Я ничего не ответил, хотя и сам давно сообразил, почему наша операция окутана тайной.

«Президент страны в изоляции, вводится чрезвычайное положение. Что делать со вторым президентом, пока не решено. Но к нему, по сути дела, применены те же меры», – раскодировал я мысленно сообщение «Витязя».

– Ты понимаешь, что на нормальном языке это означает государственный переворот? – перебил мои размышления Терехин.

– Замолчи, – разозлился я. – Если ты не перестанешь паниковать, то я попрошу «Витязя» заменить тебя на время выполнения задания.

Я понимал, что напарник находится в состоянии эйфории. Я и сам был близок к этому, но держался из последних сил, чтобы не запаниковать. Кто-то должен быть сильным.

– Какие, к черту, мы профессионалы, если не можем совладать с собственными чувствами? Неужели ты до сих пор не понял, что у нас их просто не может быть? – я обернулся к Терехину.

– Да, но ситуация…

– Ситуация самая обычная – критическая.

Леша слабо улыбнулся.

– Интересно, что сейчас творится в столице?

Я посмотрел на часы. Они показывали двадцать минут седьмого.

– Люди просыпаются и собираются на работу, – невозмутимо ответил я на вопрос напарника. – А кто никуда не спешит, – продолжает дрыхнуть в своей уютной спаленке.

Терехин неодобрительно кивнул, моя шутка ему явно не понравилась. Он отвернулся и уставился на дорогу.

Я смотрел на него и терзался мыслью, что обязан донести «Витязю» о состоянии напарника. Его поведение могло внести неразбериху и навлечь неприятности на всех ребят группы. Но я не спешил докладывать, мы с Терехиным давно работали вместе, и я знал его, как хорошего специалиста и великолепного человека. Я решил дать ему шанс исправиться.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

(понедельник, 19 августа)

Подходил к завершению второй день нашего неясного положения. Командование молчало, никаких новых распоряжений не поступало. Это начинало раздражать даже «Витязя». Мы еще никогда не видали шефа в таком разъяренном состоянии.

– Черт бы побрал все это дерьмо, – ругался он. – Что там за обстановка? Кому мы сейчас подчиняемся? Может, про нас вообще забыли?

Никто не мог дать ответа на эти вопросы, но они возникали у каждого, кто находился сейчас в засаде.

– Мы похожи на разбойников, поджидающих свою ночную жертву, – украдкой, чтобы не услышал «Витязь», переговаривались между собой ребята.

Пожалуй, единственное, что спасало нас от паники в такой дурацкой ситуации, был юмор.

А запаниковать было от чего. Каждый час передавали народу сообщение о чрезвычайном положении и о комендантском часе, введенном в столице во избежание правонарушений. Люди, многое повидавшие на своем веку, впервые столкнулись с подобной неразберихой. Они шепотом (и даже вслух) называли ее государственным переворотом.

Я наблюдал за поведением окружающих меня людей и удивлялся. Даже «Витязь», казалось бы, прошедший через все испытания, дал себе возможность расслабиться. Конечно, я не допускал мысли, что наш боевой командир не выдержит, и в самый ответственный момент его нервы сдадут. Но то, что он позволил себе в присутствии подчиненных вольность высказывать сокровенные мысли, ничего хорошего не обещало.

Что касается меня, то я сжал свои эмоции в кулак и был готов лишь к тому, чтобы выполнить приказ. Иначе не было смысла вообще находиться на этой ночной дороге.

Наконец от группы «Альфа-2», выдвинувшейся вперед и подошедшей вплотную к «Рубину», поступило сообщение: «Рубин» собирается оставить резиденцию и ночью, под покровом темноты отправиться в Москву.

Было уже около полуночи, когда «Витязь» по ЗАСу срочно вызвали в центр. Я был сильно встревожен: своей откровенной речью по рации, обращенной к руководителю группы «Альфа-2», он мог навлечь на себя неприятности.

– Старшим назначаю Первого, – сказал командир. – Надеюсь, что до особых распоряжений вернусь. Если же нет, то приказ получите прямо из центра.

