Звонит знакомый, доставшийся мне в наследство от Дженни и Марфы, он был некоторое время бой-френдом Марфы. Ему лет 25–28, он работает ассистентом менеджера в огромном отеле «Уолдорф-Астория», зовут его Джеймс. Джеймс О'Брайан. Даже очень дисциплинированная и работящая Марфа в свое время называла Джеймса «рабом», не пропустившая ни одного рабочего дня Марфа! Наверное, Джеймс О'Брайан этого «раба» заслуживал. Джеймс иногда, очень редко, заходит к нам с Линдой потрепаться, по старой памяти, на кухню, как когда-то он приходил с Марфой. Мы с Линдой его не поощряем, но и не выгоняем. Терпим.
— Не хочешь ли ты пойти в кино, Эдвард? — говорит О'Брайан в трубку. — Я и мой начальник Юсуф хотим пойти в кино. С нами идут несколько девочек. — Джеймс изысканно вежлив, посему он прибавляет: — Я считаю, что фильм «Соблазнение Джо Тайнона» тебе, несомненно, понравится. В нем затронуты очень важные для нашего времени интеллектуальные проблемы.
Я колеблюсь, в другое время я бы сразу и без колебаний отказался: я обычно никуда не хожу, когда Стивен ночует дома, но проклятое полнолуние не то завтра, не то сегодня, и я уже заранее начинаю сходить с ума, или мне просто тошно.
— Хорошо, — говорю я О'Брайану, — пойдем посмотрим фильм. А что за девочки, — пытаюсь я разведать у него, — симпатичные?
— Одна очень симпатичная и очень интеллигентная, — голосом робота отвечает О'Брайан. — Она не принадлежит никому, ты можешь ее взять, если хочешь, Эдвард. — Джеймс любит словечки «интеллект», «интеллигентный»…
— О'кей, — говорю я, — там посмотрим. Где вы встречаетесь все?
Египтянин Юсуф заходит к Джеймсу, потому я тоже отправляюсь к Джеймсу, я никогда до этого у него дома не был. Живет он, оказывается, недалеко и от меня и от «Уолдорф-Астории», на 54-й улице, почти у Мэдисон.
Несмотря на прекрасный адрес, едва войдя в квартиру О'Брайана, я безошибочно обнаруживаю, что пришел к нему из другой жизни. Как-то все оказалось бедно, и плохо, и разворочано у него в квартире. Грязный диван, пара вылинявших неопределенного цвета глупых пуфиков, синий rag, который Джеймсу дали в отеле бесплатно, чем он сразу похвалился передо мной. Rag он еще не успел прикрепить к полу, я застал его разрезающим ковер. Не то Джеймс был распиздяй и не мог привести свою единственную комнату в порядок, можно было, наверное, сделать ее более привлекательной, ведь в комнате был даже камин; не то я, настолько уж избалованный миллионерским домом слуга мировой буржуазии, что вся иная жизнь вне миллионерского дома кажется мне бедной, жалкой и грязной, не знаю. Но впечатление у меня от посещения о'брайановского апартамента было подавленное, хотя мы и очень быстро ушли оттуда, едва появился египтянин Юсуф. Босс О'Брайана — Юсуф — был маленького роста, но вполне уверенный в себе человек, он как-то смягчил мое состояние. От него пахло крепкими и сладкими духами.
Мы должны были встретить девочек недалеко от кинотеатра «Литтл Карнеги», рядом с «Карнеги Холл» и «Русской Чайной комнатой». Там всегда толпа, стоит множество девушек, и, приближаясь, шагая с О'Брайаном и Юсуфом по 57-й улице, я заранее издалека вглядывался, стараясь угадать, какие же наши. Увы, меня ожидало разочарование. Наши оказались хуже всех. Страшненькие с лица, низкорослые, в бесформенных джинсах и едва не в тапочках, с сумками, с низко отвисшими к земле попками, обе в не очень опрятных вельветовых пиджаках. Я пришел в ужасное расстройство, потому что был в белых сапогах от Валентино, в полосатых, синих с белым, брюках и белом пиджаке. Загорелый, я выглядел таким иностранным и очень загадочным, вероятно, а пришлось идти рядом с девочками-ошарашками. Девочки тоже, я думаю, чувствовали себя неловко со мной, но кто же мог такую ситуацию предвидеть? Джеймс всегда одевался чистенько и носил позолоченные очки, откуда же я мог знать, что у него такие ошарашистые девочки? Работал он как раб, мистер О'Брайан, порой, по две отельных смены — по 12 часов в сутки, выслуживался, и мечтал сделаться менеджером Уолдорф-Асториевских башен. В башнях всегда останавливаются миллионеры, немногие еще уцелевшие в мире короли, главы правительств и их жены. «Что ж ты, О'Брайан!.. — подумал я, — у карьериста должны быть лучшие девочки».
