— Чарльз, — сказал он, — я поел бы супа. Разогрей, если тебе не трудно.

— Конечно, — обрадовался я, потому что он все время отказывался от еды.

Фрост, словно по сигналу, поднял голову и весь напрягся. Я понял, что он ждал именно такого момента, а пока только ходил вокруг да около.

Я открыл банку концентратов, высыпал содержимое в кастрюлю, добавил воды и немного бренди и помешал, чтобы растворились комочки.

Фрост молча пил кофе, ожидая, пока Дональд съест две полные тарелки супа с кусочком черного хлеба. Затем он вежливо попросил меня выйти и, когда я оставил их, начал «серьезно копать», как впоследствии выразился Дональд.

И только через три часа, когда уже стемнело, Фрост ушел. Я наблюдал за ним с верхнего этажа через окно на лестничной площадке. Сразу же возле двери к инспектору и переодетому в гражданскую одежду констеблю бросился патлатый молодчик с микрофоном. И еще прежде, чем им удалось ускользнуть от него и добраться до машины, стая репортеров с дороги ринулась со всех ног в сад через ограду. Я методично обошел весь дом, зашторил окна, проверил, хорошо ли они закрыты, и задвинул на засовы все двери. Все еще сидевший в кухне Дональд спросил:

— Что ты делаешь?

— Поднимаю крепостные мосты.

Несмотря на длительную беседу с инспектором, он выглядел намного спокойнее. И когда я закончил блокировать кухонную дверь, которая вела прямо в сад, он заговорил:

— Полиция хочет иметь список всего пропавшего. Ты поможешь составить такой?

— Разумеется.

— И мы хоть чем-нибудь займемся…

— Конечно. У нас была опись имущества, но она лежала в письменном столе. Ее забрали грабители.

— Худшего места для хранения такой бумаги и не придумаешь, — заметил я.

— Примерно так же выразился инспектор Фрост.

— А в страховой компании нет списка?

— Есть. Но там перечень только самых ценных вещей. Ну, скажем, картин, драгоценностей… — Он вздохнул. — Все остальное записано просто как имущество.

Мы начали со столовой. Засовывая в сервант пустые ящики, мы одновременно старались вспомнить, что находилось в каждом из них, и я с его слов записывал. Раньше здесь лежало немало массивного столового серебра, приобретенного еще в прошлом веке предками Дональда. Дональд любил старинные вещи и пользовался ими прямо-таки с наслаждением. Но теперь он нисколько не горевал о пропаже, словно вместе с имуществом исчезли и все его эмоции. Голос его звучал равнодушно, а к тому времени, когда мы справились с сервантом, — даже скучающе. Он смотрел на пустые полки, где хранилась великолепная коллекция фарфора XIX столетия, и лицо его ничего не выражало.

— Не все ли равно, — бросил он хмуро, поймав мой взгляд. — У меня уже нет сил огорчаться.

— А как же быть с картинами?

Отсутствующим взглядом он обвел голые стены. Там, где висели картины, четко виднелись светлые пятна оливковой краски. В этой комнате были собраны работы современных британских художников. Дональд не любил эти картины, считая, что они созданы не в лучшие для этих художников дни, режут глаз и вызывают отрицательные эмоции.

— Ты, наверное, помнишь их лучше, чем я, — предположил он.

— Кое-что припоминаю.

— Хорошо бы что-нибудь выпить.

— Только бренди, — ответил я.

— Мы можем выпить вина.

— Какого вина?

— В подвале… — Он вдруг широко раскрыл глаза. — Бог мой! Я забыл о подвале!

— Я даже не знал, что он у тебя есть.

— В нем идеальные влажность и температура для длительного хранения вина. В бордо и в портвейн, которые там стоят, вложено немало денег.

В подвале, конечно, ничего не оказалось. Только три ряда пустых стеллажей от пола до потолка и одна-единственная картонная коробка на простом деревянном столе.

Дональд лишь передернул плечами:

— Ну вот… Вот, значит, как…

Я снял крышку с коробки и увидел изящно закупоренные горлышки бутылок.

— Хоть это в спешке не взяли, — сказал я.

