Когда Антип Крохин отходил в сторонку, подьячий торопливо бормотал Ракитину:

— Богатое дело! На ходу дело! Одних котлов медных семипудовых четыре штуки! Поддонов свыше сотни! Бочонков дубовых сорок четыре штуки насчитал! Я все на заметочку, хозяин, беру. А как кончим обход, опись составлю, чтобы работники добро не растащили.

По окончании осмотра пришли в контору — маленькую избу, прилепившуюся к сушильному амбару. Ракитина усадили на лавку возле стола, заваленного отчетами и рапортичками. Иван Семеныч принялся выяснять доходность предприятия.

— Сколько пороху готовите в год? — был его первый вопрос Крохину.

— До полутора тыщ пудов.

— Какой ценой сдается зелье в казну?

— Два рубли двадцать шесть алтын и четыре деньги с пуда.[155]

«Самое большее четыре тыщи двести рублев всего приходу на год», — высчитал в уме Ракитин. Вслух спросил:

— Селитру почем покупаете?

— Рупь двадцать алтын пуд — нелитрованную.

— Отход при литровании велик?

«Купец понимает дело! — одобрительно подумал Бушуев. — Прямо в точку бьет!»

— Отход? — Крохин почесал в затылке. — Фунтов восемь с каждого пуда клади.

— Так. Сера в какой цене?

— Десять рублев берковец.[156]

— Уголь почем обходится?

— Десять алтын пуд.

Ракитин быстро сделал все необходимые вычисления. Оказалось: на составные части пороха при выработке полутора тысяч пудов надо затратить примерно две тысячи четыреста девяносто рублей. А еще жалованье управляющему, мастеру, работникам, отопление, освещение…

— Работников сколько? — спросил Иван Семеныч.

— Восемь подмастерьев по восемнадцать рублев на год да двадцать семь учеников по тринадцать рублев. Мне плата — двадцать восемь рублев, — доложил Крохин.

«Пятьсот двадцать три рубли, — подсчитал Ракитин. — Да Бушуеву на сто восемьдесят размахнулся… Это что же получается — мне меньше тыщи остается? Ай да его царское величество! Нечего сказать — удружил, превознес своей милостью! А этот дурак Елпидифор болтает: золотые горы, огромаднейший капитал! Ему-то, положим, на бедность, тут и золотые горы, а мне…»

Впрочем, Ракитин не склонен был долго унывать. Он сообразил, что царские милости не кончатся предоставлением ему в аренду порохового завода: он сумеет выпросить у Петра Алексеевича тысчонку-другую на расширение мельницы, и это будет недурным добавлением к его капиталу. Мало того: как пороховой уговорщик[157] он будет пользоваться еще большим значением в купеческом мире… И самое главное — сердце Ракитина забилось от радости — царское внимание настолько поднимет его в глазах купца Русакова, что тот выдаст теперь за него Анку.

«А уж я ему постараюсь разукрасить это дело, — думал развеселившийся Ракитин. — В моей торговле он разбирается как у себя на ладони, а пороховым делом я запорошу старику глаза!»

Извлечения из договора о сдаче в аренду казенной пороховой мельницы купцу Ивану Ракитину:

«…А по сему он, Иван Ракитин, принявши по описи, при сем прилагаемой, все хоромное и дворовое строение и все к тому относящиеся принадлежности, обязуется в оных никаких порух и убытков не причинять и по истечении урочных десяти лет, буде сей договор не окажется продлен, все возвратить в сохранности.

…Ежели его, Ивановым, небрежением либо хитростью оная мельница сгорит, то с него, Ивана, все доправить в государеву казну по описи сполна. А ежели волею божией та мельница запалится от молнийного поражения, передать дело на государево усмотрение, как он, великий государь, по своей милости учинить изволит.

…А порох он, Иван, должен представлять самых добрых сортов из литрованной селитры и серы самой чистой и угля ольхового либо крушинного. И буде порох окажется ниже указанных кондиций,[158] и тот порох у него, Ивана, в казну не принимать.

…Пороху сдать на первый год полторы тыщи пудов, а в последующие годы по две тыщи; коли же окажется больше, и тот порох казна тоже примет за себя объявленной ценой. А на сторону изготовленный порох ему, Ракитину, отнюдь не продавать.

…Поелику у него, Ивана, капиталу в недостатке, выдать ему из государевой казны полторы тыщи рублев беспроцентно сроком на десять годов и взыскивать с него, Ивана, по полтораста рублев каждогодно…»

Иван Семеныч с контрактом в руках явился к купцу Русакову. По его торговым книгам выходило, что до условленной суммы не хватало еще трех тысяч золотых. Но, как и предвидел Ракитин, царское внимание перевесило недохватку капитала. Старик расчувствовался, немедленно созвал гостей, устроил торжественное обручение. До самого венчания он чувствовал себя хорошо, на свадебном пиру ел, пил, шумел больше всех, а на другой день слег в постель и через месяц умер.

Перед смертью Антип Ермилыч похвалился с самодовольной улыбкой:

— Сказал, что три года проживу и Анку замуж выдам, так и сделал! Теперь мне жить больше незачем. Попа зовите.

Похоронили Русакова с большой пышностью.

Царь вышел из дому в первый день рождества — отстоять церковную службу. Сил хватило, но потом он опять лежал несколько дней.

Когда Петр окончательно поправился и приступил к государственным делам, перед ним снова встал вопрос: что делать с Алексеем?

На первое письмо, полученное в день похорон жены, царевич дал смиренный ответ:

«…Буде изволишь, за мою непотребность, меня наследия лишить короны Российской, буди по воле вашей… Наследия Российского по вас не претендую, в чем бога свидетеля полагаю на душу мою… Себе же прошу до смерти пропитания… Всенижайший раб и сын

Алексей.»

Царь не поверил ни одному слову. Притворство! Сын выжидает времени. Когда не станет его, Петра, какое значение будут иметь клятвы? Царь хорошо знал им цену.

19 января 1716 года Петр написал сыну новое письмо:

«Что приносишь клятву, тому верить невозможно… Ненавидишь дел моих, которые я для людей народа своего, не жалея здоровья своего, делаю, и, конечно, по мне, разорителем оных будешь. Того ради так остаться, как желаешь быть, ни рыбою ни мясом — невозможно: но или отмени свой нрав и нелицемерно удостой себя наследником, или будь монах, ибо без сего дух мой спокоен быть не может… На что дай немедленно ответ или на письме, или самому мне на словах резолюцию. А буде того не учинишь, то я с тобой, как с злодеем, поступлю.