Потом они перешли к смерти Шеридана. Печальная история, сказали они.

Но здесь мало что можно было установить – разве что зафиксировать время, когда это случилось, и содержание переговоров по рации. Семья не предъявила компании никаких жалоб или претензий. Все остальные выводы должно было сделать официальное следствие.

– Не так уж плохо обернулось, а? – сказал мне Джордж потом.

– Вы придете на скачки в форме? – спросил я. – Если вам это нужно.

– Да, пожалуйста. – Я дал ему листок бумаги со своими инструкциями и пропуск на ипподром, который выпросил у Нелл.

– До завтра, а?

Я кивнул:

– В одиннадцать.

Мы разошлись, и я, хоть и с большой неохотой, заставил себя отыскать врача, которого мне рекомендовали в отеле, и попросил его меня осмотреть.

Врач оказался худым пожилым человеком, который имел привычку шутить, глядя поверх очков со стеклами в виде полумесяца.

– Ага, – сказал он, когда я снял рубашку. – Кашлять больно?

– По правде говоря, от любого движения больно.

– Тогда, пожалуй, надо бы сделать снимочек, как вы считаете?

Я согласился и ждал целую вечность, пока он не появился снова с большим рентгеновским снимком, который прикрепил на экран.

– Ну-ну, – сказал он. – Есть хорошая новость: сломанных ребер у нас нет, и позвонки тоже целы.

– Прекрасно. – Я испытал немалое облегчение, хотя и слегка удивился.

– А что у нас есть – так это перелом лопатки.

Я в недоумении уставился на него.

– Никак не думал, что такое бывает.

– Все бывает, – сказал он. – Смотрите. – И он ткнул пальцем в снимок.

– Да еще какой перелом. От края до края, на всю толщину. Нижняя часть левой скапулы практически отделена от верхней, – радостно объявил он.

– Хм-м, – произнес я озадаченно. – И что нам теперь с этим делать?

Он посмотрел на меня поверх очков.

– Ну, фиксировать обломки штифтом будет, пожалуй, слишком, как вы считаете? – сказал он. – Тугая повязка, две недели полной неподвижности этого должно хватить.

– А что, если вообще ничего не делать? – спросил я. – Срастется?

– Возможно. Кости – замечательная штука. Особенно у молодых. Попробуйте ходить с рукой на перевязи. Но вам будет удобнее, если вы позволите мне прибинтовать вам руку к груди под рубашкой, и потуже.

Я покачал головой и сказал, что у меня намечается что-то вроде медового месяца – поездка на Гавайи.

– Человек, который отправляется в медовый месяц с переломанными костями, – сказал он без тени улыбки на лице, – должен то и дело глупо хихикать без малейшего повода.

Я тут же глупо хихикнул, потом попросил его дать письменное заключение и разрешить мне взять снимок, расплатился за все .это и забрал улики с собой.

Зайдя в аптеку на обратном пути в отель, я купил перевязь для руки в виде широкой черной ленты, которую тут же испробовал прямо у прилавка и обнаружил, что так гораздо лучше. Когда я вечером открывал дверь сначала генералу, прилетевшему из Хитроу, а потом Биллу Бодлеру, прибывшему из Торонто, рука у меня была на перевязи.

Билл Бодлер окинул взглядом гостиную моего люкса и заметил, что мне щедро оплачивают путевые издержки.

– Какие там путевые издержки? – сказал генерал, отхлебывая моего виски.

– Он сам за все платит.

Билл Бодлер удивился.

– Но вы не можете этого допустить! – сказал он.

– Разве он вам не говорил? – рассмеялся генерал. – Он богат, как Крез.

– Нет... Не говорил.

– Он никогда про это не говорит. Боится.

Билл Бодлер, с его волосами морковного цвета и испещренным рубцами лицом, посмотрел на меня, не скрывая любопытства.

– Тогда почему вы занимаетесь этим делом? – спросил он.

Генерал не дал мне ответить:

– А как еще он мог бы убивать время? Играть в триктрак? Эти игры поинтереснее. Верно, Тор?

