Здесь, вдали от всех тревог действительно можно было жить. Никаких перестрелок, никаких взрывов на улицах, а бродящие по улицам люди не имели привычки повсюду таскать за собой автомат Калашникова. И если не смотреть телевизор, не читать газеты и не слушать радио, то можно было даже забыть о том, что где-то там, за тысячи километров от этого спокойного и мирного городка, бушует война и ежедневно гибнут десятки или даже сотни людей.
Впервые за шесть лет я жил, не рискуя словить пулю в спину или подорваться на каком-нибудь фугасе. Впервые мне не приходилось любоваться на лежащие посреди городской улицы исковерканные взрывами тела женщин и детей. Здесь можно было просто жить и не бояться.
Я даже заново научился любить жизнь.
А потом все снова перевернулось с ног на голову.
Я влюбился! В первый раз в жизни. В двадцать пять лет. Как мальчишка.
О, Господи! Я влюбился...
Очевидно, эта спокойная и размеренная жизнь не пошла мне на пользу. Я расслабился, размяк, позволил обычной человеческой жизни подобраться поближе и вцепиться мне в нос. Я позволил себе влюбиться и не просчитал заранее, чем обернется для меня этот шаг. А ведь должен был.
Это совершенно разные вещи: притворяться, что ты живешь как все, и на самом деле быть таким как все. Я забыл эту нехитрую истину и, не заметив, перешел незримую границу, отделяющую меня от остального мира. На некоторое время я перестал быть Хранителем и стал просто человеком.
А ведь в свое время меня предупреждали...
Она не имела особо красивого личика или идеальной фигуры. Она не была фотомоделью и не имела виллы на берегу Черного моря. Если честно, то она вообще не представляла из себя ничего особенного. Обычная девушка. Серенькая и неприметная.
А еще она была невероятно, просто чудовищно одинока.
Это самое одиночество я и почувствовал, когда проходил мимо. И задержался, дабы разузнать, кто и по какому поводу здесь отравляет атмосферу своей беспричинной тоской?
Сначала я заметил только большой полосатый зонт, под которым она пряталась от моросившего в тот день дождя. Потом обратил внимание на промокшие насквозь туфельки и постоянно шмыгающий нос.
Внимательно прислушиваясь к ее мыслям, я узнал, что, закончив недавно Московский Государственный Университет, она вернулась домой к своей матери... И попала как раз на похороны. Потенциальный жених, пользуясь ее вроде бы недолгим отсутствием, успел уже так накуролесить, что оставалось только плюнуть и изгнать его из своего сердца. Что и было сделано. После чего во весь рост поднялась другая проблема - жилищная. И вот теперь придется ехать к своей двоюродной тетке, стоять в уголке, просить, выслушивать недовольное ворчание по поводу нежданно-негаданно явившейся нахлебницы и молчать, глотая обиду. Но все это потом, а сейчас надо бы дождаться автобуса, который все не едет и не едет, хотя она уже стоит здесь не меньше часа...
Я осторожно шагнул вперед и привалился к мокрым перилам в двух шагах от дрожащей от холода девушки. Она не обратила на меня ни малейшего внимания, продолжая зябко переминаться с ноги на ногу.
Дождь продолжался. Вода текла по моему лицу и, нагло проникая за ворот плаща, пропитывала рубашку.
Ее мысли буквально жгли меня своей безысходностью.
Трудно сказать, что задело меня больше всего. Горечь обиды, отчаяние или неуверенность в грядущем дне. А может быть, то, что мы с ней были так похожи? Проклятые одиночеством. Обреченные на отчаяние... Не знаю.
Как бы то ни было, я неуверенно шагнул вперед и тронул ее за локоть.
- Привет...
Она вздрогнула. Повернулась. На меня уставились огромные, бездонные и голубые как весеннее небо глаза. И я утонул в них, чувствуя, как постепенно тает ее тоска...
Домой я летел как на крыльях. Подпрыгивал и, кажется, даже что-то напевал, заставляя редких нахохлившихся под дождем прохожих оглядываться и вертеть пальцем у виска.
Без сомнения, это было самое счастливое время в моей жизни. Время, когда я забыл все запреты и правила для того, чтобы стать просто человеком. Любящим и любимым. Это было то время, когда я был готов на все ради того, чтобы остаток жизни провести рядом с ней. Но, к сожалению, все хорошее обычно быстро кончается. Приходит горькое прозрение и выясняется, что вся жизнь, все наши мечты и чаяния - не более чем пустые иллюзии. Со своей судьбой не поспоришь.
Жаль...
Но те дивные дни я буду помнить вечно. Наши свидания и охапки цветов, которые я ей носил. Счастливый смех. Закаты, которыми мы любовались... Это было чудесно.
Все закончилось в тот самый день, когда она навестила меня в моем холостяцком жилище. И, более того, она хотела у меня переночевать, потому что ее тетка... Плевать на тетку! Я был рад до безумия.
Наверное, по всем законам жанра, меня ожидала одна из тех ночей, которые описываются в дешевых любовных романах. Обнаженные тела, смятые простыни и все такое. Но, видимо, не судьба.
Я сам все испортил. Я сам, своими руками, убил нашу любовь... Хотя какая это была любовь? Одна только видимость.
Еще раньше я заметил, что она, любимая, дорогая и ненаглядная мысленно не до конца для меня открыта. Такое впечатление, будто было в ее жизни что-то такое, о чем не следует не то что говорить вслух, но даже и думать. Некая аномалия в мыслительной деятельности, смысл которой от меня упорно ускользал... Нет, она никогда меня не обманывала. Даже в мыслях. И я ей, безусловно, верил. Она и на самом деле любила меня. Горячо и беззаветно. Так же, как и я ее.
Но эта непонятная странность... Такое впечатление, будто моя любимая некогда побывала под глубоким гипнозом и некто не слишком заботливый и добросовестный прошелся по ее мозгу в шипастых ботинках. Честно говоря, я даже не думал, что за этим довольно-таки грубым вмешательством могло скрываться что-то не слишком приятное. Да и что тут говорить: я был уверен, что эти следы - результат какой-нибудь терапии или чего-то такого подобного, проведенной не слишком квалифицированным доктором.
Я решил разобраться в происходящем. Ради ее же блага. Я не мнил себя слишком уж великим знатоком психиатрии, но уж всяко мог бы поправить кое-что, сделанное тем мясником. Во всяком случае, я избавил бы ее от головных болей (а голова у нее в последнее время болела довольно часто).