Вот почему мне не кажется удивительным, что человек, благодарный за науку, объявлял своим родоначальником, духом-покровителем то или иное животное, подсказывавшее в трудную минуту решение, заботившееся о членах рода.

В отличие от своих предшественников, боги-герои могли всегда предъявить конкретный список заслуг перед людьми, отнюдь не ограниченный своим общим к ним благорасположением. Озирис был первым земледельцем Старого, а Гайавата — Нового Света; Прометей подарил людям огонь, как это делали все Прометеи на всех континентах, а Ильмаринен был первым кузнецом в холодной Карелии. До них были боги-дарители. Они дарили людям тепло, свет, обильную пищу, устанавливали обильные рыбой или зверем годы. Казалось бы, между героем и богом разница невелика. Но в этой смене понятий лежит как бы «инфляция идеи». По мере того как иссякали дары богов, человек начинал понимать, что обречён искать свой собственный путь — тяжёлый, трудный, на котором каждый шаг стоит жизни, где каждое личное завоевание имеет цену лишь тогда, когда его можно распространить на остальных

Именно тогда впервые — плохо ли, хорошо ли — забрезжила догадка младшего Карамазова о «единой слезинке». Стал меняться критерий — изменилась и награда. Трудно, очень трудно было стать человеку богом. Но вместе с тем лишь небольшое расстояние всегда отделяло бога от человека — не мощь, не власть, нет: любовь и сострадание. Любовь и понимание.

Так бог становился Человеком…

49

Последний день больших раскопок. Завтра уже не придёт под окна многоголосая крикливая орава ребятишек, чтобы со звоном и спорами разбирать из-под навеса лопаты, доискиваясь по каким-то тайным меткам, где чья.

Теперь у меня остаются мои ребята и Оля с Игорем. С завтрашнего дня начинается обработка находок, их классификация, предварительное изучение, склейка черепков. На раскопе я буду вычерпывать профили ещё не засыпанных стенок раскопов, зарисовывать их, отбирать различного рода образцы, писать отчёт. Ну и время от времени будем вести разведку, выбираясь на Сомино озеро, спускаясь по Нерли, чтобы в августе продолжить раскопки на Дикарихе, когда приедет мой приятель, тоже археолог, из Ленинграда.

Слава подходит ко мне с планом и протягивает папку:

— Второй раскоп закончен, товарищ начальник. Всё!

И словно эхо откликается Игорь:

— Раскоп закончен, Андрей Леонидович! Всё перекопали…

Школьники стоят, опираясь на лопаты. Ещё не наступило время положенного перерыва, и, привыкнув к работе, они ощущают сейчас какую-то растерянность, смотря на вскопанное дно раскопа, где для них уже нет места. Но вместе с тем и удовлетворённость: всё-таки они справились с заданием, строительство может продолжаться, а для них наступают долгожданные каникулы. Да, всё. На первом раскопе нам осталось зачистить стенки, чтобы сфотографировать, а потом и засыпать их. До следующих раскопок.

Следующие раскопки? Когда они будут? Через год? Через десять лет? Вполне может случиться, что тогда Польцо будет копать кто-либо из этих ребят, если его поманит к себе история, и, вернувшись в такое же, как это, лето на Вёксу, он невольно вспомнит эти раскопки, этот день и, может быть, поймёт то, что чувствую я сейчас, глядя на перевёрнутые, перебранные руками отвалы земли.

Земли человеческой…

— До свидания, ребята! Счастливого вам лета!

Последние школьники ещё виднелись на мосту через Вёксу, когда ко мне подошёл Данилов. Вот с кого надо было бы всём нам брать пример: такой заряд оптимизма заключён во всём его облике, такая уверенность дышит в каждой чёрточке его сияющего лица, что, ей-богу, моего Василия Николаевича можно было бы прописывать всем в качестве безотказного лекарства против меланхолии и уныния!

А ведь я знаю, что далеко не всё у него идёт гладко, да и трения с начальством за последнее время как-то уж очень стали явными.

— Ну что, — приветствовал он меня, как всегда, крепко пожимая руку, — завершающий аккорд — и конец? Или только очередной перерыв в наступлении на наше хозяйство? Совсем ребят отпустил?

