– Сука! – вымолвил он наконец. – Сука, вот ты кто! Хотел помочь тебе, спасти. Хорошо, что ты вовремя меня отрезвила. Теперь рыдай о своем Жорже, развратница. Рыдай, может, он и восстанет из гроба. Но не забывай: ты в моих руках. Вот в этих самых руках! Захочу – и прихлопну как муху.

Он сидел на кухне, когда в дверях появилась заплаканная, опухшая Беба.

– Зачем пожаловала? – угрюмо поинтересовался Коста.

– Хочу, наконец, чтобы ты перестал быть бабой и улиткой. Чего препираться понапрасну? Не обижайся. Я разозлилась и наболтала тебе чепухи. Да и как мне не злиться, посуди сам… А я на тебя не в обиде.

– Вон как запела, – протянул Даргов, и что-то изменилось в его голосе.

– У таможенника есть цианистый калий. Я говорю про Средкова.

– Откуда узнала? – спросил Даргов. – Кто тебе сказал?

– Жорж. Он все о нем выведал, прежде чем заарканить. Оказывается, какой-то иностранец пытался провезти яд контрабандой. Средков его и накрыл. В протоколе значилось 395 граммов, а иностранец, раззява, вез ровно полкило. Значит, сто с лишним граммов – тю-тю, исчезли. Дело прикрыли, но сейчас самый раз вспомнить. Тебе все ясно?

5

Любомир Смилов застал своего начальника вышагивающим по кабинету.

– Товарищ подполковник, анонимка! – выпалил Смилов и жестом фокусника извлек из рукава конверт.

– Когда я был молодым, как ты, анонимные поэтессы меня тоже одаривали посланиями, – улыбнулся Геренский. – Поэма? Баллада? Сонет?

– Поэма в прозе. – Смилов положил письмо на стол, взял пинцет, достал из конверта листок. На нем зеленой шариковой ручкой были нацарапаны неуклюжие печатные буквы: «При Дарговой находится цианистый калий. Украла его, когда работала на базе аптечного управления.

Об этом яде никто не знает. Она прячет его в дверце своей машины».

– Отпечатки? – спросил Геренский.

– Проверили. Отпечатков нет.

– Значит, писака не настолько глуп, каким хочет показаться! Что еще установлено?

– Написано левой рукой, но писал не левша. Предложения построены правильно, однако ни один образованный человек никогда не напишет «при Дарговой находится яд». Фраза «никто не знает» не блещет логикой, сам-то аноним о яде знает, верно? Зато отсутствие отпечатков вполне логично. Кстати, на конверте их тоже нет.

– Кто же, по-твоему, этот сочинитель?

– Кто-нибудь из их компании. Подделывается под Жилкова. Из этой удалой компании только интеллектуальный колосс Жилков мог бы писать так занятно. Кому-то из них выгодно утопить Бебу Даргову. Случай, как говорят наши литературные критики, типичный для их социальной среды.

– Как насчет аптечного управления?

– Действительно, Даргова когда-то работала на центральной базе. Но по цианистому калию не только на базе – во всем министерстве комар носу не подточит. Мы убедились: у них с этим делом строго.

– А машина Дарговой?

– Без вашего разрешения?

– Хм. Да-а. Торопиться не следует. Ничего удивительного, если Даргова сама о себе и написала…

– Все возможно, товарищ подполковник, – тихо ответил Смилов.

6

Зинаида Даракчиева была дома одна. Не тратя время на дипломатические тонкости, она с тревогой спросила Косту:

– Что-нибудь серьезное?

– Я вижу, нашу компашку немного потрясли, – отвечал Даргов и разразился неестественным смехом. – И все мыши по своим норкам юрк! А я одного не пойму: зачем милиция вообще тратит силы, разыскивая убийцу такого человека, как Георгий? Будь они чуть поумней, взяли бы и публично объявили о вознаграждении отравителя.

– Предпочитаю, чтобы ты не разглагольствовал на сей счет, – сказала она сухо. – Все-таки Георгий был моим мужем, к тому же его нет в живых.

