«Что хорошо? Хорошо быть храбрым: благо войны освящает всякую цель. Дух есть жизнь, которая сама врезается в жизнь».
Он говорит о старом и немощном Боге:
«Прочь с таким Богом! Лучше совсем без Бога; лучше на собственный страх устраивать судьбу — лучше быть безумцем; лучше самому быть Богом!»
Ницше вторит ему:
«Подражайте ветру, когда вырывается он из своих горных ущелий; под звуки собственной свирели хочет он танцевать, — моря дрожат и прыгают под стопами его.
Хвала доброму неукротимому духу, который дает крылья ослам, который доит львиц, который приходит как ураган для всякого «сегодня» и для всякой толпы. Хвала духу бурь, который танцует по болотам и по печали как по лугам!» — и добавляет еще:
«…кто принадлежит мне, должен иметь крепкие кости и легкую поступь, — находить удовольствие в войнах и пиршествах, а не быть букой и Гансом-мечтателем; быть готовым ко всему самому трудному как к празднику своему; быть здоровым и невредимым.
Лучшее принадлежит моим и мне; и если не дают нам его, мы сами его берем: лучшую пищу, самое чистое небо, самые мощные мысли, самых прекрасных женщин!»
Отрицая Бога, он уже выше Бога; он властелин мира — Сверхчеловек. Словами Заратустры Ницше подтверждает правильность его выбора силы, а не слабости:
«Сколько вижу я доброты, столько и слабости; сколько справедливости и сострадания, столько и слабости. Но это трусость — хотя бы и называлась она «добродетелью».
Проповедники смирения! Всюду, где есть слабость, болезнь и струпья, они ползают как вши; и только мое отвращение мешает мне давить их.
Я — Заратустра, безбожник; где найду я подобных себе? Подобны мне — все, кто отдают себя самих своей воле и сбрасывают с себя всякое смирение.
Вы все мельчаете, вы — маленькие люди! Вы распадаетесь на крошки, вы — любители довольства. Вы погибнете еще от множества ваших маленьких добродетелей, от множества ваших мелких упущений, от вашего постоянного маленького смирения!
Вы слишком щадите, слишком уступаете: такова почва, на которой произрастаете вы! Но чтобы дерево стало большим, для этого должно оно обвить крепкие скалы крепкими корнями!
«Дается» — таково учение смирения. Но я говорю вам, вы — любители довольства: берется и будет все больше браться от вас!
Делайте, пожалуй, все, что вы хотите, — но прежде будьте такими, которые могут хотеть!
Но приближается их час!.. Час от часу становятся они меньше, беднее, бесплоднее — бедная трава! бедная земля!
И скоро будут они стоять, подобно сухой степной траве, и поистине, усталые от самих себя, — и томимые скорее жаждой огня, чем воды!
…возвещать будут они некогда огненными языками: он приближается, он близок — великий полдень!
Так говорил Заратустра».
Автор неутомим, он восклицает еще!
«Кто живет среди добрых, того сострадание учит лгать. Сострадание делает удушливым воздух для всех свободных душ.
Под старым хламом покоятся дурные испарения. Не надо взбалтывать топь, надо жить на горах!
Сладострастие, властолюбие, себялюбие: они были до сих пор наиболее проклинаемы и больше всего опорочены и изолганы, — их хочу я по-человечески взвесить.
Сладострастие: жало и кол для всех носящих власяницу и презрителей тела… только для увядшего сладкий яд, но для тех, у кого воля льва — великое сердечное подкрепление и вино из вин, благоговейно сбереженное.
Властолюбие: грозный учитель великого презрения, которое городам и царствам проповедует прямо в лицо: «Убирайтесь прочь!» — пока они сами не возопят: «Пора нам убираться прочь!»
Ненавистен и мерзок… тот, кто никогда не хочет защищаться, кто проглатывает ядовитые плевки и злобные взгляды, кто слишком терпелив, кто все переносит и всем доволен: ибо таковы повадки раба.
Но для всех… приближается теперь день, перемена, меч судьи — великий полдень: тогда откроется многое!
И кто называет Я здоровым и священным, а себялюбие — блаженным, тот поистине говорит, что знает он как прорицатель: «Вот он приближается, он близок — великий полдень!»