– Эти игры поинтереснее, – согласился я. Генерал улыбнулся. Хотя он был меньше ростом, чем Билл Бодлер, старше его и худощавее, а волосы у него были светлее и реже, казалось, что он занимает в комнате гораздо больше места. Я, наверное, сантиметров на семь выше его, но у меня всегда такое чувство, словно я смотрю на него снизу вверх, а не сверху вниз.

– Ну, за дело, – сказал генерал. – Стратегия, тактика, план наступления.

Он привез из Англии кое-какие бумаги, хотя что-то должно было еще прийти, разложил их на кофейном столике, и все мы склонились над ними.

– Вы правильно догадались, Тор, что сообщение о кошках было компьютерной распечаткой, потому что там не было обращения. Сегодня в восемь утра – здесь это была полночь – Мерсер Лорримор звонил мастеру колледжа и, как вы и просили, уполномочил его все нам рассказать. Мастер сообщил нам адрес ветеринарной лаборатории, где делали вскрытие, и переслал по факсу письмо, которое оттуда получил. Это то самое, что было в портфеле Филмера, Тор?

Он подтолкнул ко мне лист бумаги, и я взглянул на него.

– Полностью идентично, кроме обращения.

– Хорошо. В лаборатории подтвердили, что письмо хранилось у них в компьютере, но они пока еще не знают, каким образом кто-то посторонний мог получить распечатку. Мы все еще пытаемся это выяснить. Они тоже. Они не любят, когда такое случается.

– А как насчет списка их сотрудников, – спросил я, – включая временных секретарш и шустрых юных хакеров?

– Где вы набираетесь таких словечек? – с упреком произнес генерал и показал нам список. – Вот все, что они нам представили.

Я просмотрел список. Ни одной знакомой фамилии.

– Вам действительно нужно знать, как это к нему попало? – спросил Билл Бодлер.

– Так будет чище, – сказал я.

Генерал кивнул:

– Этим занимается Джон Миллингтон. Мы позвоним ему перед завтрашним заседанием. Теперь дальше. – Он повернулся ко мне. – Тот акт о передаче недвижимости, который вы видели в портфеле. Как вы и предложили, мы проверили по земельному регистру, что это за номер SР 90155. – Он весело ухмыльнулся, не хуже Джорджа Бердли. Одного этого было бы достаточно, чтобы считать вашу поездку успешной.

И он объяснил почему.

– Ну, значит, он попался, – с большим удовлетворением сказал Билл Бодлер, и военный совет принялся обсуждать, в какой последовательности обрушить на противника припасенные для него залпы.

Во вторник утром Джулиус Аполлон вошел в небольшое, закрытое для посторонних помещение, расположенное высоко на трибунах ипподрома в Выставочном парке, для того, как он полагал, чтобы подписать и получить на руки сертификат, подтверждающий, что он единственный владелец Лорентайдского Ледника, которого он от своего имени намеревался заявить на сегодняшние скачки.

Помещение принадлежало председателю правления ипподрома и представляло собой конференц-зал – в одном его конце стоял письменный стол с тремя удобными креслами, в другом – длинный стол с восемью такими же креслами.

Дверь, которая вела из коридора, приходилась посередине – направо от нее был письменный стол, налево – стол для совещаний. Пол был устлан бежевым ковром, стены увешаны изображениями лошадей, кресла обиты мягкой желтой кожей – комфорт здесь сочетался с практичностью. Окон не было, а только оригинальное искусственное освещение: в нишах потолка скрывались направленные светильники.

Когда Филмер вошел, за письменным столом сидели оба начальника служб безопасности, а за столом для совещаний – трое руководителей Жокейского клуба Ванкувера и Скаковой комиссии провинции Британская Колумбия. Они были приглашены, чтобы придать происходящему официальный характер, а впоследствии выступить в качестве свидетелей, но решили ограничиться лишь ролью наблюдателей и договорились не вмешиваться и не задавать вопросов. Они сказали, что будут только вести записи, а если возникнут вопросы, то они зададут их потом.

Еще три человека и я ждали за закрытой дверью, которая вела из того конца зала, где стоял стол для совещаний, в буфетную, а оттуда – в коридор.

Как только Филмер явился, я вышел в коридор, запер за ним дверь, через которую он вошел, и положил ключ в карман своего плаща, застегнутого до самого верха. Потом вернулся по коридору в буфетную и тихо встал позади тех, кто ожидал там своей очереди.