμΰνθώ θ οπθ ςξμ κΰκ πΰη ςξλόκξ οξδ σρλξβθεμ ξςπθφΰεμξγξ ΐοξλλθνΰπθεμ βξροπθςθ σμΰ χελξβεχερκξγξ. Σμ β χελξβεκε ερςό βϋρψεε θ Αξγξξαπΰηνξε, θ θμεννξ ρ σμξμ μξζες ρξεδθνθςόρ Αξγ, Σμ Βϋρξχΰιψθι, — κΰκ «ρ αλθζΰιψθμ θ νΰθαξλεε ρπξδνϋμ»… Ερλθ ρξεδθνενθε δβσυ Σμξβ νεθρρλεδθμξ, ξνξ βρε ζε νε οπξςθβξπεχθβξ. ΐ οπεδοξλΰγΰεμξε ΐοξλλθνΰπθεμ ρξχεςΰνθε νεβεπξςνξ, βξ βρκξμ ρλσχΰε ξνξ νεξαυξδθμξ ξκΰζεςρ βνεψνθμ, — «σ νθυ ξδνξπξδνΰ λθχθνΰ θ ηπελθωνξε λθφεδειρςβξ»: Αξγ «οξδ ηΰβερξώ ολξςθ», νξ νε Αξγξχελξβεκ. Ρρϋλκΰ νΰ γπευξβνξρςό σμΰ νε σαεδθςελόνΰ: πΰηβε νε γπευξβνΰ θ ολξςό. Θ κ ςξμσ ζε πΰηβε νε πΰδθ σβπΰχεβΰνθ βξροπθνθμΰες Αξγ χελξβεχερκξε ερςερςβξ… «Ερλθ βξροπθνςξ υσδψεε, χςξαϋ ξνξ ξρβςθλξρό βξολξωενθεμ, οξχεμσ νε αϋςό βξροπθνςϋμ θ λσχψεμσ, χςξαϋ ξνξ ξρβςθλξρό βξχελξβεχενθεμ. Ερλθ απενθε οπθνλξ β ρεα ηΰκβΰρκσ θ ρξδελΰλξρό νξβϋμ ρμεψενθεμ, ςξ κΰκ ζε νε οπθνςό β ρεα ηΰκβΰρκσ ξαπΰησ θ νε ρπΰρςβξπθςόρ ρ Αξγξμ, ξαξζθβψθρό χπεη Αξζερςβξ». Νε βϋυξδθς λθ σ ΐοξλλθνΰπθρςξβ, χςξ ςξλόκξ σμ θη βρεγξ ρξρςΰβΰ χελξβεχερκξγξ ξκξνχΰςελόνξ νεθρφελθμ, ρξβεπψεννξ οπεηπεν θ ξρσζδεν… Ρβ. Γπθγξπθι ξςβεχΰες νΰ ύςξ σκξπξμ β ςελξοξκλξννθχερςβε, — «ςϋ οξκλξννθκ ολξςθ, θαξ ββξδθψό χελξβεκΰ νε θμεώωεγξ σμΰ». Νΰοπξςθβ, ερλθ σμ θ νσζδΰεςρ βξ βπΰχεβΰνθθ, ξν αξλεε βρεγξ θ μξζες αϋςό θρφελεν, κΰκ ξαπΰη Αξζθι. «Βξρρςΰνξβλενθε ξαπΰηΰ» θ ερςό ρμϋρλ χελξβεχερκξγξ ροΰρενθ, θ Ρλξβξ οπθυξδθς κ χελξβεκσ θμεννξ κΰκ Οεπβξξαπΰη κ ξαπΰησ. Ηδερό Υπθρςξλξγθ ρμϋκΰεςρ σ ρβ. Γπθγξπθ ρ εγξ πελθγθξηνϋμ θδεΰλξμ. εξπθθ ΐοξλλθνΰπθ ξν οπξςθβξοξρςΰβλες νε ρςξλόκξ αξγξρλξβρκξε πΰρρσζδενθε, ρκξλόκξ θροξβεδΰνθε βεπϋ. Θ δλ ρβξει βεπϋ ξν νΰυξδθς ρςξλό χεςκθε ρλξβΰ, χςξ οπεδβξρυθωΰες οξηδνειψθε τξπμσλϋ V βεκΰ («δβε οπθπξδϋ» θ «εδθνξε λθφξ»)…