А капитан спросил:

— Это из-за его светлости?

— Мне бы хотелось, чтобы он посмотрел на это собственными глазами. Прежде чем мы примем окончательное решение.

— Прямо здесь мы оставаться не сможем, — предостерегла Рася. — Если, конечно, не захотим послужить живой мишенью для очередного шквала. Поглядите на береговую линию: все свидетельствует о том, что здесь постоянно бушуют бури. Оставаться здесь означает самим напрашиваться на неприятности. — В задумчивости она провела ладонью по коротко подстриженным волосам. — Вместо этого мы могли бы отойти в открытое море и вернуться сюда с лунным приливом… Ночью это рискованно, но если не изменится ветер, риск будет вполне терпимым.

Капитан посмотрел на Дэмьена, затем кивнул:

— Ладно. Так и сделаем.

Рася тоже кивнула, положила на стол подзорную трубу и вышла из рубки отдать команде распоряжения о перемене курса. Дэмьен двинулся было следом, однако на плечо ему легла тяжелая рука капитана.

— Не сейчас, — проворчал он. — Погодите.

Жестом он предложил Дэмьену снова припасть к подзорной трубе. Священник так и поступил, вновь настроив ее на береговую линию.

— На самом верху лестницы, — подсказал капитан. В голосе у него чувствовалось напряжение. — Возьмите ярдов на двести правее. И чуть дальше от края.

Тени. Тяжелые уступы. И нечто в форме правильной окружности, темнеющее в солнечных лучах, нечто иссиня-черное, нечто металлическое, нечто похожее на огромный глаз, загорающийся только ночью. Увидев тот круг, мысленно дополнить остальное было уже совсем просто. Несколько сложнее оказалось разглядеть очертания предмета, находящегося за кругом. Огромный металлический цилиндр на железной станине, гигантские бревна, закрепленные тяжелыми металлическими болтами. А рядом чугунные ядра, сложенные пирамидой. И канистры неизвестно с чем.

Дэмьен опустил подзорную трубу. И тихо выругался.

— Совершенно верно, — кивнул капитан. — Не то чтобы я с такими штуками частенько сталкивался, но, по-моему, это пушка.

Стемнело, хотя и не до мрака истинной ночи. На безоблачном небе сверкали звезды, тысячами лучей пронзая тьму. Напоминало это брильянты, выложенные в ювелирном магазине на черном бархате. В западной части неба звезд было столько, что их свет сливался воедино, образуя над горизонтом нечто вроде золотого щита, увенчанного огненной шапкой. Это второе солнце Эрны — ложное солнце, потому что оно образовано из миллионов звезд, — скоро должно было закатиться, но до тех пор колонистам нечего было страшиться тьмы. Ночью это время суток могли называть лишь существа, которым страшен свет подлинного солнца.

Таррант стоял на носу и, прищурившись под сиянием Коры, смотрел на берег. Руками в перчатках он крепко вцепился в поручни; Дэмьен не сомневался в том, что костяшки под кожей перчаток побелели от напряжения. Все тело Тарранта было одновременно и неподвижно, и предельно напряжено, все внимание — сосредоточено на береговой линии. Пытается применить Познание? Наконец посвященный расслабился, глубоко вздохнул. Вид у него был явно огорченный.

— Все еще слишком глубоко, — пробормотал он. — А я-то надеялся… — Он покачал головой.

— И вам по-прежнему нечего сказать?

Серебряные глаза раздраженно сверкнули.

— Вот уж ни в коей мере! — Охотник вновь уставился на береговую линию, его ноздри затрепетали, словно вбирая запахи, приносимые издалека вечерним бризом. — Жизнь, — промолвил он наконец. И промолвил алчно. — Здесь человеческая жизнь, много жизней. Энергетические потоки полны ею. Полны страхами… — Его губы едва заметно дрогнули. Может быть, это было улыбкой. — Но это вас не интересует, верно?

— А что еще? — угрюмо спросил Дэмьен.

— Цивилизация. Но вы и сами это сообразили, увидев пушку, не так ли? Достаточно организованная, чтобы продумать самооборону, и достаточно дисциплинированная, чтобы пользоваться порохом.

— Значит, им есть от кого обороняться.

Бледные глаза уставились на Дэмьена. В сиянии Коры они казались чуть ли не золотыми.

— Да. Именно так.

— Наш враг?

— Возможно. Но кто возьмется определить, какой образ способно принять это Зло — особенно здесь, в краю, где оно зародилось? Я бы поостерегся всего — включая цивилизацию, — пока мы не обнаружим корни Зла.

