Валентин Аккуратов

Они летали рядом с нами

Бен Эйельсон и Герберт Уилкинс. Для нас, молодежи полярной авиации 20-30-х годов, они были не только легендарными личностями… С их именами мы связывали начало проникновения авиации в еще не доступные человечеству высокие широты Центральной Арктики.

Летая над застывшим безмолвием Ледовитого океана, преодолевая трудности освоения этой таинственной тогда территории, мы узнавали своих коллег с других континентов по их делам, нередко знали, что они летают где-то рядом, а иногда оказывались в одних и тех же. широтах, достигали их и стремились к более высоким… И мерой отношений друг другу служили степень риска, непревзойденный перелет, значение открытий для будущих поколений. Конечно же, были и встречи, личные знакомства. Но чаще они случались тогда, когда приходила беда и нужна была помощь. Так наши летчики вместе с американцами искали самолет Эйельсояа, а позже, спустя около десяти лет, бесследно исчезнувший во льдах Арктики самолет Леваневского.

Именно в это время, в 1938 году, мы познакомились с Гербертом Уилкинсом. В поисках Леваневского мы, советские летчики, летели со стороны европейской части Арктики, а Уилкинс — с американской, с Аляски. Встретились с Уилкинсом в Москве вскоре после поисков. И каково же было наше удивление, когда вместо этакого снежного витязя мы увидели неприметного человека среднего роста, с сухой поджарой фигурой и седоватой щетинистой бородкой. Он был похож на доброго усталого учителя средней школы, обремененного заботами о своих нерадивых учениках. Его облик никак не вязался с нашим представлением о бесстрашном летчике, посвятившем всего себя открытиям неведомых земель…

— Не тот Уилкинс! Вот Водопьянов — это Уилкинс! — разочарованно гремел Иван Черевичный.

Кто-то из старших укоризненно посмотрел на нас, кажется Чухновский, и мы почтительно замолкли. Но когда Герберт Уилкинс стал рассказывать о своих полетах с летчиком Кенионом на самолете СССР-Л-2, предоставленном ему нашим правительством для поисков Леваневского, слова его буквально пригвоздили нас к стульям. В тесном зале тишину нарушало только поскрипывание кожаных курток…

Уилкинс говорил: «Арктика — суровая арена битв человека с грозными силами стихии. Мужественный экипаж Леваневского — ее очередная жертва. Но нет таких сил, чтобы сломить прогрессивные действия человека. Разве простят нам история, потомки, что в наш век существуют еще на земле „белые пятна“…

Поблагодарив за оказанное ему доверие, за прекрасный самолет, Уилкинс пожелал нам успехов в завершении той большой работы по исследованию Центрального бассейна Арктики, которую они начали с Эйельсоном еще в 1927 году, но, к сожалению, так и не смогли завершить. Они не смогли достичь Полюса недоступности, расположенного между Северным географическим полюсом и 77-й параллелью к северо-северо-востоку от острова Врангеля; район полюса по своей площади равен нескольким европейским государствам.

Домой мы возвращались с Иваном Черевичным молча, обдумывая слова Уилкинса.

— Послушай, — нарушил я молчание, — не показалось ли тебе, что он как бы негласно предложил нам завершить свой неудавшийся штурм Полюса недоступности?

Черевичный, внимательно посмотрев на меня, тихо сказал:

— Эта мечта за нами…

Географические открытия волновали людей во все времена. В 1926 году Амундсен и Умберто Нобиле, совершая на дирижабле „Норвегия“ перелет со Шпицбергена через Северный полюс на Аляску, прошли над восточной границей этого „белого пятна“. И только туман и сплошная облачность скрыли от их глаз его тайну. Район Полюса недоступности оправдывал свое название: остался недоступным. После этой экспедиции, которая отняла все силы ее участников, Амундсен писал: „Не летайте в глубь этих ледяных пустынь. Мы не видели ни одного годного для спуска места в течение всего нашего полета до полюса и от него до 86 градуса северной широты вдоль меридиана мыса Барроу. Ни одного!“

А через год Эйельсон и Уилкинс, несмотря на столь грозное предупреждение Амундсена, совершили полет с целью открытия Полюса недоступности. Но увы… Цель не была достигнута: не долетев до Полюса недоступности 650 километров, на широте 77° самолет пошел на вынужденную посадку. И вместе с тем их полет был эталоном мужества и настойчивости. На подступах к Полюсу недоступности они занялись промером глубины океана. Глубина оказалась здесь 5540 метров. Это были первые сведения о районе, где до них не ступала нога человека. Одна эта цифра стоила всех невзгод, выпавших на долю Уилкинса и Эйельсона в этой экспедиции.

Через год они блестяще выполняют перелет на одномоторном самолете по маршруту мыс Барроу — Земля Патрика — Шпицберген. Для того времени это было сенсацией. Но тайна Полюса недоступности остается неразгаданной… Однако Уилкинс по-прежнему не отказывается от мечты установить флаг Америки в недосягаемом для человечества районе…

В 1937 году, после высадки советской воздушной экспедиции на Северный полюс, он один из первых шлет поздравления, полные восхищения. А когда пропадает самолет Леваневского, бросив все свои дела и хлопоты о новой экспедиции к Полюсу недоступности, первым предлагает советскому посольству свои услуги и в полярную ночь идет на помощь пропавшему экипажу…

В апреле 1941 года после тщательной подготовки, во время которой был учтен опыт Уилкинса и Эйельсона, мы, советские полярные летчики, на четырехмоторном самолете СССР-Н-169 конструкции А. Н. Туполева трижды сели на дрейфующие льды Полюса недоступности и установили на этой точке Ледовитого океана алый флаг нашей Родины.

Газеты были полны описания штурма Полюса недоступности. Уилкинс первым из зарубежных коллег прислал выражение своего восхищения нашей победой. Он писал: „Последняя цитадель царства льда пала перед большевиками. Слава вам, советские люди!“

Это признание человека, отдавшего всю свою жизнь исследованию Арктики, было для нас высокой оценкой.

И сегодня, возвращаясь на страницах журнала „Вокруг света“ к тем далеким дням, мы предоставляем читателю возможность снова встретиться со смелыми, настоящими людьми, занявшими свои места в ряду первооткрывателей века.

В. Опарин

Штурвал Бена Эйелсона

— Полковник! Пора вставать!

Эйельсом отчетливо услышал эти слова, но они не дошли до его сознания. Он продолжал спать, хотя это, собственно, не был сон: пережитое им с кинематографической четкостью проецировалось на какой-то странный экран перевозбужденного мозга. Он видел свой мчащийся самолет на расстоянии нескольких футов от аляскинского криволесья. Внезапно налетевшая вьюга бросила его „Гамильтон“ к земле, и Эйельсону на мгновение показалось, что машина сейчас разлетится на куски. Но в жуткие секунды, когда его ударило головой о приборную доску и лыжи самолета пробороздили снег, он не ощутил страха, нет, он просто окунулся в напряженное ожидание того, что последует дальше. А дальше, это знает каждый пилот, должен был послышаться резкий металлический хруст ломающихся стоек шасси и скрежет распарываемого фюзеляжа. Затем самолет стремглав клюет носом, будто собираясь пронзить землю, отлетают изуродованные лопасти пропеллера, и машина капотирует — переворачивается через нос, и если скорость велика…