Несчастные уволенные слонялись по Москве, их нигде не брали на работу. Некоторые спивались, опускались, превращались в бомжей. Многие уехали за границу.

Я боролась с интернетовской заразой как могла. Никогда в жизни на меня не выливалось такого концентрированного количества ненависти, подлости, вранья и издевательств. Я сразу перешла на грязный язык этих подонков и ублюдков, ибо по опыту коллег я знала, что другого обращения эти холуи и жополизы власти не понимали. Ирина подсказывала мне наиболее хлесткие обороты из своей богатой лагерной жизни, ошарашенные противники на время оставляли меня в покое, но через некоторое время лезли опять. Они вовсю использовали приторно-вежливые обороты, но мразность свою скрыть все равно не могли. Особенно они веселились во время операции в Ираке: с напускным равнодушием они комментировали события, вызвавшие неподдельное чувство облегчения у всего мира, лицемерно придирались к деталям суда и казни чудовищного тирана Хуссейна и, уже отбросив все приличия, плясали на трупе каждого погибшего американца. Наконец, устав от их непрерывной паранойи, я закрыла свой блог, вызвав массовый припадок лицемерных упреков в подавлении свободы слова.

Я перестала с ними общаться, но понимала, что это только их раззадорит.

Зависть к благополучному и процветающему Западу с подачи кремлевских пропагандистов уже к тому времени овладела массовым сознанием, породив уродливые имперские комплексы даже у казалось бы образованных и мыслящих людей.

Их активно поддерживала и прослойка полубандитов, которым в обмен на лояльность власти она прощала преступления и разрешала называть себя бизнесменами.

А в самом низу социальной пирамиды томился народ. Растерянный, разобщенный и оглушенный петросянами, рекламами пива и бесконечными сериалами, он стремительно превращался в быдло, хлебающее в стойле свое жорево и пойло. У него снова отняли свободу. И вернуть ее было нелегко. Бегать за каждым – не набегаешься. Пока объясняешь одному, другой ужеиииииир снова сует голову в кормушку. Надо как-то встряхнуть всех сразу. «Взорвать страну», как говорил Борис Варганыч.роо

Евгения два раза уже ссылалась на мои статьи в своих передачах. Я попала в общество «рукопожимаемых», меня стали запросто приглашать на посиделки «Хартии журналистов», о которых я доселе и не мечтала. Видя мои успехи, Ирина подстраховывала меня, например, заставила меня заучить наизусть целый список тезисов и антитезисов на тему Холокоста, без которых я бы села в лужу раз двадцать точно.

«Хартия» собиралась в квартире Маши Слоновской, почти в самом центре Москвы. Квартира досталась ей по наследству, от легендарного дедушки-разведчика. Вся квартира была увешана старыми фотографиями еще молодого дедушки. Со вкусом подобранная старинная мебель не выпускала из своих объятий. Огромные, в всю стену, книжные полки содержали собрания сочинений авторов, имена которых я даже и не знала. Дедушка был одним из тех чекистов, которые хранил идеалистические взгляды на революцию до самого расстрела. Он до самого последнего дня собирал эти книги, спасая их от сожжения в печах НКВД, скручивания на самокрутки и от гниения на помойках после ареста их прежних владельцев. Мебель он спасал тоже – иначе ее бы сожгли в буржуйках.

Предки многих из «Хартии» и гостей были из числа восторженной интеллигенции начала века, которая поверила большевикам и их сказкам о светлом будущем. Они воевали на фронтах Гражданской, поднимали промышленность, служили в НКВД – но не Сталину и Берии, а своей стране, которая тогда называлась СССР. Это была элита, генофонд нации, мечтатели и бессребреники, ученые, поэты и художники, ненавидевшими карьеризм, косность и мещанство. Многие, втянутые в горнило гражданской войны, стали теми самыми «комиссарами в пыльных шлемах», смело бросавшихся в бой с врагами на войне и с ложью и несправедливостью в мирное время. Фактически они одни сохраняли для народа образцы высокой морали и нравственности и готовность к самопожертвованию в то время как страну захлестывала первая волна торжествующего быдла. Жизненные пути почти всех их пресеклись в кровавой вакханалии 37 года. Не они, но их тени донесли эти идеалы до 1991 года, дав последний ярчайший всплеск экономических «камикадзе».

И горькой иронией судьбы стало то, что их внуки доделывали то, что не успели их деды, продолжая бороться против обожествления памяти их палачей и нового огосударствления палачества, опять начатого серыми людишками в погонах.

Квартира Маши была огромной, в одном конце ее можно было сладко спать (чем я нередко злоупотребляла) в то время как в другом могли кипеть нешуточный страсти.

Типичная запомнившаяся мне картина – я, растрепанная и продирающая глазки, выползаю из темноты на свет, а блистательный Зариховский вещает:

– Покаяние! Вот, к чему мы должны призвать этот народ! Никогда в этой стране не будет никакого прогресса, пока народ довольствуется этой властью, этой историей и этой страной.

Сколько не повторяй «Россия – часть Европы», никакие западные ценности не приживутся на этой выжженной ленью и самодовольством ментальной почве. Хлеб есть, зрелищ уже всем по горло хватило, все жуют и молчат. И радуются. Радуются, понимаете? А если не приживутся западные ценности, то будьте уверены, вырастет что-нибудь такое, что нас всех погубит.

Да и не возьмут нас в Европу. Нас боятся, и правильно. Только покаяние может перевесить в глазах цивилизованного мира те пуды зла, которые Россия принесла в мир в 20 веке.

А потом – потом будет суд. Очистительный. Справедливый…

Окончание речи потонуло в аплодисментах – народу тогда собралось много.

Я позже рассказала об этом Ирине Максимовне.

– Покаяние – хороший контекст, – подтвердила она, – только про суд не надо. Спугнем.

Зариховский был одним из моих кумиров. Он входил в Белый Список России, куда мы с Машей заносили самых умных, совестливых и высоконравственных представителей еще сопротивлявшейся интеллигенции. Чтобы ни делала власть, члены Белого Списка это критиковали, жалили точно и язвительно, часто вызывая истерически припадки в Кремле. Мы знали, что режим, основанный на лжи и насилии, ненавидимый собственным народом и всем миром, подтачиваемый изнутри повальной коррупцией, когда-нибудь падет, и тогда члены Белого Списка станут новой властью России, властью свободы, справедливости и правды.