— Между нами есть кое-какая разница, — заметила Вики-Мэй, — тебе, в отличие от меня, есть куда возвращаться. Твой дом или что у тебя там, в Красноярске, существует в реальности. Можно открыть дверь, пройти по комнатам, сесть в кресло, выглянуть в окно. А вот моей мансарды на Кевин стрит, в реальности не существует. Деревянная лестница с чуть поскрипывающими ступеньками. Миниатюрный, почти игрушечный флигель с видом на старинный парк. Мой любимый диван под прорезанным в скате крыши окошком, чтобы долгими зимними вечерами, смотреть вверх и видеть звезды… Всего этого нет. Или хуже того — все это есть, но оно не мое, никогда не было моим, не имеет ко мне никакого отношения. Может быть, там жила настоящая Виктория Мэй О'Лири. А я… я просто приблизительная копия твоей Киры. Кукла. Подделка…

— Ты вот что, заканчивай эту философию, — грубовато перебил Румата, — так хрен до чего можно договориться. Давай разберем все по порядку. Начнем с того, что Бромберг всегда врет. И каждый раз врет очень убедительно. Талант у него такой.

— Он врет не во всем. Часть того, что он говорит, всегда оказывается правдой.

— Ну и что? Почему ты склонна верить именно тому, что касается тебя? Кстати, о тебе он еще ни разу не сказал ни слова правды.

— А зачем бы ему было врать в том, что касается меня, на этот раз? Независимо от того, что является правдой, гораздо разумнее на его месте было сказать: «Тони, что сделано, то сделано. Я, в целях исторического эксперимента, с вашим участием, обманным путем забросил сюда под видом Киры двойника, некую О'Лири с ложную памятью». А он вместо этого говорит: «Тони, я решил использовать вас для доставки мне в качестве подопытного кролика девушку-двойника Киры. Она создана Странниками или кем-то там еще, и я хочу интереса ради покопаться в ее потрохах».

Румата задумался. Вики-Мэй была чертовски права. Хотя…

— А вдруг Бромберг просто хочет слепить себе нечто вроде алиби на будущее? Ведь когда мы вернемся отсюда, ему грозит обвинение в похищении человека.

— Неубедительно, — сказала девушка, — неужели ему не хватило бы ума изобрести менее вздорное алиби, чем ссылка на происки мифических Странников?

— Ну, хорошо… Не алиби… Что-то другое… Слушай, Вики, а что ты мне вообще хочешь доказать?

— Что ты болван, Тони, — спокойно ответила она, — Толстокожий упрямый болван. Ты спишь с андроидом, с автоматом, с машиной. И только твоя толстокожесть и твое феноменальное упрямство мешают тебе это увидеть.

— Ты просто обзываешься, — заметил Румата, — много слов и ни одного внятного аргумента.

— Какие еще тебе нужны аргументы? Или ты вообразил себя крупным специалистом по андроидам, Странников?

— Если принять твою точку зрения, то я вообще не просто крупный, а крупнейший в мире специалист по ним, — Румата улыбнулся, — я даже знаю, что их больше всего возбуждает, и как они ведут себя в момент оргазма.

Бац!

Это было не очень-то похоже на классическую пощечину. Скорее, на короткий и резкий удар открытой ладонью, весьма широко применяющийся в старых школах у-шу.

Румата быстро помотал головой из стороны в сторону, чтобы убрать звон в ушах и устранить расплывчатость окружающей действительности. Провел ладонью по лицу. Ну, разумеется. Вся ладонь в крови. Нос и губы — это такая нежная часть тела, их только тронь…

— Вот это действительно свежий аргумент, — заметил он, — и, пожалуй, самый сильный в истории альтернативной науки.

Зачерпнул из бассейна воды и плеснул себе в лицо. Повторил эту процедуру несколько раз.

— Вроде, порядок. Кажется, я готов к продолжению дискуссии.

— Извини Тони-Хлуд. Я не хотела.

— Да ладно, чего там. А вообще, если ты обещаешь больше не драться, я могу продолжить свою мысль.

— Ты действительно толстокожий, упрямый болван, — тихо сказала Вики-Мэй, — так что за мысль?

