В адмиральский час[32] играла музыка на верхней галерее Сухаревой башни. Учению объявлялся перерыв, школьники расходились кто куда. Бедняки съедали принесенный с собой кусок хлеба, дворянским детям слуги привозили горячий завтрак, а иные баричи направлялись в кабак и возвращались оттуда «зело под мухой». Таких товарищи прятали под столы отсыпаться; если же они попадались на глаза учителю, их ожидала беспощадная расправа.

Перед вечерней зарей снова играла музыка, и навигаторы возвращались по домам.

Москвичи стоном стонали от проделок великовозрастных питомцев Навигацкой школы. Иногородние навигаторы жили в Сухаревой башне. Содержание выдавалось им неаккуратно. Казна страдала от огромных недоимок, деньги поглощала война со шведами; школа часто по нескольку месяцев не получала ни копейки. Ни высокие заборы, ни злые собаки, ни крепкие замки на амбарах и клетях[33] не спасали хозяйское добро от предприимчивых навигаторов. Хозяйки ходили по двору и выли: у той пропали куры, поросенок, у другой из клети утащили три куска полотна и новенький сарафан…

— Вот черт этих учеников носит! — твердили москвичи.

Но что было делать с такими головорезами, которых и царский гнев не страшил?

Густые тучи покрывали небо. Непроглядная тьма нависла над Москвой. В воздухе пахло дождем, и где-то вдали тревожно мигали зарницы. Давно потухли свечи в боярских хоромах и лучины в избушках бедняков. Пусто и тихо было на улицах; лишь изредка слышалась унылая перекличка решеточных[34] сторожей.

За городской заставой паслись лошади, выгнанные в ночное. У глубокого оврага, пересекавшего луг, горел костер; вокруг огня расположились четверо ребят в стареньких армяках и полушубках.

Спутанные лошади лениво бродили по траве. По временам шаги их замирали в отдалении. Тогда сидевшие у костра призывали коней протяжным тихим свистом.

Старшему из ребят, Гришухе Тютину, исполнилось шестнадцать лет; его товарищи были значительно моложе.

В ночное Гришуха Тютин явился не с пустыми руками: около него лежал топор, тускло поблескивая при свете костра.

— Степ, а Степ! Поди проведай лошадей, — сказал Гришуха.

Белобрысый Степка Казаков замотал взъерошенной головой.

— Ишь, хитрый! — плаксиво ответил он. — Так я тебя и послушал!

— Я сбегаю, Гришуха! — бодро вскочил младший из ребят — Ванюшка Ракитин, коренастый, широкоплечий мальчуган с круглым лицом и румяными щеками.

— Ты уж! — покровительственно молвил Гришуха. — Ладно, сиди, сам схожу.

Он заткнул топор за опояску и скрылся в темноте. Оставшиеся плотнее прижались друг к другу. Степка от усердия бросил в костер охапку сучьев и приглушил пламя.

— Эй вы там! — послышался зычный голос Гришухи. — Чего балуетесь?

— Дуй! Дуй! Дуй! — зашептали ребята.

Костер снова запылал, и ребята откинулись от огня.

Подогнав лошадей поближе, Гришуха вернулся. Егорка Марков тронул его за плечо.

— Слышь, Гришуха, дай-ка топор — я ветрячок вытесывать буду.

— Не сидится тебе без дела! — Гришуха подал топор.

Сухощавый, высокий Егорка ловко заработал топором, раскалывая на планки привезенный с собой чурбак.

Егорка Марков славился среди соседских ребят изобретательностью. У него немало было игрушек своей работы: птиц, хлопающих крыльями, дергунчиков, разноголосых свиристелок. Летом Егорка устанавливал на огороде необычайные чучела, которые вертели головой, махали руками и отгоняли воробьев от грядок с огурцами и горохом.

Егорка кончил ветрячок, повертел в руках, отложил в сторону. Ребят одолела дремота. Они поплотнее натянули армячишки, привалились друг к другу…

Вдруг из оврага донесся пронзительный разбойный свист.

Робкий Степка вскочил и рванулся прочь.

— Стой, дурашка! Куда бежишь? В темноте как раз и схватят! А сюда небось не сунутся… Видал, каков у меня топор?

Прошло минут пять — никто не появлялся. Ребята начали успокаиваться.

— Он пугал, — догадался Гришка. — Только с нас взять нечего.

— А лошади! — вскрикнул Ванюшка.

Гришка вскочил и бросился к коням. Скоро он вернулся, тяжело дыша.

— Все тут… Ух, напугался!

Он подбросил дров в костер. Ребята боялись уснуть, завязался разговор.

— Слышь, ребята! — шептал Степка, делая страшные глаза и прикрывая рот рукой. — Намедни воры забрались к купцу Федосейкину, что на Варварке торг ведет. Спит, значит, Федосейкин в горнице и слышит — стукнуло. Ему и помстилось[35] — кошка. Он: «Брысь, проклятая!» — а в темноте кто-то как закричит: «Мя-а-а-у-у!» — да таким, братцы, голосом, что у него аж волосы дыбом встали.

— Да ну тебя, Степка! — перебил Егорка Марков. — И без того тошно…

— Не хошь, не надо, — равнодушно согласился Степка, но не утерпел и завел другой страшный рассказ.

Гришуха нечаянно взглянул в темноту и оледенел от ужаса: из-за ближнего пригорка тянулось что-то черное, косматое…

— У-у-у!! - взвыл парень не своим голосом.

Ребята прижались к нему, бледные, неподвижные.

— Смотрите, смотрите!..

Черное, страшное придвигалось ближе, подвывая по-щенячьи.

— А где Ванюшка? — вспомнил Егорка.

Ванюшки в самом деле не было. Он незаметно отполз от костра, вывернул полушубок и напугал товарищей.

Гришуха больно оттаскал озорника за волосы:

— Вот тебе! Вот тебе! Не пугай вдругорядь![36]

— Ребятки, я какое дело слыхал, — снова зашептал болтливый Степка. — Сухареву башню знаете?

— Как не знать!

— Там ребят собрали со всей Москвы и обучают грамоте… Порют, говорят!

— Эка невидаль! — откликнулся Ванюшка. — Когда грамоте учат, завсегда порют.

— Самый главный у них заправила — прозванье ему Брюс… Колдун и чернокнижник. Он черту душу продал… Моя тетка сама видела — лопни глаза! — как он летал ночью на дальнозоркой трубе…

— На чем? — переспросил Гришуха.

— На дальнозоркой трубе… Такая труба: через нее всё-превсё по самый край света видно.

— Брешешь, Степка! — возмутился Гришуха.

Но Ванюшка возразил: