Ничто не проходит бесследно — знает И. Голубничий (одно из его стихотворений так и называется “Дом помнит все…”) в человеке слишком много еще до-духовного, инстинктивного:

…И пустота из каждого угла

Глядит в глаза с какой-то странной болью,

Вползает в дом, парализует волю,

Толкает на ужасные дела…

(Обратите внимание на близость эпитетов: “Кошмарный день” — “ужасные дела”). И потому — рефреном — через все стихи поэта проходит: Бойся страшных дел! Не сотвори зла… Поэтому столь часты в этих стихах видения смерти (удивительно ли, когда она, насильственная, стала сегодня нормой нашего существования?), поэтому так часто автор обращает взор к спасительному Ангелу, и потому он, Ангел, ввиду этого “кошмарного дня” имеет столь “скорбный” лик (так и книжка называется — “Скорбный Ангел”).

Слишком пристально внимание поэта к окружающему, больно горька в нем горечь от непостижимости сущего:

Привычные лица, постель и окно,

Простые владенья мои

Хочу я увидеть, но вижу одно -

Пустые глазницы свои.

Не остается в этой смятенной душе места для “быта”, для “хлеба насущного”, даже — для природы, даже — для любви, имея в виду “конкретную” любовь к женщине. А относительно злободневности: разве это бегство от нее — попытка проникнуть в непостижимое, предотвратить “ужасные дела”? Да, может, это и есть самый злободневный отклик на нынешнюю трагедию России:

…Горели подмосковные леса,

Спокойно спал палач в своем дому

И сумасшедший слышал голоса.

И Август плыл в удушливом дыму,

Безжалостно сжигая эту твердь,

Сомнительный, ненужный никому…

Я раньше думал — так приходит смерть.

Может, это и не о том черном августе 1991-го, который определил столь трагический излом в нашей истории (хотя почему тогда он отмечен прописной литерой?..), но мы, современники поэта, свидетели и участники непосильных для ума и сердца катаклизмов, воспринимаем эти стихи именно как “злобу дня”, как набат, напоминающий о безвинно пролитой крови и о том, что палач преспокойно спит… “в своем дому”? Своим домом он сделал уже Кремль, своей вотчиной — считает всю Россию…

Отсюда — трагизм мировосприятия молодого поэта, здесь — истоки непроходящей тревоги, высокой ответственности, боли и боязни сбочить, ступить не на ту тропу:

…Но иногда в горячечных ночах

Глаз воспаленных не могу сомкнуть:

— Страх перед Богом, или просто страх?..

— Путь к высшей цели, или просто путь?..

Повторимся. да, несомненно, в стихах И. Голубничего прослеживается связь с серебряным веком: стилистика, образный строй или, скажем, любовь к не совсем “хрестоматийному” сонету есть и ужас перед всемирной смутой, но ищет спасения наш современник — не в мистике, не в волхованиях и уж тем более не в атеизме и сатанизме, — тому подтверждением цитированные нами стихи. Жизнь не выпускает поэта из своих не очень ласковых объятий да он и не тяготится служением ей, а если и прорывается в минуты тягостные мысль о “тихом постриге”, то ведь там — тоже служение, Ему, — а что может быть возвышенней и ответственней?.. Наконец как следствие этой позиции — отсутствие у нашего поэта литературщины (“антологичности”), салонного изыска, бравады “многим знанием”, что было типичным для той поэзии (по одним названиям можно судить: “Кармен”, “Мэри”, “Кентавр”, “Сизиф”, “Антифоны”, “Anno Domini”, “Danses masаbres” и т. д., и т. п.) и что, конечно же, знаменовало погружение в мир грезы, добровольное заточение в позлащенных — и неосвященных — чертогах…

Самое страшное для писателя в такие вот бесовские времена — это утрата читателя, собеседника, ибо все делает нынешний антинациональный, бездуховный и безбожный режим для растления ума и души народа, подменяя вековые культурные и нравственные ценности тлетворными поделками “безвдохновенно-выдумывающего рассудка”, мишурными фетишами индивидуалистического, потребительского общества. Разве не страшный симптом: тиражи Пушкина и Лермонтова: 510 тыс. экз., Бродского и Рейна — 50 — 100 тыс.? Конечно, нет ничего зазорного для современного поэта издать сборник в количестве 500 экз., но — при такой-то политике нынешних управителей России — будет ли востребован даже этот мизер?..

А поэты Божьей милостью, не только живущие в России, но живущие Россией, — вне всякого сомнения, есть даже и в это, “бесцензурное”, почти утратившее Божеский облик, время. Я рассказал здесь только об одном из них…