В Багдаде Хулагу прекратил грабеж и резню на пятый день, желая сохранить город от пожаров. Оставшихся суннитов никто не преследовал, ибо богатства халифа были столь огромны, что удовлетворили и хана, и его сподвижников. Дальнейший грабеж стал просто не нужен, но это не остановило стратегических операций, целью которых был Иерусалим.

Слава хана Хулагу дошла до Италии и Франции. Там его и его супругу сравнивали с Константином и Еленой. Европейцы надеялись, что наконец можно будет забыть о крестовом походе, о взимании на него денег, которые оседали неведомо в чьих карманах, и о бесконечной, давно надоевшей болтовне по этому поводу. Особенно радовались гибеллины, уже потерявшие большую часть своих позиций, — тому, что происходящее расстраивает папу.

И тут-то «сила вещей» сломалась. Наступило «роковое мгновение», которое длилось чуть больше года. Оно повернуло историю всего континента в новое русло, чего никто не мог предвидеть. 11 августа 1259 г. умер Мункэ-хан.

Поэт А.А. Блок писал: «Жизнь без начала и конца. Нас всех подстерегает случай…» — и советовал ученому «веровать в начала и концы». Ему было легко. В гимназическом курсе история подавалась как цепь более или менее ярких событий, без причинно-следственной связи, причем инициаторами событий считались люди умные и реже глупые, храбрые и трусливые, хорошие и плохие. Вопрос о достоверности исторических данных ставился, но степень верности (верификация) определялась близостью к первоисточнику: считалось, что древний автор врать не будет и, следовательно, самый надежный источник — документ. А ведь они тоже врали, да еще как!

Собственно говоря, такая методика правомочна, но применима ограниченно. Ведь и микроскоп — инструмент полезный, если надо изучать кристалл или бактерию. Но рассматривать в микроскоп большой организм нецелесообразно. Надо найти другие приборы.

Монгольский улус создавался как усложняющаяся социальная система 60 лет. И вдруг лопнула одна, только одна связь… и система развалилась. Эпоха накопления сменилась эпохой распада, столь же необратимой и столь же нежелательной для участников событий, как и преды-дущая. Ведь, надо думать, никто не хотел бросить дом и семью, чтобы умирать в китайских болотах или среднеазиатских пустынях, но люди шли на это. И теперь, когда возникла необходимость убивать своего брата или друга, вряд ли кто-нибудь этого хотел. Но гражданская война вспыхнула и спалила здание, сооруженное тремя поколениями героических предков, хотя никто из ханов, возглавлявших отдельные улусы, этого не хотел.

«Сила вещей» сменила свой знак, но продолжала работать. После смерти хана события развивались так: две армии, стоявшие в Китае, возглавил Хубилай. В его войсках было больше двух третей воинов, мобилизованных на Руси, Кавказе и в Иране. По существу, это был иностранный легион, вынужденный быть верным начальникам лишь потому, что попасть в лапы китайцев было еще хуже. Эти воины устроили курултай, наподобие монгольского, и провозгласили Хубилая великим ханом.

Как реагировал на это сам Хубилай — сказать трудно, но поскольку монгольские командиры со своими отрядами от него откололись, ему пришлось принять предлагаемый пост. Альтернативой была смерть.

Монголы в степи тоже собрали курултай и провозгласили своим ханом законного наследника — Ариг-бугу. Его поддержали внук Угэдэя — Хайду, и сын Джаготая — Алгуй. Однако Алгуй затем изменил и перешел на сторону Хубилая, чем обеспечил ему победу в 1264 г. Но война на этом не закончилась.

Глава Золотой Орды, Берке, воспользовался междуусобицей для того, чтобы добыть своей Орде независимость, которая выразилась в том, что он перестал высылать в Китай деньги, собираемые в покоренных областях. Фактически Золотая Орда и примкнувшее к ней великое княжество Владимирское превратились в независимое государство, двуединую империю, вроде Австро-Венгрии.

Но это было еще не все.

Мотивы поступков как отдельных персон, так и этносов (ведь и те и другие — системы, только разных порядков) часто бывают преследующими экономическую выгоду. Часто, но не всегда.

Берке был истинный монгол, Чингисид, патриот великого улуса, но он ненавидел своего двоюродного брата — Хулагу. Из каких-то побуждений Берке перешел в мусульманство. С точки зрения тогдашних монголов, это было его личное дело, но сама точка зрения была близорука.

Узнав о разгроме Багдада и гибели халифа, Берке воскликнул: «Мы возвели Мункэ-хана на престол, а чем он нам воздает за это? Тем, что отплачивает нам злом против наших друзей… и домогается владений халифа, моего союзника. В этом есть нечто гнусное!»

Надо полагать, что Берке выражал собственную, а не государственную позицию. Золотоордынские отряды служили в войске Хулагу, будучи посланы к нему при начале похода, то есть еще Батыем. И Берке, став улусным ханом, не рискнул их отозвать. Зато он сделал это, как только узнал о смерти Мункэ. И тут же он подбил на восстание двух грузинских царей: Давида Нарина и Улу Давида. Восстание было не подготовлено и поэтому обречено, но тем не менее причинило Хулагу много неприятностей, ибо для его подавления пришлось снимать войска с фронта. И наконец, он отдал приказ своим воинам, сражавшимся в Палестине и не имевшим возможности вернуться на родину, перейти на сторону мамлюков, не без основания полагая, что земляки между собой договорятся. И за все неудачи монгольского оружия он винил Хулагу.

Но все эти передряги не имели бы значения, если бы они не сопрягались с процессами этногенеза. Аль Омари, арабский географ, в XIV в. писал о Золотой Орде: «В древности это государство было страной кыпчаков, но когда им завладели татары, то кыпчаки сделались их подданными. Потом они смешались и породнились с ними, и земля одержала верх над природными и расовыми качествами их, и все они стали точно кыпчаки, как будто одного с ними рода».

Можно обвинить Аль Омари в географическом детерминизме, но одновременно придется признать его правоту. Ландшафт и этнос — части любой экосистемы, только этнос в ней является верхним звеном. Поэтому ассимиляция монголов в XIII в. среди половцев, а потом, в XIV в., среди русских — процесс естественный и не вызывающий удивления.