Спок направился в свою личную комнату. Она была строгой, простой и неукрашенной: простая кровать без изоляционного покрытия (с совершенным температурным контролем покрывала и одеяла были нелогичны), стол с глянцевым треугольным компьютерным паддом, и – единственный штрих индивидуальности – изящная изогнутая вулканская арфа. Он прикоснулся к струнам, извлекая не музыку, а скорее тихий, спокойный, вибрирующий, мерцающий звук, который одновременно был притягательным и немного – хотя это было эмоциональным словом – грустным.

Спок сел на кровать, и задумался о последних нескольких днях. Зная что Сарек не одобрил его реакцию на происшествие на «Энтерпрайзе», Спок отправился в Научную Академию с твердым намерением доставить удовольствие отцу. Он приступил к занятиям в Академии, решив делать все в соответствии с пожеланиями своего отца. И все же… И все же первая встреча с кузеном показала ему, что это будет нелегко.

– Чтож, Спок, – сказал его родственник Сирок со сдержанностью и серьезностью двадцатилетнего, разговаривающего с кем-то на пару лет моложе его, – я все знаю о вашем происхождении. И должен вам сказать, что учителя здесь настроены очень скептически в отношении ваших способностей.

Спок наклонил голову и выгнул бровь.

– В самом деле? – Его голос не выражал никакого расстройства, только вежливый интерес. – Не вижу логики.

– Разве это не понятно? – спросил Сирок. – Ваша мать человек, член печально известной эмоциональной расы. Академия требует постоянного, полного контроля над эмоциями. Ваша биологическая наследственность делает достижение такого контроля проблематичным. Поэтому, из-за того что вы будете перегружены тяжелой работой по поддержанию эмоционального баланса равно как и изучения самых серьезных научных курсов в галактике, ваши преподаватели ожидают, что вы потерпите неудачу.

– Вот как. – После мгновенной задумчивости Спок добавил. – Но позвольте мне сказать, что я обнаруживаю изъян в рассуждении. Хотя люди чувствуют эмоции так же как и вулканцы, вполне возможно, что моя вулканская половина позволит мне управлять этими чувствами без чрезмерного напряжения.

– Мы считаем это сомнительным, – сказал Сирок.

Мы. Не они, а мы. Сирок считал себя истинным вулакнцем, а Спока, ну чем-то меньшим. Именно тогда Спок начал понимать, что он одинок. Верно, в Академии его окружали несколько тысяч студентов и преподавателей. И все же для них всех Спок был другим, посторонним, объектом любопытства. Он не был уверен, что это ощущение именно расстроило его – наверное это было бы слишком близко к человеческой эмоции – но он остро осознал свое отличие.

Хотя, размышлял Спок, лежа на своей кровати, это неудивительно. Он всегда был чем-то вроде постороннего, почти изгоем. И он всегда справлялся с этим. Для юноши, который не был похож на других, была своя награда. Он мог читать, учиться, исследовать в уединении свой разум. И теперь в Вулканской Научной Академии он получил возможность делиться своими мыслями с величайшими учеными, даже с теми, кто умер за столетия до него и оставил свои мысли в письменной или электронной форме. С такого рода компанией Спок едва ли мог назвать себя одиноким. И все же…

В это самое утро он участвовал в групповом обсуждении недавнего прогресса в технологии искусственного интеллекта. Одиннадцать молодых вулканцев и два пожилых, серьезно и логично обменялись идеями и наблюдениями относительно субмикроскопических схем, бикамерных, трикамерных и тетракамерных логических драйверах, и других вопросах. Обсуждение шло гладко, совершенно рационально, и безмятежно. Однако всякий раз, когда Спок делал замечание, он всегда чувствовал небольшую паузу, прежде чем кто-либо еще соглашался с его мыслью и предлагал ее развить. Возможно другие и не выказывали ему презрения или насмешки, но они оценивали его. Не желая быть грубыми в своих сомнениях, они брали несколько мгновений, чтобы исследовать его утверждения на предмет нелогичных предположений, упущения в размышлениях, ошибочных суждений, и человеческих эмоций.