— Может, это была не очень удачная шутка, но я вообще-то имел в виду, что все мы немножко машины, — пояснил Румата, — Нет, серьезно. Мы просто привыкли выделаваться, будто представляем из себя что-то этакое. А на самом деле — ну, несколько миллиардов нейронов, ну сколько-то там квинтильонов сочетаний, ну виртуальных состояний вообще хрен знает сколько. Но разве это меняет суть дела? Ни черта не меняет. Наш интеллект, наше сознание, наши обалденно высокие чувства, и даже наша, пардон, метафизическая душа, описывается все той же моделью недетерминированной машины Тьюринга. Тут вам и Сократ с Аристотелем, и Эсхил с Гомером, и Орфей с Эвридикой. Да хоть Александр Македонский с Таис Афинской. Знай только, меняй набор параметров. Но нам-то хочется повыделываться. Нас, видите ли, восхищает звездное небо над головой и нравственный закон внутри нас. А стоит сказать правду: про архитектуру машины и граф состояний, как сразу буря возмущения. Да кто посмел, да человека, да сравнить… Просто детский сад какой-то. Человек, видите ли, обладает даром свободой воли — а не каким-то там методом Монте-Карло. Как поэтично — обалдеть можно. Даром он, видите ли обладает… Сколько ни обладает — все даром. В смысле, что ни фига не в прок. Лет двести назад, чтоб не соврать, каких-то дебилов очень обижало, что человек произошел от обезьяны. Обезьяна, она же такая противная, скачет, гримасничает, банановыми шкурками кидается. На себя бы посмотрели — уроды из уродов. Это не им, это обезьяне должно быть обидно, что от нее такая вот тупая протоплазма произошла. Стоило, спрашивается, ради такого дерьма 10 миллионов лет стараться, эволюционировать, из шкуры вон лезть?… Ладно, это меня куда-то не туда понесло. Мы ведь про автоматы говорили, машины, андроиды всякие, гомункулусы, извиняюсь за выражение. Так вот, берем мы всякие мелкие детальки, начиная с молекулярных, и по более-менее подходящему проекту, импровизируя по ходу дела, строим машину. Симпатичную такую, на вид как человек. И устроена ну совершенно также — почему бы нет, ведь биохимию с биофизикой мы знаем, да и геном человека уже сто лет, как расшифрован. Что у нас получилось? Андроид? Ну, ладно. Теперь берем зиготу и из нее, step-by-step, начиная с молекулярных деталек, по содержащемуся в ней приблизительному проекту, выращиваем другую машину. Допустим, в инкубаторе выращиваем — это не проблема. Что получилось? Человек? А почему не андроид? Ну, говорят, зигота она же получается, как бы, при этом вот (Румата продемонстрировал интернациональный жест, обозначающий половой акт), а наш первый проект — без этого вот. Ну, можно обойтись упрощенным вариантом этого дела — искусственным осеменением. Можно и вообще без сперматозоида, одной яйцеклеткой обойтись, выполнив репродуктивное клонирование — но взяв клеточное ядро от человека, который получился, все таки, с помощью этого вот (интернациональный жест повторился).

— Тебе не надоело? — Вики-Мэй воспроизвела тот же жест, — не то, чтобы я ханжа, но меня это уже начинает возбуждать.

— У тебя здоровые рефлексы, — одобрительно сказал он, — так вот, стоит нам взять и собрать то же самое клеточное ядро искусственно, как машинка будет признана не человеком, а андроидом. Так?

— Ну, в общем, — неуверенно согласилась она.

— В общем, — повторил Румата, — а теперь вообразим, что мы всех напарили. В смысле, взяли клеточное ядро у человека и выбросили в сортир. Но по-тихому, так что никто нас на этом грязном деле не засек. А в яйцеклетку запихали такое же ядро, но синтетическое. И вырастили в инкубаторе. Что получилось?

— Андроид, — сказала Вики-Мэй.

— Откуда известно?

— Но мы-то знаем.

— А если мы обкурились какой-нибудь травы, вроде ранша, и забыли на фиг? Что тогда?

— Ты меня запутал, — заявила она.

— Так что получилось? — спросил он.

— Ну, получился андроид, но он по ошибке будет считаться человеком.

— Верно! Вот считается он себе человеком, и вдруг, через сколько-то лет вдруг появляется у него на теле особая метка. Типа кружочка с эмблемой. Например, на локте — как в «деле подкидышей». Это мы, оказывается, в синтетический геном воткнули специальный фрагмент кода — чтобы пометить свою продукцию. И тогда…