Всё так, но с точностью наоборот. В “Двенадцати” есть и видение Христа, который во время революционного Мальстрёма реально засиял над Россией, а не как “реминисценция христианской мистики”, и сама единая Россия с её гранями Велги-демоницы и Навны-богини одновременно, и пророчество о том, что русский бунт, “бессмысленный и беспощадный”, — это надолго… Так же не угас светильник Блока. Накануне смерти он вспыхнул великолепным стихотворением о Пушкинском Доме, где поэт вновь присягнул пушкинской ясности, той самой ясности, которую Андреев недооценил.

Сказанным здесь я не отвергаю ценности мученического опыта Даниила Андреева, но лишь подчёркиваю, что его визионерский опыт ограничен, как и любой опыт подобного рода. Это луч фонаря, освещающий лишь часть потусторонних потёмок нашей планеты, а вовсе не сумерки галактических просторов. Причём человек, постоянно вовлечённый в визионерский “Мальстрём”, неизбежно уходит от постижения глубин земного бытия. Писателю совершенно необязательно обладать даром визионерства, чтобы видеть проблемы настоящего и будущего шире, глубже, чётче, чем остальные люди. Пушкин, Достоевский, Гоголь, Лев Толстой, Шолохов, М. А. Булгаков — тому свидетельство.

Весьма интересны взгляды Даниила Андреева на личную трагедию Гоголя, который, по мнению автора “Розы Мира”, не сумел соединить в себе художника и проповедника, не справился с противоречием в своей душе “между православным аскетизмом и требованиями художественного творчества”, ибо вестничество через образы искусства, по мнению Андреева, не должно “непременно связываться с высотой этической жизни, с личной праведностью”. Гоголь надорвался именно вследствие трагического внутреннего спора на эту тему. И наоборот — Андреев защищает Льва Толстого от обвинений в бесплодном, с точки зрения многих, уходе великого писателя в религиозное проповедничество. “Скольких гениальных творений лишились мы из-за этого!” — цитирует он один из таких упрёков. — Подобные стенания доказывают лишь непонимание личности Толстого и детскую непродуманность того, что такое русская гениальность. На склоне жизни каждого из гениев России возникает мощная, непобедимая потребность стать не только вестником, а именно пророком — гонцом горнего мира, выражающим высшую правду не одними только образами искусств, но всем образом своей жизни. Найти такой синтез и воплотить его в реальность дано только ничтожным единицам. Лев Толстой не нашёл его и в проповедничестве своём не создал ничего равноценного “Войне и миру”. Но поступить он мог только так и никак иначе”.

Высокая духовность женских образов русской литературы, столь ценимых во всём мире и делающих её, по словам западных литературных критиков, святой, Андреев также поворачивает неожиданным образом — как предчувствие русскими гениями эпохи торжества Навны — светлой богини Шаданакара. Дело здесь не в специфической терминологии Даниила Андреева, но в подтверждении другими пророчествами прихода эпохи женщины. Да и обыкновенная логика подсказывает, что многовековое господство мужчин завело планету в тупик и нуждается в смягчении женским началом.

ИТОГИ

Они очень противоречивы, как сложен и противоречив предмет нашего разговора. Мне представляется, что взоры исследователей в скором будущем ещё не раз обратятся к феномену Даниила Андреева. Речь идёт не о воздаянии ему каких-то запоздалых литературных почестей или пристальном изучении его визионерского опыта. Феномен Андреева требует осмысления в плане вестничества, ибо слишком уж много “вестников” развелось в последнее время, и моря контактёрской литературы на книжных прилавках наводят на грустные размышления. Потерян здравый смысл. Не только рядовые люди, но и государственные деятели нередко “смущаются” различными “пророками”, астрологами, “ясновидящими”. Или, наоборот, тупо отмахиваются от вестей из сфер “другой жизни” как от чертовщины. А ведь из истории нам известно, что к религиозным пророчествам, а также к вестям из инобытия внимательно прислушивались многие выдающиеся люди. Стихотворению Пушкина “Пророк” предшествовали реальные тонкие образы, увиденные поэтом. Моцарт отчётливо слышал “музыку сфер” и, по собственному признанию, лишь записывал её нотными знаками. Жаловался при этом, что записи несовершенны! Менделеев увидел схему периодической системы элементов во сне. Тамерлан повернул своё войско от Москвы, имея устрашающее видение Божьей Матери, которая предрекла ему поражение. Сталин, как уже говорилось, всерьёз отнёсся к визионерству православного ливанского митрополита Илии и выиграл войну. Рузвельт во время Второй мировой войны пошёл на тесный союз с Россией, даже находился под сильным влиянием Сталина именно под впечатлением писем из Гималаев, переданных ему через Е. И. Рерих. В письмах чётко очерчивалась грядущая великая роль России в судьбах мира. Документированные примеры можно продолжать до бесконечности.