— Отпустил. Пусть отдыхают. Но для нас здесь работы ещё непочатый край… Так что не рассчитывай на скорое завершение — раньше чем через месяц прокладывать водопровод не позволим.

Главный инженер махнул рукой.

— Водопровод! Вспомнил! Никто его здесь и не собирается строить. Ещё весной всё перепланировали. Ты со своими черепками и не заметил, что мы с той стороны насыпи его пустили. Всё уже выкопано, поставлено, засыпано… Ты думаешь, там времянка, как я тебе говорил когда-то? Не беспокойся, всё фундаментально сделано, и никаких дополнительных затрат не понадобится. Проморгал ты этот кусочек, проморгал!

Действительно, проморгал. Хотя подозрения были. А мог бы заметить, что с некоторых пор мой приятель перестал интересоваться, когда же мы освободим территорию для строительства. Ну а что касается новых дотаций… В конце концов все мы реалисты, и я прекрасно понимал, что всё возможное я и так получил со строительного управления.

Поэтому я рассмеялся и хлопнул Василия Николаевича по плечу:

— Знаешь, Вася, все мы не лыком шиты! Неужели же ты думаешь, что у меня глаз нет? Но есть и соображение. Ты навстречу мне пошёл, до весны проект не переделывая? Пошёл. Ну и спасибо. Теперь ты проект переделал? Переделал. И за это спасибо…

— А здесь-то за что, чудак человек?

— За то, Вася, что строительство на эту сторону больше не полезет и оставшаяся нераскопанной часть сохранится для будущих археологов, которые рано или поздно сюда придут, чтобы узнать о прошлом куда больше, чем это удалось нам…

Он посмотрел на меня хитро, и улыбка раздвинула его рот до ушей, которые засветились красными фонариками.

— А я-то считал, что ты больше о себе стараешься, чем о других! Думаю, дай ему возможность, так всё здесь разнесёт, на обоих берегах, под корень сроет… — И посерьёзнел. — Правильно это. Вот и Слава Королёв, с которым мы тут у тебя поцапались… Когда он меня за плотину ругал, тоже ведь прав был, что тут скажешь. Но и я прав, — встрепенулся он с петушиной лихостью. — Придумаем ещё, как и реку запрудить, и воду чистую оставить! Правда, не мне это уже, наверное, делать придётся… Вон в Калинин зовут, там места у меня родные…

— Со своим не сработался? — спросил я, понимая на что намекает главный инженер.

— Со своим, — согласился Василий Николаевич и вздохнул. — Да какой он, к шуту сказать, свой? Нет у нас с ним понимания. Думаешь, так бы легко он тебе деньги отпустил, если бы я его каждый день не грыз? Чёрта с два! Ну да ладно. Сделали мы с тобой дело? Глядишь, не здесь, так ещё где-нибудь сделаем! Как это дружок твой ярославский поёт: «…Не надо печалиться, вся жизнь впереди…» Вот и у нас с тобой тоже жизнь — и если не вся, то всё-таки впереди большая и лучшая часть, верно?!

50

…После обеда я сидел за сметой, подсчитывая оставшиеся финансы и израсходованные человеко-дни. Дней накопилось много, средств осталось мало. Михаил и Слава были на реке, где поочерёдно до посинения испытывали новую конструкцию копья для подводной охоты — сочетание бамбукового колена удилища с алюминиевой вилкой на конце.

Через открытую дверь до меня донёсся голос Юрия:

— Здесь он? Или опять куда-нибудь уехал?

Юру я ждал с двенадцатичасовым поездом. Он писал, что приедет сразу же, как только закончится экзаменационная сессия в его институте. По моим расчётам, последний экзамен должен был быть дней пять назад. Своего приятеля я ждал все эти дни, и сегодняшний должен был быть последним. Но вот и двенадцатичасовой поезд пришёл, а Юрия всё не было. Дорогу сюда он знал не хуже меня, и беспокоился я только об одном: чтобы вместо Купанского он не оказался, скажем, в Кандалакше или в Коктебеле, от него это можно было ожидать.

— А вот и я! — сказал Юрий, входя в комнату и сбрасывая рюкзак. — А почему ты не на работе? Я решил, что ты уже на Дикариху перебрался: на раскопе никого нет, стенки почти все присыпаны… Где же остальные?