— Ты всегда в хорошей форме, Эдвард… — обратился между тем ко мне О'Брайан, блестя очками, очевидно, почувствовав, что я чуть обособляюсь и что внешний вид девочек мне не понравился. — Ты делаешь физические упражнения?
«Какие на хуй упражнения, — подумал я, — просто пятнадцать лет в своей жизни прожил полуголодным, а теперь, когда жизнь уже и сытая, очевидно, уже не способен ожиреть». О'Брайану я что-то пробормотал.
«Вся наша компания, — думал я, — я — хаузкипер, и они — два служащих фешенебельного отеля, напоминает мне компанию Клайда Грифитса, из длинной двухтомной книги «Американская трагедия», которую я читал много лет назад в России, отыскав ее в библиотеке моих родителей».
Фильм оказался скучнейший, о сенаторе и его личной жизни. От сенатора уходит жена, именно тогда, когда его избирают на конвенции кандидатом в президенты. И любовница от него уходит, и дочь его не любит, и неизвестно почему только. И дочь такая истеричная, как будто ей сорок лет, а не пятнадцать. А карьера для сенатора всего важнее, он это дело любит, он бюрократ по призванию. И хотя он несчастен в личной жизни, его выбирают кандидатом, толпа ему аплодирует, даже враги-сенаторы ему аплодируют, шары летают, а музыка шумит-гремит. И все в зале поняли, что сенатор тоже человек. Что до меня, то я в этом и без фильма не сомневался. У нас в миллионерском домике ненадолго останавливался сенатор. Ненадолго, но на достаточное время, чтобы я понял, что он тоже человек.
Явился сенатор вечером из аэропорта, на лимузине, у него был с собой чемодан и портфель. Мы коротко представились друг другу. Он сказал, что он сенатор, я сказал, что я хаузкипер. Внешне он был скорее похож на мужскую модель — лицо его было лицом рекламирующего лосьоны актера. Знаете, такое очень мужское, с крупными тяжелыми чертами загорелое лицо. Real man. Первое, о чем он меня спросил, поставив в гостевую комнату на третьем этаже свои чемодан и портфель, — может ли он привести сюда на ночь леди, а также где он найдет в доме коньяк, так как он собирается вернуться поздно. Еще сенатор попросил меня показать ему, как включается наша сложная телевизионная установка. Слуга Лимонов показал ему, как управляться с нашим кинозалом, в какой последовательности и какие кнопки нажимать. Где находится коньяк, я ему тоже показал, и даже не забыл показать шкаф, в котором покоятся коньячные рюмки, почти нами не употребляемые, так как у хозяина дома от коньяка на лице выступает сыпь. Относительно леди, наглый слуга заявил, что привести или не привести леди, безусловно, личное дело сенатора, но что, если я не ошибаюсь, Нэнси должна приехать завтра рано утром из Коннектикута. «У Нэнси срочное дело в Нью-Йорке», — бодро соврал я.
Сенатора ждал лимузин. Я сунул ему ключ и показал, как открыть дверь, я не собирался его ждать, еще чего, я собирался спать. Уже выбегая, сенатор все же навязал мне поручение, попросил меня позвонить в «Парк-Лайн Отель», room 816 и сказать, что сенатор уже выехал в отель и встретит леди в холле. Я закрыл за сенатором дверь, прошел в кухню, набрал номер, назвал цифру 816, и голосочек, сладкий, держу пари, молодой и шикарной бляди, — из телефонной трубки, как бы пахнуло на меня духами и запахом дорогого тела, — сказал растянуто «Е-е-е-с?» «Сенатор уже выехал в отель и встретит леди в холле», — сказал я голосом киношного шпиона и повесил трубку.
Так что я знаю о сенаторах кое-что. Смотря же фильм, я одновременно выдумывал причину, чтобы можно было оставить мою компанию тотчас после сеанса. Мне было ясно, что дальше будет еще скучнее, и в ресторан мы пойдем самый дешевый, может быть, даже в кафе-шоп, и после обеда О'Брайан и Юсуф, и девочки будут высчитывать, черкая по бумажной скатерти ручкой, сколько денег должен выложить каждый из присутствующих, и иная тягомотина и неудобства произойдут. К концу фильма я придумал, — сказал, что у меня ночью сегодня телефонный разговор с Европой, что мне должны позвонить в определенное время из Франции, и для этого мне нужно быть дома. С чувством облегчения я расстался с ними на перекрестке. Египтянин был доволен моим уходом, вне всякого сомнения, расстался он со мной очень дружественно. «Теперь он точно выебет одну из низкопопочных девочек», — подумал я. Если бы же я остался, могло бы этого и не случиться. Египтянин практически мыслил — пизда уже есть, вдет рядом, следует довести дело до конца. Это у меня вечно вмешиваются в ебальные дела эстетика и социальщина, есть, слава Богу, и нормальные люди.