И она снова принялась жевать индюшатину, правой рукой отщипывая от тушки в раскаленной жаровне волокнистые ломтики, а левой прикрывая еду от не сводившего с нее желтых глаз Мистера Пузана — кота со впалыми боками и нервно подрагивающим драным хвостом. В своем застиранном платье цвета подгоревшей индейки Мать Джо напоминала продавленный коричневый портфель, а ее пальцы походили на узловатые сучья.
Жена Джо, возвышавшаяся возле печи, скорее всего подумала то же самое, ибо криво улыбнулась через плечо, и, прежде чем она закрыла заслонку, Джо успел заметить два длинных, тонких батона и пышный круглый каравай. Жена была тощей как смерть и болезненно куталась в фиолетовую шаль. Не глядя, она протянула костлявую, в ярд длиной руку к ближайшей бутылке с джином, сделала изрядный глоток и снова ухмыльнулась. Джо понял ее без слов: пойдешь и будешь играть, напьешься и свалишься в канаву, притащишься домой и поколотишь меня, а тогда угодишь в кутузку. Память высветила, как последний раз он сидел в грязной камере и она пришла к нему — в лунном свете он видел желто-зеленые синяки, которыми украсил ее впалое лицо — и как, пошептавшись с ним через крохотное заднее оконце, просунула ему между прутьев полпинты.
Джо и сам знал наверняка, что на этот раз будет все то же самое — если не хуже, — но тем не менее встал, в его глубоких карманах глухо звякнуло, и шагнул прямо к двери.
— Пожалуй-ка схожу я на горку, разомну-ка кости, туда и обратно, — пробормотал он, покрутив при этом узловатыми, согнутыми в локтях руками на манер велосипедных педалей, показывая, что он вроде бы пошутил.
Он вышел, помедлив сразу прикрыть за собой дверь, а когда захлопнул ее, почувствовал себя глубоко несчастным. В былые годы Мистер Пузан выскочил бы следом — затеять драку с котами или поглазеть на кошек, что сидят на заборах и крышах. А теперь вот предпочел остаться дома, чтобы шипеть у огня, таскать индюшатину и увертываться от метлы, ссориться и мириться с женщинами. Никто не последовал за ним, слышались лишь чавканье и прерывистое дыхание Матери, звон опустевшей бутылки, возвращаемой на полку, да скрип половиц у него под ногами.
Из бездонной глубины опрокинутой ночи светили морозные звезды. Некоторые, похоже, двигались, отмечая раскаленными добела ракетными двигателями пути космических кораблей. А раскинувшийся внизу городок Айронмайн выглядел так, будто все его огни разом задули и он улегся спать, предоставив свои улицы и площади невидимым призракам и ветру.
Джо по-прежнему был окутан пыльно-сухим ароматом высохшего до звона дерева за спиной, ощущая и слыша прикосновение к ногам ломких от дневного зноя трав. Ему пришло в голову, что где-то там, глубоко внутри него, Джо, кто-то долгие годы устраивал все таким образом, чтобы и он сам, и его дом, и Жена, и Мать, и Мистер Пузан подошли к своему концу все вместе. И как это все до сих пор не сгорело как спичка от кухонного жара — истинная загадка природы… Джо привычно ссутулился и зашагал, но не вверх, в гору, а вниз, по грязной дороге вдоль заброшенного Кипарисового кладбища в Ночной Город.
Ветер был легкий, но как-то необычно переменчивый и неугомонный, словно им забавлялись гномы. Он с шумом раскачивал чахлые деревья за смутно белеющей в свете звезд подвыпившей кладбищенской оградой, и казалось, что кипарисы трясут бородами из покрывающего их испанского мха. Джо почувствовал, что духам, как и ветру, неведом покой, что им все равно: то ли где-нибудь кого-нибудь пугать, то ли плыть по ночному небу в скорбно-распутной компании таких же теней. Временами среди деревьев мерцали тусклые красно-зеленые глаза вампиров, подмигивая, будто больные светляки или огни ковыляющих среди звезд ракет. Тоска не исчезала, напротив, становилась все глубже, и хотелось сойти с дороги, найти себе уютный склеп или местечко под покосившимся крестом, свернуться калачиком и лежать там долго-долго, чтобы убедить своих домочадцев, будто он им изменил. Он подумал: “Вот только тряхну кости, только метну их и отправлюсь на покой”. Но пока он так размышлял, распахнутые, повиснув на одной петле, ворота заброшенного кладбища остались далеко позади.
