— Деловой партнер, так сказать. На его базе Владлен Кузьмич и развернул свой эксперимент. Но они прервали отношения в канун дефолта.

— Причина?

— Методики полностью себя оправдали, дальше продолжать смысла не было. — Юлия пожала плечиком. — Не делать же деньги всю жизнь. Это удел пашу.

— Что еще за Паша? — не понял Злобин.

— Пашу — примитивный человек, скованный инстинктами, страхами, ненавистью, предрассудками, — разъяснила Юлия. — Так мы между собой называли Самсонова, владельца компании.

Вы бы видели, какое лицо у него было, когда за месяц Владлен Кузьмич рассчитался с кредитом и получил прибыль в полмиллиона!

Самсонов чуть не лопнул от зависти, а потом чуть ли не на коленях стоял, упрашивая взять его в партнеры.

Пришлось брать, чтобы повысить объем капитала. Так они сотрудничали год, перед дефолтом разошлись.

— Где вы нашли документ?

— Я же сказала: такого просто не могло быть! — Юлия с воодушевлением начала пояснять: — Документ лежал в фолианте «Гухья Самаджа»[17]. Книга очень редкая. Ее мне передал один наш общий знакомый за день до убийства Владлена Кузьмина. Если точно, передал днем, а вечером я привезла ее на квартиру Мещерякова.

— Где лежала книга? — спросил Злобин.

— На рабочем столе Владлена Кузьмина. Злобин убрал в карман сигареты, чтобы не дразнили и не отвлекали. Взял ручку.

— Так, Юлия Ивановна, начинаем. Но в обратном порядке. Что вы можете показать о взаимоотношениях Мещерякова с фирмой «Самсон»?

Глава седьмая. Визит к мертвецу

Как выяснилось, Мещеряков оказался вполне достойным закончить жизнь насильственным путем. Причастность к гостайнам прежнего режима, участие в разработке пси-оружия, обладание методиками воздействия на человека, пять миллионов долларов на счету и шуры-муры с банкиром-спекулянтом долголетию не способствуют, а в условиях современной России просто автоматически ведут к летальному исходу. «Вообще странно, что он так долго протянул, — рассуждал Злобин. — Ученик, Виктор Ладыгин, куда моложе был, а уже третий год в могиле».

Он вспомнил Мещерякова, каким видел его в Калининграде. Старик был явно напуган. Но не тем страхом, что исходит от живых. Возможно, понял, что заигрался. Силы, которые он так настойчиво призывал в свою жизнь, откликнулись на зов. Но он слишком поздно осознал: их приход несет гибель смертному, возомнившему себя подобным богам.

Морг жил собственной жизнью, отделенной от смертных незримой стеной смерти.

На скамейке у входа курили два санитара, совсем еще мальчишки. Из форменных бледно-зеленых халатов торчали тщедушные шеи и тонкие кисти рук. Фартуки они не сняли, хотя клеенка была густо измазана желтоватой слизью с бурыми разводами сукровицы.

— Ребята, как к экспертам пройти? — спросил Злобин.

Один санитар никак не отреагировал. Как вперил мутный взгляд в облако, так и сидел истуканом, только губы шевелились. Другой еще мог реагировать на внешние раздражители. С трудом разлепив веки, он уставился на Злобина. Зрачки были не больше спичечной головки. Прыщавый, весь какой-то болезненный, юнец вдруг выставил в улыбке щербатые зубы.

— О, при-и-икинь, Вить, живо-ой!

Он ткнул в бок напарника. Тот лишь покачнулся, но взглядом облака не отпустил.

Злобин быстро сообразил, что старое поколение травит тоску от близости к смерти дармовым спиртом, а новое, продвинутое дальше некуда, воспаряет над бренностью жизни при помощи халявного промедола. Таким и зарплаты не надо, за колеса кого хочешь вычистят, помоют и загримируют. Одна беда, подвернется живой — могут и не заметить.

— Вот сейчас дам в голову, долго не проживешь! — пообещал Злобин и для наглядности поднес кулак к угреватому носу санитара.

Тот долго и с великим трудом наводил резкость, с усилием двигая белесыми бровками. Наконец удалось. Разглядел и даже сообразил, что это за предмет и что им делают.

— По-по-о роже не-не-нельзя, — выдавил он с трогательной улыбкой. — Бо-ольно бу-удет.

