«На малой реке Неве построить пороховую мельницу и двор; строить фон Гесселю».
Питер Шмит забил тревогу: о нем забыли, его обошли, очевидно вследствие интриг соперника. Так и контракт могут нарушить! Голландский мастер забегал по коллегиям и приказам. Хлопоты его увенчались весьма незначительным успехом. 12 июля вышел новый царский указ на имя фон Гесселя:
«На Санкт-Питербурхском острову делать вновь пороховую мельницу и погреб по чертежу Шмита каменным маниром».
Шмит готов был в ярости рвать на голове волосы. Вместо высокой должности суринтенданта он оказался только чертежником при этом интригане фон Гесселе!
Между двумя иностранцами началась настоящая война: ни один не хотел подчиниться другому. Мастера писали друг на друга кляузы, адресуя их в Главную Артиллерийскую канцелярию, в Военную коллегию, в Коллегию иностранных дел, в Коммерц-коллегию и, наконец, самому царю. В заявлениях выставлялись денежные требования, предъявлялись все новые и новые претензии. Шмит писал, что жалованья за тринадцать месяцев в году для него недостаточно ввиду его больших знаний и заслуг. Он был недоволен, что ему дали деревянный дом, а не каменные палаты. Шмит требовал двух денщиков для личных услуг, казенных лошадей и коляску для разъездов по городу, а для поездок по Неве — шлюпку с гребцами. Фон Гесселя он обвинял в невежестве; заявлял, что тот и рисовать-то научился только перед отъездом в Россию.
В свою очередь, фон Гессель тоже предъявлял всевозможные требования. Ничего не делая, он жаловался, что Питер Шмит умышленно затягивает чертежи, без которых невозможно начать строительство.
В канцеляриях скрипели перья, снимались копии, писались выписки и отписки. Подьячие следили за борьбой с интересом и одобряли каждый удачный ход той или другой стороны.
— Ну чисто два медведя в одной берлоге сошлись! — говорили приказные. — Любопытно, кто кого загрызет?
Шли месяцы, а дело стояло на одном месте.
В конце концов иностранцы так надоели своими кляузами, что осенью 1719 года сенат приказал произвести проверку, которая выяснила, что фон Гессель действительно отнесся к порученному делу недобросовестно и присвоил значительную часть отпущенных на постройку сумм.
Брюс распорядился отставить фон Гесселя, а все делать по указаниям Питера Шмита.
Фон Гессель после этого покинул Россию. Голландец торжествовал.
Но к выделке пороха он все-таки не приступал, ссылаясь на то, что завод не достроен. Брюс обещал ему деньги на постройку только в том случае, если Шмит представит пробу своих порохов. Но голландский мастер, избавившись от соперника, окончательно обнаглел. Он соглашался начать работы лишь при условии, что на фабрике будут выписанные им из Нидерландов верные люди, а русским мастерам доступ к производству запретят.
«В противном случае, — заявлял Шмит, — мой секрет будет разведан, а я за сто гульденов в месяц такого обязательства на себя не брал, хотя бы вы и считали мне тринадцать месяцев в году».
А лица, приставленные смотреть за Шмитом и помогать ему в работе, доносили по начальству:
«Пороховой мастер Шмит ныне, накупя вина, упражняется в пьянстве и дела не надзирает…»
Пока длились смуты и раздоры между двумя иностранными мастерами, думавшими не о пользе дела, а только о наживе, Ракитин не оставлял мысли задобрить Питера Шмита и узнать его секрет.
Но Шмит отнюдь не склонен был расставаться со своей тайной, которая только и давала ему высокое положение в России. Явно издеваясь над купцом, он ставил ему невыполнимые условия. Ракитин бледнел от ярости и уходил, но через несколько дней снова появлялся у Шмита, притягиваемый какой-то неодолимой силой.
После нескольких месяцев мучительной волокиты Иван Семеныч наконец убедился, что из упрямого голландца не вытянуть ничего.
Глава XV
ДОГАДКИ И ОПЫТЫ
В этот хлопотливый год Егор Марков редко бывал дома, на своей петербургской квартире.
По нескольку недель подряд проводил он на сестрорецкой фабрике, где ему приспособили для жилья каморку рядом с конторой.
Первое, с чего начал свою работу Марков, — это было тщательное исследование разных сортов пороха. Он не жалел для этого времени и сил. Рассыпав перед собой на гладкой липовой доске горсть пороха, Егор щипчиками вытаскивал те порошинки, которые на глаз казались плотнее и массивнее прочих. Набрав стаканчик таких порошинок, Егор определял их вес; оказывалось, что он больше, чем вес взятой наугад пороховой массы. Отобрав достаточное количество хорошего пороха, Марков еще раз сортировал его и получал отборный, у которого плотность была еще выше.
Стаканчики и баночки с порохами — обыкновенным, хорошим и самым лучшим — стояли у Маркова в различных местах, и персоналу завода строго-настрого было наказано к ним не прикасаться. Пробы стояли в сухих помещениях амбаров, на улице, под застрехами крыш, в дуплах деревьев; а некоторые Марков закапывал в землю, в песок у берега реки. Через определенные промежутки времени он доставал пробы из своих тайников и испытывал силу пороха на градусы. Всегда оказывалось: чем плотнее порох, тем меньше он подвержен действию сырости и тем дольше хранится, не теряя своих свойств. Так подтвердилось предположение Маркова, высказанное им в разговоре с царем Петром.
Результаты своих опытов Егор тщательно записывал.
Его работой чрезвычайно заинтересовался Бушуев. Старый подьячий всей душой отдался делу, и мысль о том, что оно может быть улучшено, радовала его. По целым часам сидел Елпидифор Кондратьич рядом с Марковым, помогал ему вытаскивать «надежные порошинки», как они их называли. Но все горе в том, что этих «надежных порошинок» было слишком мало: всего какая-нибудь двадцатая часть общего количества. Чаще же всего крупинки пороха были ноздреватые; они слабо сопротивлялись давлению, легко впитывали влагу. Даже цвет их был какой-то буроватый, неровный; а у хороших порошинок он был синевато-черный, со стальным отливом. Это различие оказывалось настолько явственным, что Марков и Бушуев начали сортировать пороховые частички по цвету.
Но таким кропотливым способом можно было набрать два фунта из пуда, и то если бы этим делом занимались десяток рабочих целый день. Понятно, никакая фабрика не выдержала бы такого способа производства. Надо было добиться, чтобы все частички пороха были отборными по качеству, все как одна. Но как к этому подступиться? В этом-то и был секрет иностранных мастеров.