Возможно это должно было больше обеспокоить его. В Вулканской Научной Академии Спок все время находился под пристальным вниманием. Все – включая Сирока – постоянно ждали, что он споткнется. Они все ждали: без ликования, а со своего рода терпеливым предвкушением. Все они казались весьма уверенными в этом результате. Он был наполовину человеком. Он должен был провалиться.

Поднявшись с кровати, Спок приготовился к дневной медитации. Но вместо того, чтобы обдумывать какое-нибудь научное предположение, он размышлял над своим недавним опытом. Он предпочел сконцентрироваться на сравнении коллективной работы на борту «Энтерпрайза» –преимущественно на делах людей – с коллективной работой, которую он наблюдал в Академии. И при этом он вынужден был признать, что обнаружил некоторую тревожащую нехватку логики.

На следующий день после посещения продолжительной и напряженной демонстрации логического программирования для автоматических субсистем, Спок и Сирок вместе вышли из корпуса кибернетики и робототехники.

– У меня есть наблюдение, – сказал Спок.

– В самом деле? – Голос Сирока никогда не звучал заинтересованным; просто холодным и несколько отстраненным.

– Вчера и сегодня я очень старался добавить знания к нашим дискуссиям. Полагаю у меня это получилось.

– Согласен, – сказал Сирок. – Ваши наблюдения были точны и уместны.

Спок глубоко вздохнул. Сухой воздух слабо пах водой от стоящего поодаль фонтана.

– И все же преподаватели, кажется, колеблются признать мое участие. Они ведут себя так, словно в том что я говорю не хватает обоснованности.

– Конечно. – Сирок говорил так, словно это было самое естественное поведение в мире.

– Вы можете объяснить это? – спросил Спок.

Сирок бросил на него оценивающий взгляд.

– Я говорил вам прежде, что здесь все знают о вашей истории и вашем происхождении. Человеческий недостаток в том, что люди приходят к выводам прежде, чем исследуют доказательства.

– Однако, – напомнил ему Спок, – ни один из случаев не показал, что мои выводы недостаточно обоснованы.

– Нет. Но всегда есть вероятность, что будут. Поэтому то, что вы говорите долно быть расценено как менее надежное чем то, что мог бы сказать я или любой другой студент. Естественно Спок, что ваше участие на занятиях должно быть взято под сомнение. Человеческая слабость может обнаружиться в любое время.

Они достигли фонтана.

– Давай присядем на минутку, – сказал Спок.

Они разделили скамейку, обращенную к шпилям и куполам корпуса астрофизики. Позади них вода продолжала мчаться, издавая шипение, когда распылялась в множестве веерообразных струй. Собираясь с мыслями Спок изучал аскетичные строения. Наконец он сказал:

– Сирок, я не знаю слышали ли вы о перелете, который я и мой отец предприняли для возвращения на Вулкан с Марата.

– Не слышал.

– Мы путешествовали на борту корабля Звездного флота, на «Энтерпрайзе». Вы знаете о нем?

– Не слишком много. Конечно мне известны общие концепции дизайна кораблей Звездного флота. Многие из дизайнерских усовершенствований происходят от успехов вулканской науки.

Горячий солнечный свет ощущался почти физическим давлением на правой щеке и плече Спока. Мимо них прошествовала группа из трех студентов и одного преподавателя, приглушенными голосами обсуждая проблему этики, и их тени темным пятном проскользнули по их ногам. Когда эти четверо прошли, Спок произнес:

– Разве концепция вулканской науки не страна?

– Что вы имеете ввиду?

Спок посмотрел на своего кузена. Эти двое были по вулкански похожи: темные волосы, заостренные уши, остро наклоненные брови. Разве что Сирок был несколько бледнее, тоньше, выше и был больше вулканцем. Через мгновение Спок медленно сказал:

– Я не знал что есть вулканская, человеческая или какая-либо другая наука. Есть просто наука.

– Это нелогичное утверждение, – сразу же ответил Сирок.