— Обязательно будет, — согласился Злобин. — Говори, где эксперты?

— Э-э-эксперты?! — Санитар округлил глаза, будто впервые слышал это слово. Зрачки вдруг забегали в разные стороны, а веки затрепетали в нервном тике.

— Ладно, расслабься, припадочный, — сжалился Злобин и сунул кулак в карман. Решил поискать дорогу сам.

— В ше-естнадцатом ка-а-абинете. Второй этаж, — неожиданно раздалось за спиной.

— Спасибо, эскулап.

Злобин оглянулся, но в этот самый момент указывающий дороги в царстве мертвых со сладкой улыбкой закатил глаза и завалился набок. Друг, не выдержав нагрузки, опрокинулся на скамейку. Взгляда от неба, впрочем, не оторвал.

В душе Злобину хотелось, чтобы эксперт не оказался пожилым и, упаси господь, не напоминал Черномора. От специфического запаха, окраски стен и самой ауры морга воспоминания нахлынули так четко, что маленький, бодренький, пыхтящий и сопящий, как веселый паровозик, эксперт-патологоанатом Коган, любимец всех оперов Калининграда, стоял перед глазами. Сначала живой. А потом таким, каким застал его Злобин. Полусидящим на полу, бессильно свесившим руки. С восковыми веками и брусничными бусинками крови на бороде. Бывают не расследованные дела, что, как их ни хорони в архиве, будут преследовать тебя до могилы. Злобин знал: дело о смерти Черномора именно такое. И крест этот ему нести до последнего дня.

Повезло. Эксперт оказался молодым. Правда, тоже с бородкой. Но не пиратской, какая была у Черномора, а аккуратной эспаньолкой. За идеал он несомненно выбрал Чехова, не зубоскала Антошу Чехонте и не воздыхателя по вишневым садам, а земского врача со строгим взглядом сквозь пенсне.

— Слушаю вас. — Он оторвал взгляд от монитора. За секунду до этого пальцы бегали по клавиатуре с завидной легкостью.

— Злобин, УСБ Генеральной прокуратуры. — Он помахал в воздухе корочками удостоверения.

— А по имени-отчеству?

— Андрей Ильич.

— Очень приятно. — Он встал из-за стола, протянул Злобину руку. — Леонид Львович Каргопольский. «Ух ты! — восхитился Злобин. — Везет же некоторым. И что он с такой благородной внешностью и манерами здесь делает?»

— Простите за любопытство: в каком поколении врачом будете?

— В третьем, — с достоинством ответил Каргопольский. — А если считать прадеда, лучшего коновала Тамбовской губернии, то получается в четвертом.

И сам первым же улыбнулся шутке, чем моментально завоевал симпатию Злобина.

— Леонид Львович, я по делу Мещерякова. — Злобин решил уточнить, сообразив, что трупы пофамильно Каргопольский вряд ли помнит. — Парашютиста с Шереметевской улицы. За Шаповаловым из Останкинской прокуратуры числился.

— А! Вечно молодой, — кивнул Каргопольский.

— Кто, Шаповалов? — не понял Злобин.

— Нет, потерпевший.

— Очень интересно. Поясните.

Каргопольский оценивающим взглядом прощупал Злобина.

— Мертвецов, естественно, не боитесь? — Вопросительной интонации не было. — Тогда пройдемте. Это надо видеть.

На лифте они спустились в подвальный этаж. Проходя по коридору вдоль ряда каталок, на которых лежали бесформенные груды, прикрытые простынями, Каргопольский машинально поправил сползшую простыню на одной из них. Злобин успел заметить нечто, отдаленно напоминающее тело человека. Плоть, буро-синяя, рваная, отслоилась от костей практически по всей поверхности. Из заветрившихся ран страшно торчали белые острые осколки.

— Папа бил на кухне маму, — глухим голосом, не сбавляя шага, пояснил Каргопольский. — Ножкой от табурета. Часа четыре бил. На глазах у двухлетнего мальчика и его сестренки пяти лет. Привязав их к батарее. Девочка до сих пор в шоке. Молчит, как немая. А может, действительно онемела. Мальчик, слава богу, ничего не понял. — Он оглянулся на Злобина. Тот как раз зажмурился, такая волна ярости ударила в голову. — Вы осуждаете наряд, который брал этого зверя?