Со временем Очаков был взят. Штурм продолжался не больше часа, солдат погибло немного — значительно меньше, чем во время осады. Суворов же, восстановив отношения с Потемкиным, был командирован в Молдавию, где командовал всего-навсего дивизией, стоявшей в районе города Бырлад. Впереди, примерно в 50 километрах, стояли австрийские части.
В 1789 году происходит событие, которое вносит перелом в действия на суше. Турки, рассчитывая, что им противостоят сравнительно небольшие силы австрийцев, а русские находятся далеко, выдвинули вперед значительные силы, надеясь просто раздавить австрийский корпус. Командующий корпусом генерал принц Кобург послал эстафету Суворову, и тот, оставив половину солдат в Бырладе, с другой половиной в течение суток покрыл расстояние в 40 с лишним километров и присоединился к австрийцам. У деревни Фокшаны произошло кровопролитное сражение. Суворов принял на себя командование в этом бою, причем сделал это весьма оригинально. Когда русский отряд подошел к австрийскому, к штабу Суворова тут же подлетел австрийский офицер с приглашением прийти на совет к австрийскому генералу. В ответ он услышал от адъютанта, что генерал Суворов спит. Австриец не знал, что думать. Через некоторое время он появился опять, и ему сказали, что генерал Суворов молится Богу (что вполне могло быть правдой — Суворов действительно был очень набожен). Таким странным образом Суворов продолжал себя вести вплоть до глубокой ночи.
Составив план действий, он известил Кобурга запиской о том, что он выступает и предлагает ему присоединиться. Кобург был умный человек, он понял, что выяснение отношений лучше оставить на потом, и просто присоединился к отряду Суворова. В последующем бою, несмотря на преимущество в живой силе и артиллерии, турки были разбиты и отброшены.
Фокшанская битва не была переломной, но она показала реальные силы союзников, особенно когда ими командовал русский полководец. Суворов после этого вернулся со своим отрядом в Бырлад и стал там дожидаться развития событий, которое вскоре последовало.
Главные силы турецкой армии под командой великого визиря численностью более 100 тысяч человек двинулись вперед, на этот раз надеясь успеть задавить живой силой небольшой корпус австрийцев, которые стояли у реки Рымник. Кобург, командовавший корпусом, старался выиграть время и удержаться на позиции, не вступая в прямой контакт с турками. Эстафета была послана Суворову, который на этот раз должен был проделать большее расстояние, потому что расположение австрийцев изменилось. Опять же с частью своих войск пройдя днем и ночью по раскисшим от дождя рекам, форсируя горные ручьи, он подошел к австрийцам в тот момент, когда те уже отчаялись его дождаться. Выступая из Бырлада, он успел послать Потемкину известие о том, что решил предпринять, и тот тут же отправил императрице записку, что «Кобург почти «караул» кричит и наши едва ли к нему поспеют». Но наши поспели. {42} Когда турецкий разведчик доложил великому визирю, что Суворов соединился с австрийцами, великий визирь велел повесить своего шпиона за распространение ложных слухов. Нормальной скоростью передвижения войск в то время было максимум 10–15 верст в сутки. Суворов перекрыл эту скорость в три с лишним раза.
У русских и австрийцев было в общей сложности до 25 тысяч человек. У турок — 100 с лишним тысяч. У Суворова почти не было артиллерии, у турок она была многочисленной и мощной. Но турки очень странно расположились по частям, и Суворов, как только разобрался в этом, понял, что единственный способ с ними разделаться — это начать бить их в том же порядке, по частям, что и было сделано. Главное командование опять принял на себя Суворов, Кобург и здесь играл вторую скрипку, причем кавалерии у русских не было, вся кавалерия была у австрийцев, а командовал ею знаменитый кавалерийский генерал Александр Карачай.
В бою, который продолжался почти целый день, была разбита сначала первая группа турецкой армии, затем, несмотря на невероятно сильный артиллерийский огонь, вторая. А третья уже не могла сопротивляться, потому что паника охватила всю турецкую армию. Великий визирь с Кораном в руках бросился в войска, пытаясь остановить своих солдат, но сделать этого не смог. Турки были сброшены в разлившийся Рымник, который был сзади них, и просто уничтожены. Великий визирь с трудом переправился через реку, чтобы через несколько дней умереть в какой-то деревушке.
