– Согласен, – с поклоном сказал Чэнь Есян.

– Брат! – воскликнул Чжу Юаньчжан, и его большие глаза засияли. – Вы подарили мне счастливейший день. Я велю выбить сегодняшнее число на нефритовой табличке и буду носить при себе вместо защитного талисмана. Прошу вас, не откажите мне в счастье считать вас истинным братом.

Жаль, что Чжу Юаньчжан не вспомнил слова предсказателя о зрачках человека, когда говорит тот правду и когда лжёт, не до того ему было в праздничный день. В жертву Земле и Небу во дворе закололи белую лошадь и чёрного быка. В бронзовой вазе зажгли большую свечу. Чжу Юаньчжан и Чэнь Есян встали друг против друга, по сторонам вазы. Отвесили положенное число поклонов. Произнесли слова клятвы, жаркой, как кровь.

Отныне они могли считать себя настоящими братьями.

– пропел совсем близко звонкий задорный голос.

– подхватили весело другие голоса. Зазвучал и стал удаляться смех.

– Слышишь, пошла гулять по свету наша с тобой песенка. Слова у неё новые появились, – сказал Мисян куда-то себе за пазуху и пропищал сам себе в ответ, будто ответил тонким голоском горностай: – Песня рождается оттого, что один человечек выразил чувства, понятные многим человечкам.

– Ты на землю его не спускаешь, боишься, что убежит? – спросил Ванлу.

– Куда ему бежать? Привязан ко мне, словно собака. Когда меня стражники арестовали, я хотел его у актёров оставить. Так он впрыгнул на кангу, к щеке прижался. Шипит, зубами щёлкает, страшней разъярённой крысы. Мне его с канги не достать, рукой не дотянуться. Другим, хоть и маленький, а не дался. Так и повели нас вдвоём, на потеху всему Цзицину.

– От такой потехи в пору заплакать. – Ванлу положил ладонь на плечо обретённого брата и крепко сжал.

Они сидели на верхней площадке башни. Ванлу назначили в ночную охрану, и он выпросил разрешение взять с собой Мисяна. На две стороны, влево и вправо, тяжело ползли крепостные стены. Впереди лежала равнина, высвеченная луной. Внизу шумел, пел и плясал и насыщался праздничной пищей город. Над головой висело бездонное небо, прозрачное от луны, величественное и молчаливое. Лучистые звёзды посылали на землю таинственные и непонятные знаки, предупреждали о чём-то. Пролетел одинокий журавль. Белым шёлком блеснули крылья, изогнутые наподобие колеса. Журавль прокричал своё, долгое и печальное, и скрылся из вида.

– Чешуйки твоих доспехов похожи на перья, – сказал вдруг Мисян и провёл тонкими пальцами по длинным кожаным язычкам на груди Ванлу.

– Жаль, что с ними не полетишь, – отозвался Ванлу. – Много дорог проходили мы с досточтимым учителем. Учитель предсказывал людям судьбу, вернее, помогал им понять самих себя, а я всё разыскивал тебя и третьего брата. Были бы крылья, всю Поднебесную облетел бы тогда.

– Всё равно встретились.

– Теперь бы слетал проведать досточтимого учителя. Он мне сам приказал остаться у «Красных повязок». «Старости пристало давать советы, молодости – безоглядно биться за правое дело» – такие проговорил он слова, когда мы прощались. Эх, – перебил сам себя Ванлу. – Обрадовался бы досточтимый учитель моему счастью. Много раз он твердил: «Живы твои названые братья и непременно найдутся».

– Малыша бы сюда. Представляешь, втроём бы сидели.

– Побоялся о малыше расспросить тех стражей, что тебя с Пэй Сином из города выводили?

– Побоялся. Подумал, ещё схватят его вместо меня, да и как расспросить, когда ни имени, ни родового прозвища – ничего про него не знаем. Успел словечко шепнуть одному актёру, верно, разыщет. Представляешь, – рассмеялся неожиданно Мисян, – в тот самый день, когда нас в разные стороны раскидало, меня твой бамбук от смерти спас или от раны.

