Для лучшего понимания политики XXI века надо найти факторы, не имеющие исторических прецедентов. Эти факторы будут придавать политике XXI века ее характерную окраску. Какие же из них актуальны лишь для этого столетия? И в чем их неповторимость и новизна? Не будничность и серость будут отличать правительства завтрашнего дня. И даже не самоубийственная безнадежность для всего ампутированного и фанатичного. Это потрясающий уровень развития сетей.

На протяжении всей истории человечества связь была секретным, дорогим и сложным предприятием. Ею занимались правительства. Грамотным, бывшим незначительной частью населения, платили, чтобы они пачкали чернилами бумагу и вели необходимую документацию по учету житниц и налогоплательщиков. Это были египетские писцы, китайские ученые бюрократы и средневековые клерки.

В XXI столетии подобных ограничений уже нет. Оно переполнено банками данных, волны разных диапазонов пересекают его вдоль и поперек, а уровень образования поднялся до небес. Так что Новый мировой порядок не будет привычной империей. Это военно-развлекательный комплекс, опутанный сетями с псевдобиологическими свойствами.

При подобных обстоятельствах национальное правительство не может охарактеризовать реальность с помощью нескольких позолоченных свитков. При чрезвычайных обстоятельствах оно будет лезть из кожи для обеспечения цензуры, зрелищности и плести интриги, такова уж природа военно-развлекательного комплекса, но за пределами этого залатанного королевства все и каждый будут поднимать его на смех.

Имея достаточно аппаратуры и веские мотивы для ее использования, каждый становится источником массовой информации. Средства массовой информации заваливают всех работой – даже террористы-луддиты[40] поставляют свои видеопроповеди джихада в средства массовой информации. Политики оказываются лишь одними из пользователей Сети. Они не контролируют и глобальную транспортную сеть. Это лишь те, кто несет ответственность в случае всеобщей паники.

Если определять основных игроков в информационных сетях, это, без сомнения, будут не политики. Это мультинациональные медиа-гиганты, такие как AOL Time Warner, монополистические титаны программного обеспечения, как Microsoft, и разведывательные институты, подобные ECHELON. Обратите внимание, что не они создали Интернет, но они защитили его от демократических перемен. Первый опутает правительство со всех сторон, второй разобьет его в суде, а третьего даже не существует официально.

Если проанализировать освещение американской политики средствами массовой информации, станет очевидной одна очень странная вещь. Хотя все комментаторы обычно ссылаются на «американский народ», никто на самом деле не хочет быть им. «Американский народ» – своего рода официальный миф, такой же как флогистон или философский камень.

Каждый настоящий американец в Соединенных Штатах считает себя необыкновенно опытным и искушенным гражданином. Никто не воспринимает речи политиков всерьез. Политические заявления подробно анализируются учеными мужьями на предмет рассчитанной привлекательности для различных слоев населения и заинтересованных групп. Так что ни одного американца никогда не трогают эти речи. Напротив, каждый считает себя мастером интриг и включает телевизор во время ток-шоу лишь затем, чтобы услышать, будет ли сказано то, что он предполагал услышать. Политиков ценят за способность оставаться на волне и использовать силу своего макиавеллистского очарования. Их безжалостно отвергают как глупых, сумасшедших или отживших свой век, если складывается впечатление, что они верят собственным пресс-релизам.

Во время предварительных выборов никто не ходит по домам, чтобы пробудить политическое сознание инертного населения. Американская политика стала совершенно неуправляемым, абстрактным и виртуальным процессом. Устроители кампаний тратят громадные суммы на то, чтобы устроить себе ритуальные шоу в средствах массовой информации, которые затем подвергаются психоанализу в связи с эффективностью воздействия на телезрителей. В подобной атмосфере испаряются простые, искренние политические убеждения: их сменяет не просто цинизм, а информационная грамотность населения, достаточно умудренного, чтобы думать и поступать подобно профессиональным политикам.