Так говорил Заратустра».
Философ верит: такие люди появятся!
«Что такие свободные умы могли бы существовать, что наша Европа будет иметь среди своих сыновей завтрашнего и послезавтрашнего дня таких веселых и дерзких ребят во плоти и осязательно… — в этом я менее всего хотел бы сомневаться. Я уже вижу, как они идут — медленно-медленно; и, может быть, я содействую ускорению их прихода, описывая наперед, в чем я вижу условия и пути их прихода».
Орлов долго читал и перечитывал строки великого мыслителя, представляя себе нового человека этаким буйным, разудалым бородатым викингом с мечом на поясе и огромной чашей вина в руках; улыбался в ночной тишине.
— А что, — думал он, — разве молодцы из моей дружины не достойны викингов? С двенадцатого года в боях и походах — им сам черт теперь не брат! Прикажи я, в пух и прах разнесут любые адские чертоги.
Знанием, правда, не обременены — далеко им еще до «сверхчеловеков». Ницше-то понимал, что настоящим Сверхчеловеком может стать только всесторонне образованный человек — тут одних грубой силы и хамства маловато — и сильно сомневался в том, что стремление к познанию переборет притягательность плотских наслаждений:
«…высшая культура должна дать человеку двойной мозг, как бы две мозговые камеры: во-первых, чтобы воспринимать науку и, затем, чтобы воспринимать ненауку…. Если это требование… останется неудовлетворенным, то можно почти с достоверностью предсказать дальнейший ход человеческого развития: чем меньше удовольствия будет доставлять интерес к истине, тем более он будет падать; ближайшим последствием этого явится крушение наук, обратное погружение в варварство».
Под «ненаукой» он как раз и понимал легкомысленные увлечения людей. Только вот капитализм и развитые товарно-денежные отношения могут легко исправить нежелательный перекос: перераспределение общественного богатства в сторону дополнительного стимулирования науки и образования зависит лишь от властной воли руководителей государства. А что же может быть лучшим стимулом, как не деньги!..
В будущую отдаленную эпоху еще и тотальная роботизация производства сыграет самую важную роль в освобождении досуга человека для дополнительного учения, которое к тому времени станет естественной потребностью. Во времена Ницше просто не догадывались о том, что когда-то могут появиться какие-то там роботы! Вот почему он так тяжко озадачивался искусственной дилеммой и выдумал даже некий «двойной» мозг. Откуда ему было знать, что ресурсы человеческого мозга почти неисчерпаемы: у современных людей он задействован всего на 3-4 процента своих возможностей!
Ну ладно, насчет основных императивов идеи сверхчеловека приблизительно понятно: этот человек должен быть сильным, храбрым и умным — человеком свободной созидающей воли. А вот как быть с милосердием… состраданием? Мне не нужны годзиллы без нервов и совести!
Ясно как божий день: те основы, которые я заложу в развитие людей сейчас, фундаментально проявят себя спустя десятки и сотни лет. И все зависит нынче именно от меня: как я решу!
Пока что приемлемого решения не вижу — буду думать еще.
12
Тяжело давалась работа над новой идеологией. Имелся в наличии лишь основной и весьма недостаточный материал для ее начала, но и его еще требовалось осмыслить, выверить, уравновесить по качеству, дополнить собственными идеями и только тогда уже пытаться синтезировать новое учение.
— Я не Господь Бог и не могу выдавать «на гора» готовые правила жизни, — резонно укрощал свою первоначальную ретивость к осуществлению давно задуманного Орлов. — Сначала нужно решить, из чего я могу исходить.
Есть Десять Заповедей Библии с более поздними комментариями Христа, есть учение Фридриха Ницше, есть мои собственные мысли. Вроде бы все. Ан нет!.. Есть еще заповеди пророка Мухаммеда, учения Будды, Конфуция, Лао-Цзы… индуизм в разных видах, японский синтоизм и еще множество самых разных доктрин. А кроме этого, Билль о правах и Декларация независимости США, лозунги и Декларация прав человека и гражданина эпохи Великой Французской революции, советский Кодекс строителя коммунизма.