Возьмем Лебедя. Во–первых, охрана, основанная на любви, а не на зарплате, слушается своего подопечного безусловно, конечно, предварительно сказав ему о потенциальных опасностях. Но, если он им не внемлет, то ему дают свободно распоряжаться своей судьбой. Во–вторых, Лебедь все–таки был боевым генералом, хотя и баллотировался в президенты. Поэтому он привык рисковать, и пока – не отвык, и теперь уже никогда не отвыкнет. В третьих, если такому генералу ловко сообщить какую–нибудь глупость насчет испарившегося «его» вертолета, и ловко же намекнуть, поставив его храбрость под сомнение, то Лебедь полетел бы даже на сломанном велосипеде, не говоря уже о «подложном» вертолете. Притом «лететь недалеко», до первых попавшихся проводов. Вы же сами понимаете, что Красноярский край – это не какая–нибудь центральная область, опутанная проводами вдоль и поперек. Красноярский край в этом отношении больше напоминает Сахару или дебри Амазонки.

Далее. Мне очень не нравится, что вертолет летел над самой землей, как нормальные вертолеты никогда не летают, словно экипаж разглядывал на земле валяющиеся окурки. И здесь я прошу заметить два следствия. Во–первых, летчикам прекрасно известно, что если даже вертолет упадет со второго этажа, то многотонные двигатель с редуктором обязательно оторвутся, и упадут на тех, кто под ними сидит. Остальным, в том числе и летчикам, — ничего не будет, даже сотрясения головы. Так оно в действительности и вышло. Во–вторых, если вертолет летит намного выше, метрах на двухстах, или даже выше, то пострадают все в равной степени. Хотя и есть торможение от авторотации винта, так как выше линии электропередачи вертолету не за что зацепиться и сломать винты, чтоб авторотации не было.

Теперь надо усадить Лебедя под двигатель. Но Лебедь не пьет, чтоб организовать в этом самом месте застолье. Пришлось усадить его с потенциальными трупами за карты. А что бы вы делали еще, если вам лететь полчаса? Не диссертацию же писали бы в одиночестве, отодвинув спутников локтем от стола как раз под двигателем. В связи с этим, мне очень охота узнать, не Лебедь ли всегда возил карты в кармане? Или не лежали ли они специально именно за указанным столиком в указанном «резервном» вертолете? А то летчики несколько ехидно откровенничали, выйдя из больницы: «Вы думаете, чем они занимались? Они в карты играли». Как будто из пилотской кабины окно «прорублено» не вперед, а назад.

И еще один вопрос. Я, конечно, понимаю, что летчикам надо было пересчитать все окурки на дороге, которая пролегала рядом с ЛЭП. И над которыми они летели. Но, не могли ли они это сделать в другой раз? Ведь они летают чаще Лебедя.

В общем, «Где–то там, наверху…», как поет Алла Пугачева.

Святослав Федоров. Мне невольно приходит в голову мысль, что с вертолетом Федорова получилось все отлично. И этот же «опыт» был применен и для Лебедя: противоестественно низкий полет, провода… и так далее. Но вот пилот, если им был сам Федоров (или он только немного посидел за штурвалом?), вообще ничего не знают ни о высотомере, ни об отваливающемся двигателе. Пилоты такого «класса» умеют держаться за ручку при тихой погоде, и – только.

Профессиональные вертолетчики, постоянно вращаясь в своем пилотском кругу, знают все тонкости и опыт прошедших аварий, им даже не надо читать инструкции, написанные кабинетными инструкторами, они все тонкости узнают друг от друга, выпивая в своем узком кругу, наподобие: а вы знаете о таком случае, когда…? Именно поэтому профессиональные летчики хорошо летают и, как правило, знают, что надо делать, если… А вовсе не потому, что налетали много часов и все аварии случились именно с ними, и они их запомнили. Хотя и собственный опыт им многое говорит, хотя бы то, что, летая с испорченным высотомером, они и без него точно знают, на какой они летят высоте. Точно так же как таксист с испорченным спидометром не ошибется, на какой скорости он едет.

Кроме того, у федоровского вертолета–стрекозы, купленной по случаю на барахолке, само собой разумеется, отказывают то одни, то другие какие–нибудь «маловажные» детали и системы, которые, в общем–то, не сильно и нужны, а поставлены исключительно для форса. Без них летать не только можно, но даже и легче: меньше внимание отвлекают. Поэтому, если немного подкрутить альтиметр в какую–нибудь сторону от правильного положения, они даже не заметят этого, не сравнят его показания с собственным опытом, которого почти ноль. И если, например, альтиметр показывает, что летит сей «пилот» на высоте 400 метров над землей, то есть значительно выше телеграфных столбов, то такой «пилот» поверит альтиметру, а не собственным глазам.

В дополнение к этому бесспорному факту мы имеем следующий неоспоримый факт. У Федорова на огороде, где стоял его вертолет–стрекоза между полетами, никаких технических служб нет. И поэтому его вертолет напоминает мне простой «Москвич», который не только безнадежно отстал от передового опыта автомобильной промышленности, но и ремонтировался как любой другой «Москвич» не в планово–предупредительном порядке, а – когда сломается на дороге. Ибо он выглядел, как ламповый радиоприемник начала пятидесятых, который вы в 2000 году принесли в радиомастерскую ремонтировать, но для него там не окажется ни одной запасной части за исключением шнура и вилки на 220 вольт.

Надо ли мне в таком случае говорить о физиологических свойствах простого человека, не пилота, который способен определять расстояние, измеряя в своем мозгу угол между двумя своими зрачками и точкой на предмете, удаленном от него. Одним глазом мог измерять расстояние с горем пополам только Коккинаки, потратив на этот свой феномен не один десяток лет. При малом же расстоянии между зрачками, по отношению к расстоянию до предмета, угол получается очень маленьким, и мозг отказывается его измерять, вернее, отличать от нуля. Я недаром заговорил об угле между зрачками. Если бы глаза у нас располагались не на одной горизонтали для удобства ходить по земле, а вертикально, друг над другом, то тогда бы нам было значительно проще летать, измеряя глазами угол над горизонтом. И это здорово помогало бы нам не натыкаться на заводские трубы хотя бы. И на них не зажигали бы красные фонари. Но, так как природа этого не предусмотрела за ненадобностью, нам всегда кажется, что летим мы намного выше над виднеющейся вдали трубой, а когда уже отвернуть не остается времени, оказывается, что мы целимся ровно на ее середину. Поэтому все трубы ночью и украшены фонарями, чего нельзя сказать о телеграфных столбах, а в самолете или вертолете есть так называемый искусственный горизонт и альтиметр. Оба из которых можно подкрутить как, например, винтик на базарных весах так, чтобы стрелка показывала ноль грамм, когда на покупательской чашке как бы уже лежит грамм эдак пятьдесят. Этот винтик можно даже подкрутить так, что вместо килограмма стрелка вообще будет показывать два килограмма.