Примолкший к этому времени экипаж, озираясь, сбился в кучку. Тогда Лавас Лаерк насмешливо воззвал:

— Где же твоя стража, Симоргия? Где же твои воины? — И направился вверх по ступеням. После мгновенного замешательства люди его последовали за ним.

На массивном пороге Фафхрд невольно застыл, пораженный причиной слабого желтого света, который он заметил еще в высоких окнах. Светилось все. Потолок, стены, покрытый слизью пол — все испускало неровный свет. Даже резьба фосфоресцировала. Трепет, смешанный с омерзением, охватил его. Но по бокам и сзади напирали, приходилось идти вперед. Вино и приказ вождя туманили разум людей, они топали по длинному коридору, словно не замечая повсюду следов, оставленных при отступлении подводным царством.

Сперва некоторые по крайней мере держали оружие наготове, чтобы отразить нападение из засады, но вскоре об осторожности позабыли, иные уже прикладывались к бурдюкам и отпускали шуточки. Громадный рулевой, на светлой бороде которого пена прибоя оставила желтые пятна, затянул матросскую песню, остальные принялись подтягивать, да так, что затряслись мокрые стены. Все глубже и глубже спускались они в пещеру ли… или в подвалы замка по широкому, закручивающемуся коридору, покрытому толстым слоем ила.

Людской поток уносил с собой Фафхрда. Когда он замедлял шаг, его подталкивали, и он непроизвольно начинал торопиться. Лишь глаза его подчинялись собственной воле, впивая исполненным трепета взором бесчисленные подробности, открывавшиеся ему то с одной, то с другой стороны: бесконечные ряды неясных фигур, морских чудовищ и отвратительных, почти людских силуэтов, человекоподобных изображений гигантских мант или скатов, словно оживавших и слегка шевелящихся в дрожащем свечении, череду эту прервали несколько громаднейших окон или просто отверстий, занавешенных темными скользкими водорослями. Повсюду были лужи воды, дергались живые еще, задыхавшиеся рыбины, идущие давили их ногами или отбрасывали прочь, в углах под водорослями укрывались наросты ракушек. В мозгу Фафхрда все громче и громче билась мысль: когда же остальные поймут, где они оказались. Кому же не ясно, что свечение вокруг — свечение моря. Должны ведь эти безумцы понять, что таинственные обитатели глубин лишь совсем недавно оставили этот коридор. И конечно же, конечно, любой своими глазами может убедиться, что Симоргия действительно канула когда-то на дно морское и лишь вчера, а может быть, только что восстала из глубин.

Но все они топали за Лавасом Лаерком, и пели, и орали, и прихлебывали вино огромными глотками, откидывая назад головы и запрокидывая вверх на ходу бурдюки. Фафхрд же не мог рта открыть. Плечи его осели, словно тяжкий груз моря навалился на них. Ум его поглотило зловещее чувство, которое внушала затонувшая Симоргая, память древних легенд. Невольно представлялись черные века, когда лишь морские твари медленно вползали в лабиринты комнат, сновали по коридорам, ютясь повсюду, в каждой трещине и расселине… так Симоргия становилась одной из тайн океана. В глубоком гроте, открывшемся прямо в коридор, он приметил толстый каменный стол и громадную глыбу кресла за ним; там, как ему казалось, мешком осел осьминог — пародия на хозяина кабинета, — щупальца его были подогнуты, немигающие глаза слабо светились.

Понемногу свет факелов побледнел — становился сильнее мерзостный свет вокруг. И когда люди умолкли, оказалось, что рев прибоя уже не слышен.

Завернув за острый угол коридора, Лавас Лаерк издал торжествующий вопль. Шатаясь и спотыкаясь, остальные поспешили за ним и сразу же радостно завопили.

— О, Симоргия! — вскричал Лавас Лаерк. — Так вот где твоя сокровищница!

Коридор заканчивался квадратной комнатой, потолок которой был много ниже, чем в коридоре. Там и тут в ней были наставлены черные, источавшие влагу кованые сундуки. Под ногами вовсю хлюпал ил, и луж здесь было побольше, и свет был сильнее.

Люди нерешительно замерли, но светловолосый рулевой ринулся вперед и ухватился за край ближайшего сундука. Угол распался прямо в его руках: дерево стало мягким как сыр, металл истекал черной грязной ржавчиной. Он снова взялся за сундук, отломив остатки крышки. Взглядам открылся тусклый блеск золота, драгоценные камни едва просвечивали сквозь слой слизи. Захваченный врасплох краб метнулся в сторону и исчез сквозь дыру в задней стенке.

