Да ты с ума сошла. Он же язычник!

Лонгин

Я приду. Забирайте тело.

Женщины уходят. Мария задерживается ненадолго.

Мария

Теперь ты понимаешь, сотник?

Лонгин

Да. Он пронзил меня так же верно, как я его. И тоже насмерть. Женщина, моя жизнь разорвана на части. Посмотри: руки до сих пор в крови; она ударила, как бьет вино, когда из бочки вышибут чоп. Я сразу вспомнил все плохое, что совершил на своем веку. Боги, да совершил ли я хоть что-то хорошее? Мне поначалу хотелось бежать и мстить… Перебить ребят, добраться до глотки Пилата, Кайафы… того парня, что продал Его…

Мария

Тот парень повесился днем.

Лонгин

А я хотел после всего броситься на меч, но теперь уже оставил эту мысль. Кто я такой, чтобы судить и казнить кого-то… хотя бы и себя? Если надо было что-то делать — то делать тогда, когда мне приказали бичевать Его. Встать за него с этим мечом, хотя бы и одному против всего Рима, против всего мира… Но я струсил, женщина. Теперь я не могу прятаться за словами — «солдатский долг», «приказ», «слава Рима»… Я никогда не показывал спину врагу — но встать против друзей, когда они неправы, оказалось мне не по силам. Какой же смысл мстить сейчас, когда все потеряно?

Мария

Не все потеряно. Ты веришь в вечную жизнь, сотник?

Лонгин

То, о чем рассказывают фарисеи? (Мария кивает) Теперь уже нет.

Мария

Верь, сотник. Его Мать просила меня встретиться с тобой и сказать тебе это слово: верь.

Лонгин

(потрясен) Его Мать?

Мария

Она прощает тебя, как Он простил.

Лонгин

(падает на колени, как под невыносимой тяжестью, продолжая цепляться за копье) Не надо! Я больше не выдержу.

Мария

Должен выдержать. Она просит тебя еще об одном.

Лонгин

Что Ей угодно?

Мария

Сохрани копье.

Лонгин

Зачем?

Мария молча уходит.

Лонгин

(ей вслед) Зачем?!

Вбегает Максимус, салютует.

Максимус

Кентурион! (замечает состояние Логина) Кентурион… вам плохо? (с недоверием) Эта баба что, ранила вас?

Лонгин

Не родилась еще баба, способная меня ранить… Это все солнце, это все проклятое здешнее солнце и проклятая жара, Максимус… и доспехи… Я человек северный, все никак не привыкну.

Максимус:

Воды, кентурион?

Лонгин

Нет. Крови достаточно… Ее хватит на всех… (поднимается) В чем дело, говори.

Максимус

(после короткой паузы, в ходе которой он явно прикидывает, насколько вменяем сотник) В общем, только что доставили новый приказ от прокуратора… Эти еврейские жрецы прямо на шею ему сели и пьют кровь как клещи! У них там в храме случилась неприятность — рухнула балка и порвалась какая-то завеса, так что весь народ увидел то, чего видеть нельзя никому, кроме жрецов… (хихикает) Они себе все бороды повыщипали от горя!

Лонгин

(борясь с подступающим обмороком) Короче!

Максимус

Да, так кто-то из них вспомнил, что этот, который Царь, говорил, как воскреснет на третий день после смерти… Короче, они попросили поставить у гроба, кроме храмовой ихней стражи, еще и наш караул…

Лонгин

Они в самом деле верят, что Он воскреснет?

Максимус

Да нет — боятся, что ученики ночью украдут тело из гроба.

Лонгин

Это вряд ли… бабы показали больше отваги… Но не родилась еще та баба… которая… (падает).

Максимус

(в ужасе) Кентурион! Кентурион!!!

Действие 3

Пилат, весь взъерошенный, ходит по своей комнате в Претории. Лонгин стоит перед ним по стойке «вольно», сложив руки за спиной и расставив ноги на ширину плеч.

Пилат

(взрываясь) Да ты что несешь! Ты понимаешь, что если я расскажу это Каиафе, то гонец к Кесарю вылетит из городских ворот быстрее, чем камень из пращи?

Лонгин

Понимаю, прокуратор.

Пилат

Так что ж ты рассказываешь мне сказки?

Лонгин

Я рассказываю правду.

Пилат останавливается, сжав губы, смотрит Лонгину в лицо, какое-то время молчит.

Пилат

Я знаю, что ты никогда не пьешь на службе, Германик, иначе велел бы высечь тебя. Ты являешься ко мне с историей о небесном создании, которое отвалило камень от гробницы, не касаясь его руками, о громовом голосе, обратившем в бегство наших ребят… кстати, а куда девались молодцы из храмовой стражи?

Лонгин

Они бежали первыми. Я не буду их осуждать: это и вправду было страшно.

Пилат

А ты почему не бежал?

Лонгин

А я упал в траву. Я должен был остаться, но стоять не мог. Только бежать или лечь. Вот они меня и не заметили.

Пилат

Кто? Эти… божественные существа?

Лонгин

Да нет, они-то видели меня насквозь, словно на мне не то что доспехов и одежды — а и кожи с мясом нет… Я же говорю: страшно. Не заметили женщины — эта, Мириам из Магдалы, и еще несколько — не знаю их имен.

Пилат

Постой… Мириам из Магдалы? Та, которая спала с Требоном из второй манипулы? (Лонгин молчит) Впрочем, это неважно. Значит, там были женщины и эти небесные существа?

Лонгин

Да… Нет. Женщины были там, но небесных существ они не видели.

Пилат

Ты видел, а они нет? Как такое может быть.

Лонгин

Наверное они были невидимы для женщин. Те скоро убежали, крича, что Учителя кто-то похитил из гроба. Осталась одна Мириам. Я ее не видел, потому что лежал лицом вниз и просто ждал, когда существа убьют меня или уйдут…

Пилат

Час от часу не легче — ты лежал лицом вниз, откуда ты знаешь, что она там была?

Лонгин

Потому что я услышал ее голос. Может быть, она тоже убежала, но вернулась.

Пилат

Ладно, хотя у меня уже заканчивается терпение. Дальше?

Лонгин

Эти существа заговорили с ней. «Женщина, почему ты плачешь»? А она ответила — «Взяли моего Господа и не знаю, куда Его положили». И тут новый голос спросил ее — «Мириам, почему ты плачешь»? И я решился поднять голову. Прокуратор, это был Он. Живой.

Пилат

Ты меня без ножа режешь, Лонгин. Ну, придумай хоть что-то более убедительное.

Лонгин

Я не лгу, прокуратор.

Пилат

Так солги, дубина! Неужели так трудно рассказать, что караульные уснули, и в это время ученики украли тело, а когда ты пришел проверять посты, гроб был уже открыт и пуст?

Лонгин

Тогда Севера и Криспа обезглавят, а они не засыпали на посту. И не виноваты в том, что покинули пост. С небесными созданиями невозможно было сражаться.