Уайт Минчлес — тот, который призывал остальных к молчанию, заказал четыре порции кофе глясе с густым слоем сливок и один черный. Черный для него самого.

Это был седовласый мужчина с величественными манерами и бледным лицом горожанина.

— Ну, юный друг, послушаем все сначала!

— Гм-м… — пробормотал я. — А где начало? Тот парень, художник, набросился на моего друга Джика только потому, что тот назвал его уголовным преступником. Верно?

— Угу, — кивнула миссис Петрович, — я слышала. Мы уже выходили из зала. А зачем ваш друг оскорбил художника?

— Нет ничего преступного в копировании хороших картин, — тоном знатока заявила миссис Минчлес. — В Лувре из-за таких студентов-копиистов невозможно подступиться к «Моне Лизе».

У нее были подкрашенные голубым шампунем и начесанные волосы, костюм из немнущейся ткани цвета морской волны и много бриллиантов. На лице — навсегда застывшая гримаса неодобрения. Но интеллекта явно маловато.

— Все зависит от того, для чего копируют, — пояснил я. — Если человек собирается выдать копию за оригинал, то это будет настоящим мошенничеством.

— Так вы считаете, что молодой человек занимался именно этим?.. — начала было миссис Петрович, но Уайт Минчлес прервал ее жестом и громким вопросом:

— Вы хотите сказать, что юный художник срисовывал Маннинга, чтобы затем продать копию как оригинал?

— Э-э… — замялся я.

— И вы хотите сказать, — продолжал он, — что Маннинг, о котором он говорил, что мы можем его приобрести, тоже является подделкой?

Присутствующие одновременно испугались такой возможности и подивились проницательности Уайта.

— Не знаю, — сознался я. — Мне просто хотелось бы посмотреть на того Маннинга собственными глазами.

— А может, вы сами хотите приобрести Маннинга? Или просто выступаете как посредник? — Вопросы Уайта были суровы и язвительны.

— Ни в коей мере, — ответил я.

— Ну, если так… — Уайт вопросительно взглянул на остальных и уловил их молчаливое согласие. — Он сказал, насколько я помню, что есть хорошая картина Маннинга на тему скачек за весьма умеренную цену в маленькой галерее неподалеку… — Он пошарил в наружном кармане. — Ага, вот оно! «Ярра Ривер Файн Артс», третий поворот по улице Свенстона и там ярдов двадцать.

— Нам он сказал то же самое, — смиренно проговорил мистер Петрович.

— А внешне такой приятный молодой человек, — добавила миссис Петрович. — Все расспрашивал о нашем путешествии. Интересовался, на кого мы поставим на розыгрыше кубка…

— Спросил, куда мы собираемся ехать после Мельбурна, — припомнил мистер Петрович. — И мы ответили, что в Аделаиду, а тогда он сказал, что Алис-Спрингс в Австралии является Меккой для художников, и посоветовал нам там обязательно посетить салон «Ярра Артс», той же самой фирмы. У них всегда есть хорошие картины…

Мистер Петрович наверняка понял бы меня превратно, если бы я наклонился над столом и крепко обнял его. И я сосредоточил свое внимание на кофе глясе.

— Мы сказали, что поедем в Сидней, — уведомил меня Уайт Минчлес. — На это он никак не отреагировал и никаких предложений не делал…

Высокие стаканы были уже почти пусты. Уайт Л.Минчлес взглянул на часы и проглотил остатки своего черного кофе.

— А вы нам так и не сказали, — начала несколько сбитая с толку миссис Петрович, — почему ваш друг назвал молодого человека преступником. То есть я могу понять, почему парень напал на вашего друга и сбежал, если он действительно преступник, но почему ваш друг пришел к такой мысли?

— Я только что хотел задать такой же вопрос, — важно произнес Уайт.

«Напыщенный болтун», — подумал я.

— Мой друг Джик — настоящий художник. Он не выносит дилетантов в искусстве. Поэтому и назвал его работу преступлением. С таким же успехом он мог бы назвать его рисование мазней или пачкотней.

— И… все? — разочаровалась она.

— Ну… молодой человек работал красками, которые обычно не смешиваются. А Джик — человек требовательный. Он не может спокойно смотреть, если краски используются не как следует.

— А что это значит «не смешиваются»?

— Краски — это химикаты, — снисходительно пояснил я. — Большинство из них не влияют одна на другую. Но надо быть осторожным.

— А к чему приводит неосторожность? — поинтересовалась Руфи Минчлес.

