Алексей сам читал церковные службы певучим тенорком, за дьячка заставил прислуживать Ивана Федорова.

Самочинной службе недоставало благолепия, которое так любил царевич, воспитанный на обрядах старины.

«Если б только попа!.. — мечтал царевич. — Я тут просидел бы до самой батюшкиной смерти… А потом — престол!.. Афросинью сделаю царицей… Чем она хуже Катерины?»

Два-три раза в неделю поблизости от замка Эренберга останавливалась коляска, из нее вылезал старик в поношенном мундире и, кряхтя, взбирался на холм. Это был комендант крепости, генерал Рост.

Рост проживал в двух-трех километрах от Эренберга, в местечке Рейтте. Напуганный инструкцией о строжайшем присмотре за царственным узником, дряхлый генерал, забывая о своем ревматизме, являлся лично проверить, все ли в порядке.

Скоро посещения стали для него приятными. Арестант обучил генерала Роста игре в дурачки. Старику игра показалась занимательной. Увлекшись, он азартно хлопал по столу засаленными картами; морщинистое личико его с дряблым грушевидным носом сияло, если ему удавалось пойти тройкой.

— Что вы на это скажете, сударыня? — победоносно восклицал он.

Афросинья не понимала немецкого языка, но язык карт был ей знаком в совершенстве. Она лениво перекрывала карты старшей мастью или козырями, и лицо генерала застывало в комическом недоумении.

— Так его, Фрося, так его! — радовался царевич. — Вы опять дурак, ваше превосходительство! — объявлял он огорченному старику. — Платите талер!

— Это ужасно! — горячился Рост. — Я должен отыграться!

Незаметно подходил вечер, и Рост с сожалением покидал крепость.

Иногда царевич брался за перо и писал письма своему родственнику, императору Карлу, с жалобами на отца.

В доказательство своей правоты Алексей ссылался на иностранные газеты, в которых сообщалось о волнениях, якобы происходивших в русских войсках.[185]

Алексей торжествовал, читая газеты.

— Видишь, Фрося, бог за меня. Авось приведет он нам случай с радостью возвратиться.

Газеты принесли весть о болезни младшего брата, Петра Петровича. Опять суеверный Алексей увидел в этом руку божию, поддерживающую его на пути сопротивления отцу.

— Вот оно как, Фрося! — в восторге восклицал царевич. — Маленький Петруша тяжко болен. Видишь, что бог-то делает! Батюшка делает свое, а бог — свое! А ведь бог-то посильнее батюшки!

Афросинья слушала, молчала и все прятала в своей цепкой памяти.

Недолго тянулась мирная жизнь Алексея. Веселовский, резидент русского царя в Вене, неустанно вел розыски. Ему удалось прослышать, что в начале зимы 1716 года из Риги в Вену ехал знатный русский, который на станциях прописывался офицером Коханским, Кохановским, кавалером Кременецким.

«Это он!» — решил Веселовский. Резидент отправил лакея на почтовый двор заказать лошадей и выехал с небольшим багажом, но с достаточным запасом золота.

Веселовский вернулся не скоро, усталый, с красными от бессонницы глазами, но довольный собой. Он убедился, что царевич действительно проехал в Вену. Резидент узнал об этом достоверно от хозяев гостиниц «Черный орел» во Франкфурте на Одере и «Золотая гора» в Праге, где люди царевича, напившись, распустили языки.

В Вене след царевича затерялся. Веселовский повел розыски дальше. Не полагаясь на наемных сыщиков, сам ходил по рынкам, гостиницам и почтовым дворам, разговаривал с лакеями знатных господ. Он добрался и до таможни, где узнал о хвастливой болтовне Ивана Федорова.

Подкупив секретаря имперской канцелярии, Веселовский узнал, что царевич скрыт в Эренберге.

Царю тотчас было отправлено подробное донесение, в котором Веселовский рассказывал, как он, не жалея трудов, разыскивал по огромному пространству Австрийской империи убежище «утеклеца» Алексея.

Веселовский, по наказу Петра, повел с австрийским двором переговоры о выдаче Алексея. Он явился к принцу Евгению Савойскому, имевшему огромное влияние при дворе:

— В цесарских владениях живет бежавший из Российского государства царевич Алексей. Его скрыли ваши министры в Тироле под чужим именем. Государь Петр Алексеевич укрывательство сына может почесть знаком неприязни.

— Я ничего не знаю, — отвечал принц Евгений. — Может быть, вы и правы. Однако если цесарь дал в своих землях убежище русскому царевичу, то лишь для его безопасности. Совесть не допустит цесаря возбуждать сына против отца и раздувать ссору.

Первое свидание кончилось ничем. Веселовский добился второго. Но Евгений Савойский заявил, что цесарь ничего не знает об Алексее. У изворотливых австрийцев трудно было выпытать правду.

Царь Петр прислал Веселовскому помощника в щекотливом деле; это был гвардии капитан Румянцев, силач огромного роста, красавец и щеголь, человек настойчивый и ни перед чем не останавливающийся для достижения своих целей.

Румянцев явился в сопровождении трех офицеров, с царским наказом: схватить Алексея силой, если удастся, и отвезти в Мекленбург, где находился царь. Лучшего посланца для такого дела Петру вряд ли бы удалось найти.

Румянцев немедленно представился Веселовскому и доложил, с какими инструкциями прислал его царь.

— Так… — Веселовский задумался. — Смею полагать, господин капитан, что таковым способом мы предприятие погубим. Австрияки зело хитры, господин Румянцев, и всякое наше насильственное действие так повернут, что мы станем посмешищем в глазах целой Европы… Не возьмете же вы вчетвером Эренберг?

— Не могу знать, не видал сию крепость, господин резидент! — гаркнул Румянцев, выпячивая грудь.

Веселовский добродушно усмехнулся:

— Меньше отваги, больше благоразумия, господин капитан. Я тебе дам пас[186] на чужое имя. Проедешь в Тироль и лично убедишься, там ли царевич. Проклятые австрияки могли его перепрятать. Повторяю: будь осторожен!

— Слушаю, господин резидент!

— Да! Еще одно! Будешь писать мне, помни: австрияки — мастера распечатывать чужие письма. Посему ни одного лишнего слова!

Румянцев получил в посольстве паспорт на имя шведского офицера и вышел от резидента, покручивая ус и весело насвистывая трактирную песенку. Румянцев чувствовал, что перед ним открывается карьера, которой он долго и настойчиво добивался.