– Знаю,- тихо сказал Демин.

– Вы бы, Федор Николаевич, навестили его, посмотрели, как его лечат.

– Я уже был у Забарова,- все так же тихо и спокойно ответил Демин.

– Благодарю вас, Федор Николаевич,- взгляд Сизова вдруг потеплел. Так бывало всегда, когда он начинал говорить с Деминым.- Забаровы нам очень нужны! - Генерал немного помолчал. Потом сказал задумчиво и тихо: - Быстро растут солдаты. Этим, пожалуй, не потребуется тридцати лет, чтобы стать генералами. Как вы думаете?

– Думаю, что не потребуется,- Демин улыбнулся. Он хотел еще что-то сказать, но зазвонил телефон. Генерал поднял трубку.

– Когда заметили?.. Двадцать минут назад?.. А почему так долго не докладывали? Ах, так! Продолжайте наблюдение и обо всем замеченном сообщайте мне немедленно. Говорите, скрылись за Лысой горой? Это что за белым камнем?.. Хорошо, наблюдайте!..

Сизов положил трубку и, обращаясь к Демину, предложил:

– Поедем к Баталину. Там из боевого охранения очень важные сведения сообщают. Кажется, новые части у немцев появились. Надо это уточнить на месте.

Когда Сизов и Демин уже направились было к выходу, на столе вновь зазвонил телефон. Генерал вернулся.

До Демина долетели слова комдива:

– Да, сейчас буду!

Вечером разведчики выстроились у своего блиндажа. Ждали Пинчука. Он почему-то задерживался.

– Небось кресало свое потерял,- высказал предположение Семен.

Красный и вспотевший, Пинчук выполз из блиндажа. Встал в строй. Начал оправдываться:

– Мабуть, цилу годыну шукав...

– Что шукав-то?

– Та кресало ж!

– Хо-хо-хо!

– Ха-ха -ха!

Марченко, пeрeждав первый приступ солдатского хохота, сердито остановил:

– Ну, довольно. Сдать документы старшине!

Уваров ждал этой минуты с какой-то смутной тревогой. Ему впервые приходилось расставаться со своим комсомольским билетом, и это было очень тяжело. Без него он вдруг почувствовал себя каким-то опустошенным, невольно хватался за карман и не находил там привычной маленькой книжечки.

Сдали свои партийные билеты Шахаев и Пинчук. Аким отдал дневник и красноармейскую книжку: больше у него ничего не было. Сенька тоже передал свой комсомольский билет. Теперь все были сосредоточенно-серьезны. Даже Семен. Разумеется, настолько, насколько могла быть серьезной его курносая физиономия.

Поправив за спинами мешки, взволнованные и молчаливые, разведчики тронулись в путь.

Старшина долго смотрел им вслед. Взгляд его остановился на документах, еще теплых от солдатских рук. Он бережно положил документы в полевую сумку и еще раз посмотрел вслед уходящим разведчикам.

Темнело. На небе появились первые звезды. Стрельба на передовой, как всегда к ночи, усиливалась. Где-то у генеральского блиндажа рассыпался гортанной трелью неисправимый оптимист-скворец. А ведь пострадал и он, насмешник горластый. Прилетел к пустому месту: ветлу, к вершине которой был прикреплен его домик, спилили дивизионные саперы. Теперь певун устроился где-то в дупле.

Траншеи глубокие - можно было идти в полный рост. Но для Акима и они были мелки. Тот и сейчас шел пригнувшись. Это очень неудобно - болела спина. Порой терпение покидало Акима, и тогда его голова в каком-то облезлом кроличьем малахае (перед тем как пойти в рейд, разведчики переоделись во все гражданское) медленно плыла над брустверами траншей. Акима окрикивали. Он смущался, наскакивал на какие-то ящики, падал.

– Скоро, что ли, будет конец этим траншеям? - ворчал Ванин, обращаясь к шедшему впереди него Уварову. Но тот промолчал. Это еще больше раздосадовало Сеньку.- И что ты молчишь все время? - в сердцах сказал ему Ванин. Не любил он людей неразговорчивых и, как говорил Пинчук, "сумных". Сенька нередко философствовал на этот счет: "Молчит с важным этаким видом. Будто все знает, да не хочет зря языком трепать. А раскуси такого - просто язык у него еловый. - И заключил: - Не люблю молчунов".

Обыкновенно в таких случаях Сенька искал сочувствия у Акима. Тот, чтобы нe обидеть Ванина, часто соглашался с ним. В конце концов, Сенька был в известной степени прав. На войне люди часто искали свой отдых в веселой болтовне. Не о смерти же им думать, когда она и так всем глаза намозолила. Как хорошо, если в вашем отделении заведется такой неутомимый весельчак, вроде Сеньки! Он в горькую минуту заменит вам и письмо от родных, и политбеседу, и даже такую драгоценность, как табак.

Но сейчас Аким заступился за сапера:

– Собственно, ты зря, Семен, ворчишь на Уварова. Яков, должно быть, толковый парень. Не пошлют же на такую операцию плохого солдата. Только Уваров еще не привык к нам.

Траншея изгибалась, вела, вела, вела. Все слышнее были выстрелы. От реки повеяло сырой прохладой. Пули свистели над головами, с шипением шлепались в песок и сворачивались там в горячие свинцовые комочки. Где-то, далеко за Донцом, ухнуло орудие. В ту же минуту "ш-ш-ш-ш" и трах!.. Теплая сухая волна охватила Акима, сорвала с головы малахай. Ерофеенко со всего размаха упал на дно траншеи. Уткнувшись в холодную, сырую землю, ждал второго разрыва. Оглушительный треск прокатился над самым бруствером. Аким почувствовал боль в позвоночнике и испугался - неужели ранен? Боец забыл, что на нем лежал мешок с грузом.

Вскочил на ноги, инстинктивно ощупал очки - целы! Кто-то рядом отчаянно бранился. Аким оглянулся. Перед ним стоял низкорослый человек в фуфайке, с широким лицом, заляпанным грязью. Он стоял на цыпочках и совал под нос Акиму дуло парабеллума.

– Что ты тут шляешься? Демаскируешь оборону, разгильдяй!

Аким ничего не понимал. Согбенный своей ношей, он смотрел на человека с удивлением и не знал, что делать. Но неизвестный начальник,- а в том, что это был начальник, Аким не сомневался,- почему-то быстро остыл и спокойно удалился в свой блиндаж.

– Носит вас тут...- услышали разведчики его ворчание.

– Кто это у вас такой крикливый? - спросил Ванин бойца, стоявшего у станкового пулемета, накрытого плащ-палаткой.

– Старшина роты Фетисов. Он вовсе нe крикливый. А человек настоящий -не любит беспорядков.

Старшина на минуту показал голову из блиндажа, кому-то погрозил кулаком и снова исчез.