Даргов испытующе устремил на нее свои маленькие мышиные глазки. В них сквозила такая насмешка, что хозяйка почему-то смутилась и отвела взгляд.

– Ладно, ладно, – махнул он рукой. – Не разыгрывай убитую горем вдову. Знаешь, это тебе не идет. Слишком давно я тебя знаю, Зина… Лучше скажи, тебя в милицию вызывали? Допрашивали? Понимаю. А когда в последний раз?

– Вчера. После обеда. Подполковник Геренский. Спокойный, даже немного нудный, но, будь уверен, видывал виды. Кое-кто из нас горько пожалеет, что вынужден был беседовать с подполковником Геренским.

– Кто-нибудь пожале-е-ет, – протянул Даргов. – Только не из нас, а из вас. Я тут сбоку припека. Потому что не все развлекались прошлый раз на дачке. Мужа Бебы забыли позвать, и ты знаешь об этом лучше других. Запамятовали. Да-с.

– Ты сам явился, без приглашения. И еще с обеда шлялся возле дачи. И милиция это знает, учти!

Даргов хрипло рассмеялся.

– Чего мне учитывать? Я сам им все сказал. Хотел, говорю, узнать: чего это нас раньше в гости с женой приглашали, а тут одну жену. Я, говорю, ревнив, есть, говорю, такой грех, ну и не совладал с сердцем, отпросился после обеда с работы – и в Драгалевцы.

– После обеда, говоришь? А почему следователю нельзя предположить, что ты еще до приезда всех проник на дачу и всыпал яд в чашу Георгия?

– Правдоподобно. Но пусть это докажут! – отвечал он, продолжая смотреть на вдову с усмешкой. – Пусть докажут!.. Слушай, Зина, все достаточно просто. Каждый из нас, подследственных, как выражаются эти товарищи из милиции, в своих показаниях обязательно что-то скрыл. Я тоже не исключение. Да-да, ты правильно меня поняла – я тоже скрыл одну вещь. А именно: я абсолютно точно знаю, кто отравил.

– Кто? – В ее голосе смешались любопытство, недоверие, удивление. – Извини, ревнивец Коста, но ты, кажется, зарапортовался.

– К чему высокопарные извинения, Зина? Я не зря торчал возле дачи. И многое увидел еще до того, как оттуда увезли твоего отравленного мужа.

– Допустим, ты все знаешь. Почему же не признался в милиции?

– Причин много, но я назову только две. Во-первых, я рад смерти Георгия. Не смотри на меня так, Зина, я действительно радуюсь. Никогда я не мирился со своими рогами, а в последние два-три года они очень потяжелели. Да, тот, кто угостил ядом Георгия Даракчиева, совершил истинное благодеяние для меня, рогоносца Драгова. Низкий ему поклон. Это, так сказать, первая причина. А вот и вторая. Факт, что я единственный – если не считать убийцу – знаю правду о смерти Даракчиева, дает мне в руки огромную власть, Зина. И я оказался бы последним дураком, бросив свое могущество на ветер.

– Выражайся яснее, Коста.

– Все яснее ясного. Давай подумаем вместе: какое Георгий оставил наследство? Ковры? Хрусталь? Золотые побрякушки, дачу, машины? Все это мишура. Главное наследство – консорциум! А что такое консорциум, Зина? Фабрика по производству денег, вот что. И теперь она станет моей. Потому что я знаю, кто убийца.

– Твоей так твоей. Я не против, – сказала вдова спокойно. – Только мне на твои проекты золотые, в общем-то, начхать…

– Глубоко ошибаешься. Именно ты поможешь мне их осуществить и будешь достойно вознаграждена. А заартачишься – пеняй на себя.

Зазвонил телефон.

– Да, – сказала вдова, подняв трубку. – Это я… Что-о-о? Хорошо-хорошо. Милости прошу. Сейчас открою. – Трубка была осторожно водворена на место, после чего Даракчиева, округлив глаза, сказала шепотом: – Подполковник Геренский! Он уже здесь, звонит снизу…