Профессиональная политика сегодня сильно напоминает торговлю лошадьми в задымленных помещениях. Большинство политических деятелей имеют публичные арены, где устраиваются сражения из-за принципов, и элитные арены, где исчезает любая разница между ними. И это не лицемерие, это простой менеджмент. После прохождения или провала любого закона каждый подсчитывает собственные прибыли и собственные потери, а политическая жизнь быстро движется вперед, несмотря на то что нерешенность определенных проблем может сильно ударить по нескольким вдовам и сиротам. Это похоже на поп-музыку, ручное ремесло и морские приливы – столь же циклично и безжалостно. Это может быть довольно грязным и отвратительным, но во всем этом есть что-то воодушевляюще гуманное и непреходящее. Люди, преуспевшие в данной профессии, наслаждаются своей игрой, это настоящие профессионалы. Они профессионалы в области медиа: они покупают их для своих клиентов, а потом посещают ток-шоу как кино– и телезвезды. И это срабатывает.

За исключением вспышек эксцентричности: скандала и террора. Иногда повседневная политическая жизнь прерывается событием настолько отвратительным и гнусным, настолько выходящим за рамки, что ставит под вопрос всю систему. Тогда очевидная коррумпированность, цинизм и отсутствие идеалов неожиданно становятся невыносимыми. Как и неверность в браке, это настолько серьезный проступок, настолько болезненный и оскорбительный, что его просто нельзя опровергнуть с помощью логических доводов или скрыть за горой бумаг. Годы бескорыстной службы обществу, годы технократической стабильности не могут оправдать его. На повестку дня выходят угрозы, взаимные оскорбления, бряцанье оружием, истеричные рыдания и демонстративное заламывание рук. Это моральная паника.

Моральная паника – это не политическая реформа. Кто-то может ссылаться на моральную панику благодаря ее политическим достижениям. Но таковых нет. Никаких последствий, никаких перемен. Во время паники какого-то человека или группу людей делают козлами отпущения и сурово наказывают. Но когда паника заканчивается, никто не становится счастливее, никто не чувствует себя в большей безопасности, более уверенно – никому она не приносит облегчения. Правительства, пережившие панику, не становятся более гибкими или более эффективными, справедливость не торжествует, ничто не работает лучше и не обретает больший смысл. Кризис или давление никогда ничего не укрепляли, не восстанавливали и не улучшали. Просто состоялся эффектный публичный скандал с прилюдным вырыванием волос. Такая же паника по тому же поводу может возникнуть при таких же обстоятельствах практически в любое время.

Моральная паника – весомый политический мотив информационной эпохи.

Моральная паника охватывает мир сетей по весьма существенной причине. В нем осталось очень мало того, что имеет значение.

Возьмем, к примеру, Интернет. Это едва ли не квинтэссенция созидательного разрушения, самая быстрая техническая трансформация в истории человечества. Эта трансформация обрушилась быстро, в одночасье уничтожив громадные состояния. Интернет – не информационная супермагистраль. Такие трассы строятся на государственных землях правительствами, их деятельность регулируется с помощью транспортного законодательства, а сами они тщательно охраняются полицией. Интернет создавался «снизу», практически хаотично, без единого плана, в страшной спешке. Посредством десятков субкультур он объединяет миллионы людей, разделенных множеством государственных границ. К тому же там практически нет правопорядка. Шпионы прячутся повсюду, стражи закона стараются поймать компьютерных злоумышленников, но никакая официальная юрисдикция не распространяется на это Зазеркалье. В Интернете нет прочных правовых традиций. Если вы выйдете из дома, чтобы «найти какой-то Интернет», или «купить немного Интернета», или «подать на Интернет в суд», у вас ничего не выйдет. Нет никакого Internet Inc.

вернуться

40

Луддиты – участники стихийных выступлений против машин и капиталистической эксплуатации в Великобритании в конце XVIII – начале XIX века; названы по имени легендарного подмастерья Джона Лудда, который первым разрушил станок.