Снизу, из-под грузовика палил из пулемета Хреноредьев. Подсоблял.

— Кончай! — заорал на него Пак. — Уймись, старый хрен! Вторая тарахтелка заходила слева. Теперь беглецов не

собирались щадить. Огонь из машины велся нешуточный. Но

было и за чем укрыться.

— Ой, Хитрец, — визжал Хреноредьев, тыча пальцем в горящую поверженную машину. — Взорвется щас, едрена! Всех разнесет!

«Не бойся! Ничего не бойся! — стучало в мозгу. — Им не одолеть тебя, главное, не давай передышки. Ну, Хитрец, я с тобой, давай, вперед!»

Кольцо сжималось все туже, были видны головы, высовывающиеся из люков. Но броневики пока не стреляли, находящиеся в них явно не понимали, что происходит возле грузовичка, и почему рухнул надежный боевой вертолет. Отшельник прав, нельзя им дать очухаться. Пак ударил кулаком по броне — она прогнулась. Не наврал одноглазый, и клешне совсем не больно. Он врезал еще раз и пробил в броне дыру… это походило на сказку, такой силищи в нем отродясь не бывало.

«Вперед, Хитрец! — кричал Отшельник в голове. — Я не вечно смогу подпитывать тебя, не теряй времени! Вперед!»

— Стой, едрена! — заверещал снизу Хреноредьев, он только переполз от грузовичка за более надежное укрытие, — сдурел, что ли?!

Но Пак уже несся вперед, прямо на заходящую на них тарахтелку. В три прыжка, отбрасываемый встречными очередями, ударяющими в грудь, но не пробивающими ее, Пак достиг цели. Теперь он не был столь опрометчив, как прежде. Он действовал целенаправленно и четко. Дверца отлетела изогнутой, вывороченной жестянкой, грохнулась на землю. Вслед за ней вылетел наружу человек с переломанным хребтом. Второй так и затих в кабине, под удобным и упругим креслицем.

«На себя тяни, на себя! — зудел в башке Отшельник. — Подымай машину!»

— Знаю, — хрипел Пак. С непривычки ему было трудно, он весь взмок от напряжения. Но тарахтелка послушалась его, пошла вверх.

«Не бойся, ничего не бойся! Ты справишься с ней запросто! Я с тобой. Хитрец! Ну, давай еще немного! Не тяни, скоро там, внизу, сообразят, в чем дело, они тебя быстро сшибут. Надень шлем. Хорошо. Смотри на черную панель, не смотри на землю…»

А на земле бесновался и махал костылями перепуганный инвалид Хреноредьев. Он казался букашкой, мошкой. Но Пак прекрасно слышал, как он орет истошно:

— Хитре-ец! Слезай вниз! Кому говорю! Предатель, гад! Ты чего мене бросил, едрена!!! Слазь немедля-я-я…

«На панель смотри! — гнул свое Отшельник. — И забрало шлема опусти, вот так, молодец. А теперь совмещай красное пятнышко с броневиком, правильно, хорошо… жми гашетку, давай!»

Пак сдавил рукоять, оторвался от панели. Он не видел, как из-под брюха тарахтелки сорвалась маленькая ракета. Он увидал другое — над броневиком, ползущим к перевернутому вертолету и грузовичку, полыхнуло синим пламенем, ухнуло… и осталось от «жука» пустое место да груды развороченного дымящегося железа. Пак чуть не задохнулся от восхищения. Теперь его не надо было подгонять и учить. Он расправился еще с двумя броневиками, прежде чем четвертый саданул по нему самому — снаряд прошел впритирку, чуть не рассек винты.

«Вниз! Вниз давай, чтоб не видели, прячься за буграми, холмами! У тебя получится, Пак, дави от себя… Только не зависай, не останавливайся! Вперед! Осталось всего три машины! Добей их! Добей!»

Земля то приближалась, то уходила влево, вправо, куда-то вверх. Пака бросалоиз стороны в сторону, но все же он удерживал машину. Дважды очереди пробивали кабину, пули с визгом отлетали от брони, от его непрошибаемой шкуры, рикошетили. Бесновался внизу Хреноредьев. Но пока Паку было не до него. Вперед!

С шестого захода он подорвал еще два броневика — так подорвал, будто всю жизнь только этим и занимался. Последний развернулся и, петляя, пошел назад. Можно было его отпустить. Но Пак не стал проявлять великодушия. Он нагнал машину и с ходу влепил ей в корму крохотную, но смертоносную ракету. Только после этого тяжело откинулся в кресле и повернул назад, к Хреноредьеву.