С алчными воплями остальные набросились на сундуки, трясли их, долбили, молотили мечами губчатую древесину. Двое подрались из-за сундука и рухнули на него, тот распался на части прямо под ними, а они все еще возились в грязи — на золоте и самоцветах.

Все это время Лавас Лаерк не сходил с того места, откуда испустил свой первый дразнящий крик. Позабытому всеми возле него Фафхрду казалось, что предводитель в смятении: приключение кончалось и безумный рассудок его пытался отыскать нечто ценнее золота и драгоценностей, способное насытить его прихотливую волю. Потом он заметил, что Лавас Лаерк внимательно вглядывается в квадратную, покрытую илом и явно золотую дверцу, расположенную почти наискось от выхода в коридор. На ней было вырезано какое-то странное, волнистое, похожее на одеяло морское чудовище. Лавас Лаерк гортанно расхохотался, а потом направился прямо к дверце. В руке его что-то поблескивало. Вздрогнув, Фафхрд узнал свое кольцо. Лавас Лаерк дернул дверцу, но та не открылась. Тогда он вставил кольцо ключом прямо в золотую дверцу и повернул его. Она подалась под новым толчком.

И тут Фафхрд понял — его словно окатило волной: ничто не происходит случайно, и все с того момента, когда стрела его вонзилась в рыбину, было кем-то подстроено… кем-то или чем-то… Оно захотело, чтобы дверцу отперли! Северянин повернулся и понесся по коридору так, словно прилив гнался за ним по пятам.

В коридоре было светло и без факелов, со стен словно в отвратительном сне стекал бледный, кошмарный, дрожащий свет. Мертвенное сияние колыхалось словно живое, обрисовывало затаившихся в каждой нише обитателей, не замеченных им на пути туда. Фафхрд споткнулся, растянулся во весь рост, поднялся, помчался дальше. Как ни стремился он вперед, собственные движения казались ему медленными, кошмар словно сковывал его ноги. Он пытался глядеть только вперед, но уголки глаз все равно выхватывали все, что он уже видел: свисающие вниз водоросли, чудовищные рельефы, раковины, угрюмые глаза осьминога. Без удивления он заметил, что на ногах и теле его светятся пятна слизи. Из окружающего свечения вдруг выступил небольшой квадратик темноты, он припустил к нему из последних сил. Квадрат медленно увеличивался. Это был вход в пещеру. Он выпрыгнул через порог в ночь. Кто-то выкрикивал его имя.

Это был голос Серого Мышелова, друг звал его с моря, со стороны, противоположной той, где лежала разбитая галера. Он побежал на зов, спотыкаясь на предательских гребнях. Освещенный лишь вновь появившимися звездами, у ног его простирался черный залив. Фафхрд прыгнул, неловко приземлился на другую скалу; устояв на ногах, снова метнулся вперед. Над краем тьмы раскачивалась мачта. Он едва не полетел кубарем, наткнувшись на приземистого человека, внимательно вглядывавшегося во тьму, из которой он только что появился. Схватив Фафхрда за плечо, Мышелов повлек его за собой к краю воды… Зайдя поглубже, они вместе плюхнулись в воду и поплыли к шлюпу, оставленному на якоре в спокойном месте под защитой скал. Мышелов потянул было якорный канат, но Фафхрд просто полоснул по тугой веревке ножом, выдернутым из-за пояса Мышелова, и быстро, рывками вздернул парус.

Шлюп медленно тронулся с места, рябь превратилась в волны, волны выросли в валы, а затем шлюп скользнул мимо черной скалы, острием меча торчавшей из белой пены, и оказался в открытом море. Но Фафхрд молчал, подняв все, что только могло парусить, он выжимал из потрепанного бурей шлюпа все возможное. Предоставленный собственному удивлению, Мышелов молча помогал ему.

Не успели они отойти подальше, когда все море тряхнуло. Оглянувшийся назад, за корму, Мышелов хрипло выкрикнул, не веря глазам. Их быстро догоняла волна, что была выше мачты шлюпа. Мышелов невольно поднял руки, чтобы как-нибудь заслониться от страшной черной стены. Корма шлюпа поползла вверх, вверх, вверх, кораблик добрался до вершины и, зависнув, рухнул по другую сторону гребня. За первой волной катила вторая, за ней третья, четвертая, они были разве только чуть ниже. Лодку побольше, конечно же, затопило бы в один миг… Потом громадные валы уступили место рваному водовороту волн поменьше, покрытому пеной. Чтобы удержать шлюп на плаву, требовались все их силы до последней капли и еще — тысяча мгновенных решений.