– Что же молчишь, расскажи.

– Побежали мы со стариком через лес. Впереди голоса, лязг оружия. Мне бы, дурню, сообразить, остановиться, ведь своими глазами видел солдат. А меня словно в спину кто-то толкает, гонит вперёд. Надо, думаю, увести Пэй Сина подальше, чтобы Первому с Третьим хватило времени скрыться.

Ванлу хотел что-то сказать, но сдержался. Зачем попрекать брата прошлым в счастливый нынешний день?

– Думаешь, я не ругал себя, что ослушался? – догадался Мисян. – Ты тогда не велел начинать без твоего сигнала, а я сгоряча начал. Один я во всём виноват.

– Ещё неизвестно, как дело бы обернулось. Рассказывай дальше. Прости, пожалуйста, что перебил невольно.

– Я старику велел ждать под деревом, сам в сторону свернул и на просвет выскочил. И тут меня словно кулаком двинули изо всех сил. Прямо сюда стрела угодила. – Мисян прижал кончики пальцев к середине груди, чуть ниже ямки. – Помнишь, вы с Третьим бамбук запрятали в рукава, а я на шею повесил. Наконечник прямо в бамбук ударил и отскочил, будто от лат.

– Случайная стрела. На излёте ударила.

– Тебе виднее, ты воин. – Мисян достал бамбуковую дощечку с летящими чёрными чёрточками и протянул к луне. На дощечке обозначился тонкий волосок трещины.

– Бамбук до середины треснул, да уцелел, надвое не раскололся. Я стрелу потом поднял. Хорошая оказалась стрела.

– Как же мы разминулись? Я долго искал.

– И я искал. Прибегаю назад – ни вас, ни повозки. Я два дня всё кричал и по лесу бегал. Потом на Пэй Сина наткнулся. Сидит под деревом, где я его бросил, и плачет. Остался он, как говорится, «с ветром в мешке да с луной в рукаве». Жалко мне его стало. Ладно, думаю, провожу до посёлка. В дом заходить не стану. Крикну издали ведьме, чтобы встречала супруга, и убегу. Только иначе всё вышло. Дом стоял заколоченный. Хозяйка уехала и забрала все вещи. Пэй Син как увидел пустой дом, просто затрясся от страха. «Это стражники приходили, меня искали, чтобы убить». – «Кому вы нужны, безумный старик?» – говорю я ему. А он всё одно твердит: «Бежим, сынок, поскорей отсюда». – «Ладно, – говорю, – если вы так настаиваете». Пошли мы. Потом повстречались с актёрами. Мне актёрское мастерство очень сильно полюбилось. А Пэй Син остался при мне вроде приёмного отца.

– Не сочти мои слова за обиду, но разве актёрское ремесло стоит того, чтобы посвятить ему жизнь?

– Старый актер, обучивший меня петь и танцевать, не раз говорил: «Являя самого себя в различных обликах, можно обратить людей к добру и отвратить от зла. Тогда актёрское ремесло не будет пустой забавой». Я слова эти чту, – задумчиво проговорил Мисян и вдруг рассмеялся: – Ещё я умею кричать по-звериному, подражать плачу младенца, шуму весеннего ручейка, скрипу телеги.

– Покажи.

Мисян заливчато залаял. В городе тотчас отозвались собаки и потом долго не могли успокоиться.

– По каким ты местам ходил с актёрами? – спросил Ванлу, когда оба вдоволь нахохотались.

– Всё здесь ходили, на юге. Придём в селение, собьём балаган с открытой сценой, поставим перед храмом, чтобы боги, живущие в храме, смотрели вместе со всеми. Это мы уж потом со стариком Пэй Сином в город подались: устал он бродить.

– И мы с досточтимым учителем не покидали южных земель.

– Выходит, по кругу, друг за дружкой ходили и ни разу не встретились. Пять лет расходились дороги.

– Сошлись наконец. Теперь не расстанемся.

Внизу пробили пятую стражу. Луна побледнела. Северный Ковш[9] опустил свою рукоять, оповещая, что близится утро.