Поначалу Ночной Город показался ему вымершим, как и остальной Айронмайн, но постепенно он разглядел тусклые, как мутные глаза вампиров, огоньки — только мигающие чаще, в такт рваной, как если бы предназначенной для дергающихся в танце муравьев, чуть слышимой джазовой мелодии. Джо шагал по пружинящему тротуару, с грустью вспоминая о тех днях, когда пружины пели у него в ногах и он ввязывался во всякую драку как дикий кот или марсианский песчаный паук. Бог мой, сколько лет прошло с тех пор, когда он последний раз по-настоящему дрался или ощущал в себе силу. Чуть слышная поначалу музыка понемногу нарастала, и вот она уже лязгает, как капкан для медведя гризли, и грохочет, как слоновья полька. Тусклый свет превратился в вакханалию газовых факелов, мертвенно-голубых ртутных ламп и трепетных неоновых трубок. И все это буйство хохотало над звездами, среди которых пробирались космические корабли.
Затем Джо разглядел трехэтажный фасад, полыхающий всеми цветами дьявольской радуги, с бледно-голубыми огнями святого Эльма наверху. В центре были видны широкие двустворчатые двери, из-за них наружу вырывался яркий свет. Над входом золотистыми завитками пламени без устали, раз за разом высвечивалось: “Игорный дом”, а рядом сатанински-багровыми буквами загоралось: “Азартные игры”.
Итак, новое заведение, о котором все так долго судачили, наконец-то открылось! Впервые за весь вечер Джо Слаттермил ощутил в себе биение жизни и слегка щекочущее нервы возбуждение.
Тряхну-ка стариной, подумал он. Бессознательным движением оправил свой сине-зеленый рабочий комбинезон, похлопал по карманам, чтобы еще раз услышать звон монет, расправил плечи и с пренебрежительной ухмылкой толкнул дверь так, будто нанес удар заклятому врагу.
Помещение было просторным, как городская площадь, а бар был длиной с железнодорожный вагон. Сгустки мрака, стиснутые между залитыми светом зелеными игорными столами, имели форму песочных часов, внутри которых перемещались официантки и девушки-менялы, похожие на белоногих ведьм. Вдали, рядом с эстрадным помостом, виднелись обнаженные танцовщицы, чьи фигуры тоже походили на песочные часы, но уже светлые. Игроки, толстые и скособоченные, напоминали грибы. Их головы давно полысели от мучительных переживаний, которые вызывают шлепок карты, движение костяного кубика или оборот рулеточного шарика, в то время как головы девиц легкого поведения походили на заросли чертополоха.
Выкрики крупье и шорох карт звучали мягким, но уверенным стаккато, как перемежающиеся удары щеток и палочек по барабану, и казалось, что каждая частица заведения вибрирует в этом ритме.
Возбуждение Джо нарастало, и вдруг что-то пробежало по телу, как порыв ветра, предвещающий ураган: легкое дуновение предчувствия, которое — он это знал — может превратиться в торнадо уверенности. Все мысли о доме, о Жене, о Матери моментально испарились, а Мистер Пузан преобразился в молодого бесшабашного кота, ступающего мягкими упругими лапами по самому краю его сознания. И эта упругость вдруг перешла в его собственные ноги, и он напряг от удовольствия мышцы.
Джо окинул помещение холодным оценивающим взглядом; его рука как бы сама по себе поднялась и отделила стакан с выпивкой от проносимого мимо, слегка подрагивающего подноса. Наконец он нашел то, что искал. Это был, как он предположил, игорный стол Номер Один. Похоже, там собрались все Большие Грибы. Такие же лысые, как и остальные, но выше ростом, они торчали над столом как поганки. В промежутке между ними, по ту сторону стола, Джо увидел еще более высокую фигуру в длинном темном пиджаке с поднятым воротником и в темной шляпе с опущенными полями, надвинутой на глаза так, что был виден лишь треугольник бледного лица. Джо, преисполненный надежд и подозрений, шагнул прямиком к свободному месту.
По мере того как он приближался и белокожие девушки с блестящими волосами уступали ему дорогу, подозрения его все больше и больше подтверждались, а надежды росли и крепли. По одну сторону стола сидел человек — самый толстый из когда-либо встреченных Джо. Сигара во рту, серебристый жилет и как минимум восьмидюймовой ширины золотистый галстук с жирной надписью “Мистер Кости”. Напротив Мистера Кости стояла девушка-меняла, единственная, на которой Джо задержал взгляд, — совершенно голая, перечеркнутая пополам своим подносом, заставленным сверкающими башенками золотых и агатовых фишек. Рядом с ней замерла девушка-крупье, выше, костлявее и еще более длиннорукая, чем его Жена. Весь ее наряд ограничивался парой длинных белых перчаток. Женщина что надо — если вам, конечно, по вкусу кости, обтянутые бледной кожей, и груди, похожие на китайские дверные ручки.