Долгими, кропотливыми опытами изыскатели подошли к правильной подаче воды на жернова. Но однажды их постигло несчастье. Носик лейки, выпускавший воду, засорился, и ни Марков, ни Бушуев этого не заметили. Они как раз заложили порядочную порцию смеси и с нетерпением ожидали результатов. Марков крутил вал, а Бушуев подошел его сменить. И в это время внутри ящика трахнуло, и он разлетелся. Марков упал, чувствуя сильную боль в левой руке; около него лежал ошеломленный Бушуев; из раны на лбу у старика бежала кровь.

Жернова внутри ящика разлетелись в куски, и вся установка была разрушена. Превозмогая боль, Марков и Бушуев сбросили обломки в подвал, навели кое-какой порядок и только потом вышли.

— Чего толпитесь? — сурово крикнул Бушуев на собравшихся рабочих. — Али никогда взрывов не видали? Ну, пыхнуло, ну, покорябало нас, а работу из-за этого резон бросать? Марш по местам!

Левая рука у Егора Маркова оказалась переломленной, и это вызвало порядочный перерыв в работе. Но время не пропадало даром. Марков обдумывал до мельчайших деталей будущее оборудование.

Ему пришла в голову хорошая мысль: заменить каменные жернова медными, налитыми внутри для тяжести свинцом.

— Это будет лучше, — объяснял он товарищу по опытам. — От каменных жерновов при вращении получается пыль, коя ухудшает свойства пороха; да и шероховаты они чересчур: удары неровностей дают искорки, и ежели смесь недостаточно смочена, она сразу взрывается.

Пока Егор болел, Бушуев энергично действовал, несмотря на просьбы жены и детей сидеть дома и лечиться. С плотно обвязанной головой, он разъезжал с мельницы в город и обратно в постоянных хлопотах. Он заказал два жернова и, чтобы это получилось совершенно секретно, сдал заказ на бегун одному литейному заводу, а на лежень — другому.

Через месяц опыты возобновились.

После четырех-пяти часов вращения (это теперь производилось силой воды) получался порох, все частички которого в результате окончательной обработки были одинаково тверды и плотны и отливали одним и тем же синевато-черным блеском.

— Можно теперь и к царю идти! — заявил пылкий Бушуев.

— Рано… рано… — говорил Егор. — Надо до настоящего дела довести, чтобы потом стыдиться не пришлось. Выждем время, пусть наш порох полежит. Узнаем его стойкость.

Снова пробы пороха помещались в разные условия, выдерживались в сухих и сырых местах. Потом их испытывали.

Егор совершенствовал конструкцию мельничной установки, составлял разные сорта пороха.

Ракитин приехал на сестрорецкую пороховую мельницу — узнать, что удалось сделать Маркову.

— А ты чего добился? — спросил Егор.

Иван Семеныч сознался, что его переговоры со Шмитом оказались безуспешны.

— Сколько денег истратил на него, треклятого, а все ни к чему…

— Ну, так я, брат Ванюша, большего достиг!

— Да что ты? — глаза Ракитина засияли надеждой. — Неужто секрет открыл?

— Вот то-то и есть, что открыл!

— Своим умом, значит, дошел?

— Конечно, своим.

— Егорша, бога ради, успокой мое нетерпение!

Напрасно Елпидифор Кондратьич дергал Маркова за рукав и предостерегающе мигал ему: простодушный механик все рассказал Ракитину.

Иван Семеныч несколько минут сидел молча, оценивая всю важность сделанного товарищем открытия.

— И ты уверен, что этот самый секрет и скрывает иноземец? — радостно спросил он.

— Голову на отсечение даю.

— Хо-хо! — Ракитин сорвался с места. — Так я же теперь покажу ему, хвастунишке голландскому!

— Иван Семеныч! Что ты хочешь делать? — в отчаянии вскричал Бушуев.

— Что? Сейчас поеду в Питер и всю правду-матку в бесстыжие глаза ему выброшу! Пускай не издевается над русскими людьми!

— Иван Семеныч! — взвыл Бушуев. — Ты нам все дело испортишь!

Но Ракитин сердито отбросил удерживавшую руку Елпидифора Кондратьича, выбежал вон, вскочил в повозку и крикнул кучеру:

— Гони в Питер!

Когда его тройка скрылась из виду, Бушуев повернулся к механику:

— Настряпал ты дел, Егор Константиныч! Как я тебя просил молчать!.. Ведь теперь Шмит нас обскачет…

— А нам какое горе?

— Ах, непонятный ты человек, Егор Константиныч! — сердито мотнул головой Бушуев.

Всю дорогу Ракитин разгорался яростью. Подъехав к дому Шмита, он ворвался в прихожую, оттолкнув загородившего дорогу слугу. На шум выбежала жена Шмита Елена.

— Что вам нужно, мингер Ян? — тревожно спросила она.

— Видеть вашего мужа.

— Он спит.

— Мы его разбудим!

Лицо Ракитина выражало такую уверенность в неотложности его дела, что Елена провела посетителя в спальню мужа.

Голландец спал очень чутко: легкий скрип двери сразу разбудил его.

Питер, увидев русского, рассердился:

— Опять явился выманивать у меня секрет?

Иван Семеныч дерзко расхохотался ему в лицо:

— Секрет?! Ха-ха-ха! Нет больше секрета!

— Как — нет секрета? — Озадаченный мастер приподнялся на постели и с недоумением посмотрел на сияющее лицо Ракитина. — Кто вам его открыл? Гессель?

— Без немцев обошлись! — приплясывал Ракитин. — Сами, своим умом дошли!

Шмит сразу успокоился. Он решил, что русский его морочит.

— Рассказывайте сказки кому-нибудь другому.

— А, не веришь? — взъярился Иван Семеныч. — Так я тебе скажу одно только словечко: жер-но-ва!

Лицо Шмита исказилось. Он слабо прошептал:

— Жернова?..

— Да-с, жернова, жернова, жернова! — торжествующе ревел Ракитин.

По действию своих слов на голландца он понял, что удар был верен и что Марков действительно открыл тайну. Несколько минут голландец лежал с закрытыми глазами; грудь его почти не подымалась; он был похож на мертвеца. Елена схватила руку мужа, а испуганный Иван Семеныч притих.

Наконец пороховой мастер открыл глаза и тихо спросил:

— Без сомнения, мингер, это открытие сделано мастерами вашей фабрики?

— Нет, это совершил мой лучший друг, механикус его царского величества Егор Константиныч Марков.

— И много мингер Марков успел выделать пороху по новому способу?

— Пока еще очень мало, — признался Ракитин.

Что-то похожее на торжество мелькнуло в тусклых глазах голландца.