— А сейчас вы сделать этого не можете?

— Все, что я могу сейчас сделать, — это последить за силовыми потоками и предположительно определить источник, от которого они питаются. Если бы я мог прибегнуть к помощи земной Фэа, мне, возможно, удалось бы выявить более конкретный и, соответственно, понятный образ… Но сейчас мои пределы доходят только до этого. Ведь взглянув на реку, вы можете по составу воды определить характер ее течения вплоть до самых истоков, но какой челн проплыл по ней самым последним, так и останется для вас загадкой. Это сравнение поможет нам и применительно к данным потокам.

— Значит, мы так ничего и не узнаем, пока не высадимся на берег. Скверно.

Таррант поглядел на Дэмьена, затем вновь уставился на береговую линию.

— Да, — тихо подтвердил он. — Так ничего и не узнаем, пока не высадимся.

Дэмьен внутренне подобрался. Слишком хорошо уже успел он узнать Охотника, чтобы его не насторожила внезапная перемена тона. А это означало, что и к буквальному смыслу слов надо подходить с особым вниманием. Пять месяцев, проведенные в море, научили его этому.

— Вы нас покидаете?

— Без этого не обойтись, — прошептал Таррант.

— Но почему же?

— Вам нужны ответы. — Голос Охотника звучал тихо и вместе с тем неистово. — А мне нужна… пища.

Дэмьен сделал глубокий вдох, стараясь максимально успокоиться перед тем, как произнести следующую фразу:

— Вы отправляетесь на берег, чтобы убивать.

Охотник промолчал.

— Таррант…

— Я таков, каков я есть, — резко перебил его Охотник. — И пригласив меня с собою в плавание, вы прекрасно осознавали, какова моя природа. Вы знали, что я буду убивать, причем убивать часто. Что убивать мне необходимо для поддержания собственной жизни. И, зная все это, вы тем не менее пригласили меня с собой. Так что давайте обойдемся без лицемерия. — Он покачал головой. — Да и вам оно не к лицу.

Руки Дэмьена невольно сжались в кулаки. Из последних сил он постарался сохранить хладнокровие.

— И когда же?

— Как только мы выйдем из зоны слежения. — Таррант кивнул в сторону дальних скал. — Они ведь, знаете ли, следят за нами. Следят с того самого момента, как мы появились на горизонте. К настоящему времени они уже разослали гонцов, мобилизовали резервы… Они исходят из предположения, согласно которому мы представляем собой передовой корабль флота вторжения. И не откажутся от этой мысли до тех пор, пока нам не удастся убедить их в обратном.

— Что ж, вот еще одна причина для того, чтобы нам не разлучаться.

— Здесь я вам не помощник, — резко возразил Таррант. — Если завтра утром нас окружит вражеский флот, я буду бессилен спасти нас. А вот на суше я смогу следить за вашим продвижением, Познанием встречать врага, обращать нам на пользу силы земной Фэа…

— И подкрепиться.

Серебряные глаза в упор уставились на Дэмьена. Взгляд был колок, пронзителен.

— Я таков, каков я есть, — повторил Таррант. — Эта тема не подлежит дальнейшему обсуждению. — Он отошел от борта. — А сейчас, прошу прощения, мне необходимо кое-чем заняться перед отбытием. Мне необходимо к нему подготовиться. Так что я вас покидаю.

Не столько поклонившись, сколько обозначив поклон, он простился с Дэмьеном. Прошел мимо рубки и миновал середину палубы, на которой сейчас собралось довольно много народу — как членов команды, так и пассажиров, но при его приближении толпа отхлынула в обе стороны, подобно волнам заговоренного моря. Кое-кто проводил Тарранта почтительным взглядом, другие предпочли суеверно отвести глаза, как будто мимо них проследовал самый настоящий демон. Он же не обратил внимания ни на кого. Все они поначалу трепетали перед ним, как всегда трепещут люди перед любыми проявлениями демонического начала, а кое-кто даже бормотал вполголоса, что плавание сложилось бы безопасней, если бы люди силком вывели его на солнечный свет, а затем развеяли его прах над водами. Но его поведение во время ужасной бури заставило мореплавателей переменить свое отношение. Четыре дюжины мужчин и женщин, совсем недавно ненавидевшие Охотника, сейчас относились к нему с трепетом на грани истинного поклонения, а те немногие, кто находил новые веяния безвкусными и отвратительными, предпочитали держать язык за зубами.