– Ладно, можете не отвечать. А вообще, какие у вас интересы? Чем вы интересуетесь?

– Ну, вот… Поппера читаем. Карла.

– Ааа, – кажется, она ни хрена не знает про Поппера.

Она снова принялась читать бумажки, видимо всякие записки про меня. Я ждала. Вдруг она сказала:

– Вы будете работать от нашей газеты в кремлевском пуле. Ирина рекомендовала вас. Я согласилась с ней. Вы грамотны, находчивы, преданы делу. Знаете что такое кремлевский пул?

– Знаю. А как же Наташа?

– Какая Наташа? А, Наташа! Она тоже молодец, но у нас на нее другие планы. Нагрузки у вас будут большие, дела ответственные, много разъездов. В обязанности также входят еженедельные рабочие встречи со мной. Оклад, понятное дело, повысится на 30%. Дальше посмотрим. Все, вы можете идти, инструкции получите у Ирины Максимовны. Успехов.

– До свиданья.

Выходя, я чувствовала ее неподвижный взгляд на своей спине. Брр.

Наташка, вопреки моим опасениям, нисколько не обиделась на то, что я ее обошла по карьере.

– А меня Абзац к себе зовет в группу. Новая задумка – активная молодежь против фашизма. Которая и акции уличные проводит, демонстрации, флеш-мобы всякие, и в интернете марку держит. Там такие мальчики – закачаешься. Помнишь, мы парня тащили с демонстрации? Он тоже там. У нас это… любовь-морковь. Абазц обещала ему протекцию устроить – он в один университет поедет в Штаты, на кафедру гей-культуры, свободным исследователем на грантах. Представляешь, как интересно! А Кремль, хоть с виду и логово врага, но на практике там все козлы перенапряженные и официоз нудный. Грызут друг дружку, потом жалуются на всю страну. Вот увидишь. Они тебе всю плешь проедят своими интрижками.

Зато Ирина была очень суетлива.

– Вот здесь – она протянула мне пачку бумаг, – всевозможные инструкции. Тебе придется много ездить, часто неожиданно и часто в самые идиотские места. Как себя вести, как ночевать, с кем, куда бежать в случае опасности, как доставать билеты на поезд или на самолет, когда их нет, как не заболеть желтухой, и так далее. Всего, конечно, не предусмотришь, соображать будешь сама. Ты будешь самостоятельной боевой единицей, в ранге командира торпедного катера. Никто тебе не подскажет, когда и какую торпеду выпустить и как уйти из-под огня. Выкручиваться будешь сама. Утонешь – никто не поможет. Зато если продержишься год – я тебе буду не нужна.

А сейчас надо составить список вопросов – завтра или послезавтра у тебя полноценное интервью.

– С кем?

– Отгадай с одного раза.

– Уй…

– Угадала. Завтра утром он должен уже быть отослан ихней пресс-службе. Порядка десяти-двенадцати вопросов. Выверенных, точных и взвешенных. У нас, то есть у тебя время до утра.

– А можно я поучаствую? – вмешалась Наташка, – у меня с ним свои счеты.

– Можно. Вот что, девки, поехали ко мне домой. Мозговой штурм сделаем. Я сейчас Жору найду. А вы давайте, начинайте думать.

Мозговой штурм прошел лихо. Начался он и еще в Жориной машине. И Жора приложился. Когда мы доехали, Ирина приказала все это быстро записать, пока не выветрилось. Как назло ни у кого из нас не нашлось ни ручек, ни бумаги. Поймали какого-то пенсионера, который был настолько любезен, что подождал, пока мы его ручкой на обрывках каких-то рекламных газет зафиксировали свои находки.

Жора в это время сбегал за водкой.

Принес три.

И уехал.

Пенсионер, осыпанный благодарностями, обнаглел и попытался сесть на хвоста, но получил от Ирины подробный мотивированный отказ на лагерном сленге. Я ничего не поняла, но пенс, пробормотав, «недодавили вас, гадов», смылся в момент.

Мы поднялись на квартиру к Ирине и тут пошел настоящий процесс. Водка кончилась моментально, даже вроде не успев начаться. Ирина расчувствовалась, достала литровую бутыль вискарика и приказала присоединиться.

Рассказала много интересного, про лагеря, про 70-е, про известных диссидентов. Походя обозвала Марту сучарой. Мы с Наташкой бурно поддержали последний тезис.

– Понимаете, девки, это же наша миссия. Наша. Мы воюем на переднем краю и подставляемся под пули, а она со всех сторон прикрытая только деньги дает. Мой покойный муж, царство ему небесное, говорил «Мы целились в коммунизм, а попали в Россию». Сентиментален был, мир его праху. Я тогда переживала, а сейчас скажу: да, мы тогда поступали правильно и сейчас надо еще раз поаккуратнее прицелиться в эту самую горько-кисло-сладкую. И шарахнуть по ней из всех стволов, врезать так, чтобы пух полетел от этого затвердевшего сгустка вороватого начальства и агрессивно-послушного быдла. И если надо для этого сотрудничать с Мартой, будем сотрудничать с Мартой. Да хоть с самим чертом. Но это огромное недоразумение в одну седьмую часть суши, этот чудовищный нарост на пути прогресса должен быть ликвидирован. Кроме нас этого никто не сделает.

В общем, к четырем утра все было закончено, вопросы вылизаны и отосланы, Ирина побрела спать и Наташка вызвалась ей помочь, а я еще ковырялась на кухне. Питие кончилось. Спотыкаясь, пришла Наташка.

– Уложила?

– Ага. Прикинь, она вся в наколках! А смотри что я нашла.

– Что?

– Костяной нож. Чукчи делают. Из моржовых окаменевших клыков. Ирина как-то рассказывала – вроде не острый, а если с силой вдарить, втыкается в тело как в масло. Ей на севере подарили, когда она из лагеря возвращалась. Раритет, сейчас чукчи таких не делают почти. Ломкий только и не режет, поэтому они больше стальные ценили.

Я повертела нож в руках. Он мне сразу понравился.

Мы посовещались и, оставив записку, пошли ко мне домой – идти было недалеко. Нож я взяла с собой, для самообороны от ночных хулиганов. Ну и еще кое для чего. Пришли, проговорили до шести. И свалились как попало.

Утром – если можно назвать девять часов утром, – мы едва успели продрать глаза и добежать до работы.

Ирина была уже там, бодрая как суперогурец, устроила всем привычный бенц-разнос.

Мы с Наташкой были никакие. Ирина сжалилась и отпустила нас домой.

Дойдя до подушки, я свалилась и встать уже не могла.

Так начался мой первый день в ранге журналиста кремлевского пула.

Вован сидел напротив меня на том конце длинного стола.