Он уехал, а мы остались нести бессмысленное дежурство на пустынной дороге, связывающей автостраду с резиденцией президента. Некоторое время спустя я получил распоряжение «Витязя» пропустить в город две машины; он указал мне их номера.

«Творится непонятное, – размышлял я про себя, – какая же это мышеловка, если она выполняет роль проходного двора?»

Неясность мучила меня, и я с нетерпением ожидал возвращения «Витязя», чтобы получить конкретную информацию о происходящем.

Две машины, о которых предупреждал полковник, проехали мимо нашей засады в половине второго ночи. Через прибор ночного видения я успел разглядеть нескольких высокопоставленных чиновников правительства и Верховного Совета.

А через полчаса мы задержали автомашину с иностранными номерами, которая пыталась проскочить к резиденции «Рубина». Уставшие от безделья ребята набросились на нарушителей. Ими оказались журналисты телекомпании СИ-ЭН-ЭН. Одного из них по документам звали Майк Кенди, второго – Стив Тойнби. Кроме камер с запасом чистых кассет, в их джипе ничего подозрительного мы не обнаружили.

Они долго уговаривали пропустить их к резиденции «Рубина», чего я, конечно же, делать не собирался. Но и отпустить их было также делом рискованным. Я принял решение задержать репортеров до появления «Витязя», чтобы он сам решил их участь.

Журналисты начали возмущаться и протестовать против незаконного задержания представителей свободной прессы.

– По какому праву! – энергично размахивал передо мной руками Майк Кенди. – Мы журналисты. СИ-ЭН-ЭН, – отчетливо повторил он.

– Это я уже слышал, – попытался отмахнуться я он него.

– Но нам надо…

Я неподвижно сидел на траве и следил за журналистами. Вскоре мне надоела их напористость. Я резко поднялся и в один прыжок оказался рядом с ними.

– Заткнитесь, сукины дети! – прикрикнул я.

Они мгновенно замолчали и замерли на месте. Со всех сторон послышались одобрительные смешки ребят.

– Ловко ты их, – сказал Терехин, который находился тут же. – Теперь они на время забудут это легкомысленное понятие «свободная пресса».

Он тоже рассмеялся, я оставался серьезным. Перепуганные журналисты переглядывались между собой. Я демонстративно протянул руку к кобуре, и они попятились назад, к своему джипу.

– Вы прекрасно знаете, что являетесь нарушителями, – сказал я, приблизившись к ним. – В городе введен комендантский час. Проезд после десяти вечера разрешается только по специальным пропускам. Показывайте ваш пропуск, и отправляйтесь на все четыре стороны.

По всему было видно, что мои слова окончательно перепугали журналистов. Они продолжали молчать. Один из репортеров достал из кармана пачку сигарет, вынул одну и протянул пачку приятелю.

– Курить здесь строго запрещено! – командирским голосом предупредил я. – Равно как и громко разговаривать.

Они быстро побросали сигареты в траву, сели в машину и стали перешептываться.

– Накажи их, Витя, – подошел ко мне Терехин, – заставь уважать чужую страну, – он указал на брошенные сигареты.

– Да ну их! – только отмахнулся я и посмотрел на машину иностранцев.

Те, решив, что джип является их территорией, и они могут делать там все, что угодно, плотно закрыли дверцы и окна и закурили.

– Витя, – обратился ко мне напарник. – Разреши перекурить. Я сяду к ним в машину, никто и не заметит.

Я сдался:

– Хорошо, иди. Только попробуй достучаться до них. Теперь эти журналисты будут обходить нас стороной.

Я проводил его долгим взглядом и почему-то подумал, что потерял напарника. Леша подошел к джипу с поднятой вверх правой рукой. Репортеры немного приоткрыли окно. Терехин стал жестами просить у них закурить. Его впустили в машину, и я отошел к ребятам.

– Давайте по местам, – сказал я им.

Мои слова скорее были похожи на просьбу, чем на приказ командира. В любой другой ситуации реакция последовала бы однозначная, ведь мы были хорошо сработанной командой. Но на лицах сослуживцев было написано безразличие.