Эта победа фактически решала исход кампании, потому что дальше можно было вести активнейшие действия на правом берегу Дуная, где уже не было турецкой армии, и турки стали бояться высадки русских у Константинополя. На Суворова стал изливаться дождь наград: он был сделан графом Священной Римской империи, получил титул графа Рымникского, высшие награды Австрии, «Георгия» I степени, бриллиантовые украшения на шляпу. Сама императрица писала Потемкину: «Хотя уже целая телега бриллиантов накладена, однако посылаю Георгия I степени — он того достоин». Действительно, Суворов ценил этот орден больше всех остальных наград. Понятно, почему: у нас Георгиевский крест значил чрезвычайно много. Вы должны помнить, что сначала это была чисто офицерская награда, а потом, значительно позже, появился Георгиевский крест для солдат. Солдаты получали его только за личное мужество и только в бою, офицеры могли получить Георгиевский крест сначала низшей степени и дойти до высшей, причем «Георгиев» I степени было дано не так уж много. О том, как много значил этот орден, говорит тот факт, что Суворов получил «Георгия» I степени за рымникский разгром, а Кутузов — за изгнание Наполеона из России. Этим орденом не бросались, в отличие, скажем, от главного государственного ордена — ордена Андрея Первозванного, которым награждали довольно широко.
4. Морские сражения
Итак, в войне произошел перелом, тем более что на море происходило нечто подобное тому, что было на суше: флот после неудачного похода во время шторма привели в порядок, а командование принял Ушаков, который и уничтожил турецкий флот в нескольких сражениях.
Ушаков — мало известная у нас фигура. Пожалуй, оценить его мог только Суворов, поскольку они действовали одновременно и состояли в переписке. Суворов неплохо знал морское дело. Когда ему пришлось инспектировать русские войска в Прибалтике, он должен был командовать и прибрежным флотом. Английский адмирал на русской службе не желал подчиняться Суворову, потому что у него-де не было морского образования. Суворову пришлось сдавать экзамен на чин мичмана. Экзамен сдавался по всем правилам, без всяких послаблений. В отличие от обычных своих приемов, Суворов явился на борт адмиральского корабля при полном параде, со всеми орденами, которые только можно было себе вообразить. Он блестяще отвечал на все вопросы по теории кораблевождения, по тактике, теории морского боя и т. д., а напоследок должен был пройти еще одно испытание, которому подвергались в то время все гардемарины, сдающие экзамены на звание мичмана: испытуемому завязывали платком глаза и предлагали вслепую найти ту снасть, которую называл экзаменующий. На парусном корабле несколько тысяч снастей, каждая со своим названием. Названия сложные, морской жаргон абсолютно непонятен. Представьте себе, Суворов безошибочно находил все, что от него требовалось. Наконец ему было предложено найти бушприт (это мачта, лежащая под углом на носу корабля, которая служит для постановки кливеров, необходимых для управления кораблем при перемене ветра; благодаря этим парусам корабль поворачивается). И тут произошла совершенно невиданная вещь. У английского адмирала, который экзаменовал Суворова, было оригинальное прозвище: «сэр Бушприт», которым он был обязан своему выдающемуся носу. Суворов, видимо, это знал, потому что когда ему предложили найти бушприт, он развернулся и схватил адмирала за нос. Тот оценил юмор, и все конфликты были исчерпаны.
Так вот, Суворов понимал, что такое Ушаков, понимал его масштаб, тем более что впоследствии им пришлось действовать рука об руку против Франции. Если иметь в виду воспитание и манеру поведения, то Ушаков был прямой противоположностью Суворову, который говорил на шести языках, был начитан, невероятно умен и проницателен, но как бы прятал все это под маской некоего юродства. Ушаков же был настоящий моряк, грубый, жесткий, с мощным голосом. Его побаивались матросы, но ни в какой литературе я не встречал упоминаний о его каких-либо жестокостях. Видимо, он обладал какими-то другими методами воздействия: служили у него не за страх, а за совесть.