[10]

Охота на ведьм закончилась лишь к началу эпохи Просвещения в XVIII столетии. Отчасти это было следствием развития нового научного рационализма. Идеи теперь должны были основываться на объективно наблюдаемых фактах, а не на субъективных верованиях. Женщинам, по крайней мере на какое-то время, стало оказываться большее почтение. Некоторые женщины, такие как Мэри Уоллстоункрафт (Mary Wollstonecraft) из Англии, прославились своим интеллектом, остроумием и жизнелюбием. В книге Уоллстоункрафт «В защиту прав женщин» (The Vindication of the Rights of Women, 1792) был подвергнут критике общепринятый обычай дарить маленьким девочкам кукол, а не учебники. Уоллстоункрафт также утверждала, что сексуальное удовлетворение настолько же важно для женщин, как и для мужчин, и что добрачные и внебрачные половые отношения не являются греховными.

Викторианская эпоха

К несчастью эти прогрессивные взгляды не получили достойного развития. Викторианская эпоха, названная так в честь королевы Виктории, взошедшей на британский трон в 1837 году и правившей более 60 лет, явилась крутым поворотом к прошлому. Обоим полам были предписаны строго определенные роли. В викторианских женщинах, представлявших высшее и среднее сословие, ценились утонченные и женственные манеры. Они поддерживались такими искусственными приспособлениями, препятствующими свободным телодвижениям, как корсеты, кринолины и лифы. Широко распространенное мнение о женской сексуальности было отражено в повсеместно цитируемом высказывании врача Уильяма Эктона (William Acton), писавшего: «Большинство женщин не слишком озабочены сексуальными чувствами какого бы то ни было рода» (Degler, 1980, р. 250). Женские обязанности в основном сводились к удовлетворению духовных потребностей семьи и обеспечению комфортабельных домашних условий своему мужу, нуждающемуся в отдыхе после долгого трудового дня. Мир женщин был отделен стеной от мира мужчин. Страстные дружеские отношения, иногда развивавшиеся между женщинами, обеспечивали им утешение и поддержку, которых они не находили в браке.

Мужчины викторианской эпохи должны были строго соблюдать все приличия, присущие своему времени. Но (увы!) они часто были вынуждены забывать о морали из деловых и политических интересов. Впрочем, они порой забывали о морали и преследуя свои сексуальные нужды. Ведь во многих викторианских браках разделение миров мужей и жен порождало эмоциональную (и физическую) дистанцию между ними. Именно поэтому по иронии судьбы в тот же исторический период наряду с суровыми нормами морали и подавлением сексуальности процветала проституция. Викторианские мужчины могли курить, пить и заигрывать с женщинами, прибегавшими к проституции из экономической нужды.

Несмотря на господствовавшее представление об асексуальности викторианских женщин, родившаяся в 1863 году женщина-врач Целия Мошер (Celia Mosher) решила поинтересоваться мнением самих женщин об их сексуальности. Она провела единственное известное нам исследование сексуальности среди женщин своей эпохи. На протяжении более 30 лет 47 замужних женщин заполняли ее вопросники. Информация, собранная в ходе этого исследования, явила собой совершенно иную картину женской сексуальности, чем та, что обычно изображалась (а скорее даже навязывалась) «экспертами» того времени. Мошер обнаружила, что большинство женщин испытывали сексуальное желание, получали наслаждение от полового акта и даже переживали оргазм (Mahood & Wenburg, 1980).

[11]

Двадцатый век и дальнейшие перспективы

Двадцатый век до некоторой степени разрушил эту опасную двойственность женского образа. В конце XIX столетия началось движение за избирательное право для женщин. Оно преследовало цель завоевать для женщин право голоса. Это движение было обязано своим началом таким родственным с ним тенденциям, как политика трезвости, отмена рабства, а также требования разрешить женщинам посещать высшие учебные заведения и обладать собственностью. Однако принятие в 1920 году девятнадцатой поправки к Конституции США, гарантировавшей женщинам право голоса, не возвестило собой новую эру равенства полов. Лишь Вторая мировая война создала ситуацию, приведшую к достижению большего равенства и дальнейшему разрушению жестких рамок гендерных ролей. Тысячи женщин тогда отказались от своей традиционной роли хранительницы домашнего очага и впервые в жизни вышли на работу.

И только начало 60-х ознаменовало собой новый этап в достижении гендерного равноправия. Этому предшествовали волна послевоенных браков и взрыв рождаемости. В результате роль женщины оказалась сведена к выполнению домашних обязанностей. Такая ситуация, в свою очередь, повлекла за собой всеобщее разочарование и поиски выхода из него. Но до сих пор мы все еще несем на себе бремя наследия викторианской эпохи и более ранних традиций, предписывающих соответствие гендерным ролям, которые мы усваиваем с раннего детства. Наследие рабства, влияние которого обсуждается во вставке «Тлетворное влияние рабства на сексуальность и гендерные роли» также наложило свой отпечаток на наше устойчивое восприятие гендерных образов.

Лики сексуальности. Тлетворное влияние рабства на сексуальность и гендерные роли

Представления о крайних проявлениях гендерных ролей и сексуальности чернокожими были навязаны по отношению к чернокожим рабам в США. Стереотипы же восприятия сексуальности чернокожих людей, в свою очередь, послужили оправданием для институализации рабства и господства белого населения.[12]

Этноцентрические реакции европейцев, впервые столкнувшихся с африканцами, подготовили почву для неверного восприятия сексуальности чернокожих в период рабства. Европейцы относились к африканским обычаям с отвращением и страхом, сравнивая сексуальные манеры поведения африканцев с поведением обезьян. Взгляд на чернокожих как на животноподобных гиперсексуальных «варваров» послужил для белых рабовладельцев логическим объяснением собственной тирании и бесчеловечной эксплуатации по отношению к чернокожим рабам.

Дихотомия мадонны/проститутки во взглядах на женскую сексуальность приняла совершенно гипертрофированные формы в отношении чернокожих рабынь. Олицетворением чернокожей женщины стал образ Джезебел — распутной и сексуально ненасытной соблазнительницы. В глазах рабовладельцев этот образ явился оправданием того положения, в которое они поставили чернокожих женщин. Рабыни были лишены достаточного количества одежды, чтобы прикрывать свое тело «пристойным образом». А трудовые повинности рабынь на плантациях и в особняках их владельцев часто требовали от них поднимать юбки выше колен, чего никогда бы не сделала «приличная» женщина. Рабы были лишены возможности распоряжаться своим собственным телом. На невольничьих рынках их раздевали догола, так чтобы покупатели могли рассмотреть их тело в подробностях, включая гениталии, как принято при покупке скота. Иррациональный довод, согласно которому ни одна уважающая себя женщина не позволит выставлять себя напоказ таким образом, использовался белыми в качестве свидетельства распутной натуры чернокожих женщин.

Рабовладельцы открыто обсуждали детородный потенциал своих рабынь. Они организовывали для рабынь «скрещивание», принуждая их к беспорядочным половым связям. И тем самым стереотип Джезебел укреплялся еще больше. Белые мужчины (включая солдат времен Гражданской войны, насиловавших рабынь во время мародерства в захваченных городах и на плантациях) были свободны от всякой ответственности и не чувствовали никакой вины в сексуальном насилии и эксплуатации чернокожих женщин. В связях с рабынями они находили выход для своей сексуальности на стороне от своих жен, скованных жесткими рамками морали.