Ещё больше примеров другого рода. Очень чуткий к приметам и пророчествам А. С. Пушкин, в 20 лет услышав от немки-предсказательницы Киркгоф, что умрёт в возрасте 37 лет от руки белокурого человека, всю остальную жизнь словно влёкся по колее этого предсказания. Он боялся даже обменяться рукопожатием с чужим блондином. А в конфликте с Дантесом забыл слова Киркгоф, забыл совершенно, в том числе её оговорку, что поэт доживёт до глубокой старости, если не помешает белокурый человек или лошадь белой масти… То есть опять-таки “бабушка надвое сказала”. Делай выводы, не влекись бездумно и некритично к предначертанному кем-то концу, чего Пушкин при всей его гениальности не сделал. Но судьба Пушкина — предмет особого рассмотрения.

Что в итоге можно сказать о космосе Даниила Андреева и пророчествах автора “Розы Мира”? Во-первых, при всей уникальной образованности Андреева, при всей его литературной талантливости и визионерской прозорливости он — в части видения “Шаданакара” и прогнозов дальнейшего развития человечества — в целом находится вне религиозной традиции. Ни ведическая литература, ни Библия, ни Нострадамус, ни даже известная болгарская пророчица Ванга не отваживались на столь подробное воссоздание картин будущего, какое свойственно автору “Розы Мира”. Втискивать сознание человечества в жесткие рамки точных пророчеств нет необходимости и опасно…

Во-вторых, визионерский опыт всех великих поэтов, учёных, политических деятелей прошлого был, как правило, кратковременным. Даниил Андреев, по его собственным признаниям и свидетельствам знавших его людей, видел картины тонкого мира с некоторого времени почти непрерывно. Факт тоже настораживающий, поскольку аберрации сознания в подобных случаях неизбежны. Это знали православные монахи, когда им по необходимости случалось долго контактировать с миром невидимым, проходя этап “трезвения”. Они расценивали многие увиденные картины как “прелести”. Умели отделять их от состояния “исихии” — тишины, лишённой любых образов и звуков, — состояния, обеспечивающего здоровый контакт с высшими сферами… Точно так же поступают суфии ислама, буддисты и любые другие искатели подлинного взаимодействия с Богом или Учителем.

Третье. Сам Даниил Андреев к своим визионерским способностям, будучи честным человеком, относился противоречиво: с одной стороны, он благодарил Бога за них, с другой — видел в них некое Божье наказание, дополнительный, по сравнению с остальными людьми, крест, возложенный на сознание. А вот как неожиданно оценивает уникальные способности Андреева жена писателя: “Я думаю, что инфаркт, перенесённый им в 1954 году и приведший к ранней смерти… был следствием этих lt;визионерскихgt; состояний, платой человеческой плоти за те знания, которые ему открылись. И как ни чудовищно прозвучат мои слова, как ни бесконечно жаль, что не отпустила ему Судьба ещё хоть несколько лет для работы, всё же смерть — не слишком большая и, может быть, самая чистая расплата за погружение в те миры, которые выпали на его долю”. Алла Александровна совершенно права: расплата могла быть куда хуже — безумие. Сама она пережила мужа почти на полвека, придя от мятежных духовных исканий к строгой православной религиозности. Права она и в том, что длительное блуждание мужа по тонким мирам не только сократило ему жизнь, но и затруднило достижение подлинных литературных высот и святости в жизни, на что он мог с полным правом рассчитывать в силу своего литературного таланта, благородства души, наконец мученического искания Истины.