— А может, сознательно, — криво усмехнулся Дон. — Австралийское вино. Мы привезли его с собой из поездки.

— Лучше, чем ничего, — сказал я небрежно, вытаскивая бутылку и читая этикетку.

— Оно лучше многих сортов. Большинство австралийских вин не имеют себе равных.

Я отнес ящик наверх и поставил на стол. Ступеньки из погреба вели в подсобное помещение, где стояли стиральные машины, пылесосы и прочая домашняя утварь. Я всегда принимал дверь погреба за обычный стенной шкаф и теперь задумчиво смотрел на нее — ничем не приметную, выкрашенную в белый цвет панель, совершенно не выделявшуюся на общем фоне.

— Как ты думаешь, грабителям было известно, что в доме хранится вино? — спросил я.

— Не знаю.

— Я никогда бы не нашел его.

— Потому что ты не грабитель. — Он достал штопор, откупорил бутылку и наполнил два стакана темно-красной жидкостью.

Я попробовал. Вино было чудесным, даже на мой непрофессиональный вкус.

Дональд пил вино не смакуя, как воду. Стакан раз или два звякнул о его зубы. В его движениях ощущалась неуверенность, будто он никак не мог вспомнить, как что делается. А все потому, что его мысли были поглощены Региной, и это буквально парализовывало его.

Тот, прежний, Дональд был человеком, уверенным в себе. Он умело вел свой бизнес, перешедший к нему по наследству, постепенно расширяя его географию. У него было волевое лицо, улыбчивые, с янтарным отблеском глаза. И он не жалел денег на модные прически.

Теперешний Дональд был растерян, раздавлен несчастьем, хотя и старался держаться, но слишком неверной была его походка, когда он шел по лестнице.

Мы провели вечер на кухне. Говорили о всякой всячине, выпили, что-то съели и снова разложили по полкам съестные припасы. Дональд старался вовсю, но половину банок поставил вверх дном.

У парадной двери за вечер звонили трижды, однако не так, как было условлено с полицией. Телефон не звонил совсем — я отключил его. Дональд отклонил предложение друзей пожить у него. Он буквально содрогался при мысли, что ему придется говорить с кем-то, кроме меня и Фроста.

— Почему они не убираются прочь? — спросил он в отчаянии, после того как в парадную дверь позвонили в третий раз.

— Они уберутся только после того, как увидят тебя, — сказал я и мысленно добавил: «…выжмут все, что им надо, и отшвырнут за ненадобностью».

— У меня на это нет сил, — устало сказал он. Ситуация напоминала осаду.

Потом мы отправились наверх, чтобы хоть немного поспать. Хотя было не похоже, что Дональд проспит дольше, чем в прошлую ночь, когда он почти не сомкнул глаз. Полицейский врач еще накануне оставил снотворное, но Дональд к нему не притронулся. Я силой пытался заставить его принять лекарство, однако безрезультатно.

— Нет, Чарльз. Это было бы изменой. Забочусь только о себе, а не о… Какой ужас пережила она, не видя рядом никого из тех, кто мо… кто любил ее…

Он словно старался найти утешение в собственных страданиях. Я кивнул и больше не приставал к нему со снотворным.

— Ты не будешь возражать, — начал он несмело, — если я лягу в отдельной комнате?

— Разумеется, нет.

— Можно постелить тебе в соседней?

— Конечно.

Он открыл шкаф и показал, где белье.

— Ты справишься сам?

— Не беспокойся, — ответил я.

Он повернулся и вдруг замер, заметив светлое пятно на голой стене.

— Они взяли Маннинга! — вскрикнул он.

— Какого Маннинга?

— Которого я купил в Австралии. Я повесил картину здесь всего неделю назад. Хотел показать ее тебе. Почему и попросил приехать.

— Жаль…

Нет, это не то слово.

— Все, — сказал он безнадежно. — Все пропало!

Глава 2

В воскресенье Фрост прибыл снова — такой же энергичный, со спокойными, все замечающими глазами и сдержанными манерами. Я открыл парадную дверь после его условного звонка, и он прошел за мной в кухню, где мы с Дональдом обосновались, видимо, надолго. Я молча показал на табуретку.