— Ну… ничего, конечно, не взорвется, — улыбнулся я. — Просто… ну, если смешивать белила, а в них есть свинец, с желтым кадмием, который содержит серу, как на ваших глазах делал тот молодой человек, то вы получите приятный бледный тон… Но оба вещества взаимодействуют и с течением времени темнеют, что изменяет картину.

— И ваш друг назвал его действия уголовным преступлением? — недоверчиво переспросил Уайт. — Но ведь это, пожалуй, чересчур!

— Э-э… Ну, к примеру, Ван Гог пользовался яркой желтой краской, являющейся соединением хрома, когда рисовал свои «Подсолнухи». Желтый кадмий тогда еще не был открыт. А желтый хром, как выяснилось, разлагается и лет через двести дает зеленовато-черный тон. Так вот, подсолнухи уже имеют странный цвет, и до сих пор еще никто не придумал, как остановить процесс…

— Но ведь парень рисовал не для потомков! — вышла из себя Руфи. — А что он не Ван Гог, так оно сразу видно…

Я решил не говорить им, что Джик надеется на признание в XXIII столетии. Он всегда был одержим идеей стабильности тона и когда-то затянул меня на курс химии красок.

Американцы поднялись, собираясь уйти.

— Все было удивительно интересно, — с улыбкой заявил Уайт и, заканчивая разговор, добавил: — Но я все-таки лучше вложу свои деньги в оборотный капитал…

Глава 7

Джика не было ни в туалете, ни в залах Художественного центра. Я нашел его с Сарой в номере отеля. В дверях стояла очаровательная медсестра из персонала отеля.

— Постарайтесь не тереть глаза, мистер Кассаветз, — посоветовала она на прощание. — Если станет хуже, позвоните в регистратуру, и я приду.

Она с порога подарила мне профессиональную улыбку и зашагала по коридору.

— Как глаза? — спросил я после паузы.

— Что-то страшное. — Они были ярко-красные, но сухие, значит, дело шло на поправку.

Сара процедила сквозь зубы:

— Надеюсь, что Джик через день-два выздоровеет. Но больше мы рисковать не будем.

Джик промолчал. Ну что ж, этого и следовало ожидать.

— Ладно, — сказал я. — Счастливого уик-энда, спасибо за все.

— Тодд… — начал было Джик.

— Нет, — немедленно вмешалась Сара. — Это не наше дело. Тодд может поступать, как ему заблагорассудится, но у нас нет ничего общего с неприятностями его кузена. Мы не будем этим заниматься. И точка.

— Тодд не бросит дела, — сказал Джик.

— Тогда он просто идиот! — со злостью сказала она.

— Разумеется, — подтвердил я. — В наши дни каждый, кто старается исправить несправедливость, — идиот. Гораздо лучше не вмешиваться, не принимать участия и не брать на себя ответственности. Мне и в самом деле следовало бы сейчас рисовать в мезонине Хитроу и улаживать собственные дела, а Дональд пусть погибает. Конечно, так намного разумнее! Но вся беда в том, что я не могу так поступить. Я вижу, в каком аду он живет. Как же мне повернуться к нему спиной? Тем более что есть шанс вытянуть его. Ты права, Сара, я могу не справиться с этим. Но я могу хотя бы попробовать!..

Я на какое-то время замолчал.

— Ну, — продолжал я, силясь улыбнуться, — так кончается исповедь самого большого в мире зануды. Развлекайтесь на скачках, может, и я туда попаду!..

Я помахал им на прощанье и вышел. Ни Джик, ни Сара не проронили ни слова. Я закрыл дверь и поднялся на лифте в свой номер.

«Сару можно пожалеть, — подумал я. — Она еще не поняла, что если Джик превратится в рохлю в мягких туфлях, то он уже никогда не сможет рисовать свои картины».

Я посмотрел на часы и решил, что эта самая «Ярра Артс» еще не закрылась. Попробую наведаться туда.

Я шел по улице Свенстона и гадал: окажется ли в галерее юный скипидарометатель, а если окажется, то узнает ли он меня? Его лицо, я видел какой-то миг, потому что больше стоял у него за спиной. Он шатен, у него прыщ на подбородке, тяжелая челюсть и крупный рот. Ему нет двадцати. Одет в голубые джинсы, белую рубашку и легкие сандалии. Рост приблизительно пять футов и восемь дюймов, вес — фунтов сто тридцать. Шустрый и пугливый и, конечно, не художник.