Инвалид наотрез отказался лезть в вертолет.

— Ты мене лучше сразу убей. Хитрец! — заявил он, пуча безумные глазища и раскачиваясь из стороны в сторону на своих протезах. — Чтоб я по своей воле, едрена, полез в этот гроб?! Ни за какие коврижки! Он же все равно упадет, сверзится он, Хитрец, я тебе говорю, костей не соберешь! Не-е, никогда…

Пак ухватил Хреноредьева за шкирку, втащил в кабину. Так было проще. Силы пока не покидали его, хотя голос Отшельника звучал под черепными сводами все реже. Вперед!

— Драпать надо! — вопил инвалид, быстро освоившийся внутри вертолета. — Держи курс, едрена, на наш поселок, Хитрец! Дома и стены помогают.

Но Пак держал курс совсем в другое место, сверху он разглядел небольшой городишко — то ли тот, в котором гуле-вал с Ледой и сидел в зверинце, то ли совсем другой, не имело значения. Он налетел на это несчастное поселение коршуном. Шесть последних бортовых ракет разнесли в щепки весь центр. Перепуганный до смерти, ошеломленный народ, те, кому посчастливилось уцелеть, выскочили на улицы, на площадь… Пак косил их до последнего патрона. Пулемет на тарахтелке стоял добрый, из такого запросто слона завалить можно с первого выстрела — головы у людишек отлетали только так, иногда одной пулей, попавшей меж стен выкашивало сразу троих, пятерых…

Хреноредьев сидел и плакал. Ему было жалко беззащитных, ему было жалко самого себя — ведь расплата рано или поздно придет, это инвалид очень хорошо понимал. Но Умный Пак словно обезумел. Даже когда боеприпасов не осталось, он готов был выскочить из машины и крушить все подряд кулаками.

«Прекрати! Остановись! — кричал Отшельник. — Ты теряешь драгоценное время! Немедленно уводи машину, левее, левее бери! Не будь идиотом, Хитрец! Эта старая, музейная тарахтелка…тебе нужна другая! Слушай меня! Скоро горючее кончится… вот так, давай! Вперед!»

Они рванули через город, за окоем, который никак не приближался. Они летели быстро и очень низко. Пак больше не потел, он запросто управлялся с послушной машиной, теперь ему казалось, что с такой и младенец справится — все так просто, все так понятно, ему надо было родиться не там, за Барьером в проклятущей Резервации, а здесь, он бы им всем показал. Он и сейчас покажет.

— Не гони. Хитрец, — ныл Хреноредьев, — убьемся же к едрене-матрене! Тьфу ты, господи, железяка проклятая, а летает! Домой я хочу пуще смерти, восвояси-и-и…

Отшельник твердил другое: «Молодец! Хорошо! Надо спешить, Пак! Они еще не прочухались, ты сломил их волю! Они не привыкли к сопротивлению, они привыкли все брать голыми руками, ублюдки! Дави их! Только так! Еще немного, через пять миль база, там стоят новейшие гравилеты, это последнее твое спасение, иначе они опомнятся, они раздавят тебя как муху! Жми, Хитрец!!!»

В кабине кто-то беспрестанно орал. Пак озирался, крутил головой, пока не понял, что это в шлемофоне голоса звучат, что это такая связь, с земли, что они ему приказывают сесть, сдаться… Нет! Не выйдет!

Он рухнул на базу камнем, почти без горючего, погребая под обломками какую-то непонятную машину с коротенькими крылышками. В них стреляли сразу с четырех сторон. Но Паку было плевать. Он уже выскочил из кабины разбитого вертолета и бежал опрометью к другой машине, похожей на раздавленную. Теперь в него стреляли и сверху, с зависшей черной тени, Пак не глядел вверх, но он чуял ее загривком. Еще! Еще немного! Он снес головы двум охранникам, вырвал у одного короткоствольный пулемет, на бегу саданул по люку. И тут же врезал в броню клешней. Люк вдавило внутрь. Пришлось просовывать руку в разлом, вырывать на себя. За эти секунды пять или шесть очередей вонзились в его спину. Теперь он начинал чувствовать — боль! адская боль! наверное, поле Отшельника ослабевало.

«Держись! Ты сильнее их, все равно сильнее! Вперед!!!» Пак влетел внутрь. Плюхнулся в кресло. Рычагов не было, лишь две небольшие рукояти по бокам от кресла, у самых подлокотников, да зеленый провал впереди.