В этот момент элевейтор проехал мимо меня вверх, и я не успел, погруженный в свои мысли, увидеть, в элевейторе ли они — моя незнакомка и ее белый пиджак, или еще кто-то вызвал элевейтор с одного из верхних этажей, и он поехал наверх пустой. Пытаясь внести ясность в свой мир, я побрел по лестнице вверх, добрался до ливинг-рум, но там их не было, только поредевшие остатки сангрийников да упрямый мальчишка в чулках, как пиявка присосавшийся к мундштуку кальяна все так же сиротливо дымил. Расстроенный и разозленный хаузкипер хватил пару бокалов сангрии один за другим и подсел к мальчишке. «Точно, они в бейсменте, — подумал я, — где же еще?» Единственную надежду на то, что незнакомка не там, давало мне то обстоятельство, что, когда я поднялся на третий этаж, элевейтора там уже не было, он или проехал вверх или опять проследовал вниз, так что могло оказаться, что они, скажем, проехали на пятый этаж и вышли на крышу. «Романтически стоят сейчас на крыше и держатся за руки, смотрят на звезды», — утешал я себя. Но дьявол, сквозь гашишный дым, шептал мне с удовольствием: «За руки, русский дурачок, Иванушка Пизделеев! Да они давно валяются в бейсменте на старом матрасе, ты сам приспособил его — положил в дальний угол, к окну, за старую гладильную машину — там рядом горячая труба, и белопиджачник ебет ее, поставив на колени, здоровым своим хуем, если детям порой не хватает чувственности, то здоровья им хватает — хуй у подростков всегда стоит…»

«Фу, дурь какая, — вдруг опомнился я, — это я, интеллигентный человек, еще вчера работавший в поте лица своего над новой книгой, одержимый обычно светлыми мыслями, сижу сейчас страдающим куском мяса, и на уме у меня какая-то молоденькая нимфетка. Какого хуя!» — Я разозлился на себя самого, и встряхнулся еще раз — выпил сангрии, и решил поговорить с мальчиком в черных чулках.

Я переоценил самого себя, господа. Я уже был в состоянии полной невесомости, и если думал я более или менее ясно, хотя и не о том, о чем мне следовало думать, то говорил я самодовольную чушь, я это понимал, но ничем не мог себе помочь. Я пытался представить себя мальчику в чулках очень важным человеком, я ему сообщил по секрету, что я не только хаузкипер, но и… телохранитель самого Гэтсби, а на сегодняшний вечер и Генри. Это была такая несусветная выдумка, что я сам поморщился от безвкусия своей лжи, сообщая ее мальчику в чулках, мы тупо сидели плечом к плечу. Но юноша в чулках, слава Богу, был не в лучшем состоянии, чем я, он только сказал «Yes?», и затих, присосавшись к мундштуку. Может, он в это время вместе с Лоуренсом Аравийским пересекал пустыню — откуда я знаю.

— В наше время богатые люди никак не могут обойтись без телохранителей, — продолжал я, больше обращаясь к самому себе, чем к мальчику в чулках. — Множество случаев kidnapping, случившихся на территории Соединенных Штатов, заставили Стивена Грэя нанять меня. Я получил специальную тренировку, — говорил я, — еще в Советском Союзе, — неожиданно для себя прибавил я, поддав этим самым пикантности в свою биографию. Мальчик в чулках должен был понимать меня, как он хотел, — может быть, я был десантником там у себя в России, или еще более заманчивая перспектива открывалась для чулочного мальчика — подумать, что я окончил шпионскую школу…

Совершенно охуев, ни к селу ни к городу, я растерянно вдруг прибавил, что у меня есть пистолет, и замолчал. Мальчик в чулках заснул с мундштуком в руке. Может быть, они с Лоуренсом шли в атаку сейчас там в своей Аравии, с саблями наголо.

В комнату вошел очень пьяный и, как мне показалось, одинокий Генри, и заплетающимся языком сказал, что он сейчас упадет. Я моментально оживился: вспомнив, что я его bodyguard, вскочил, схватил ничего не подозревающего Генри и поволок его в отцовскую спальню, на дверь которой, как и на дверь моей комнаты, мы повесили табличку «Не входить! Master bedroom!» Я стащил с Генри пиджак, развязал ему бабочку, снял с него туфли и всю остальную одежду и уложил его в постель. Он что-то протестующе бормотал, но мною уже овладел служебный пыл, и я его уложил, хотел он этого или не хотел. Я выключил свет в комнате, вышел и прикрыл за собой дверь, Генри из темноты что-то жалобно пытался мне объяснить, но я не слушал. Как верный телохранитель, я уселся на пол под дверью спальни и некоторое время просидел так, не знаю, правда, сколько времени.

Когда я вдруг очнулся от соучастия в очень запутанном гашишном сне, я обнаружил, что в доме тихо. Заглянув в ливинг-рум, я увидел, что даже мальчик в чулках спит, положив голову на наши жесткие арабские подушки и выронив змею кальяна. Все остальные, очевидно, спали уже давно. Как приличный слуга, я решил обойти дом перед тем, как отправиться ко сну, я спустился вниз — на первый этаж; в солнечной комнате прямо на полу и на двух диванах спали несколько человек. Я тихо прошел к парадной двери, она, конечно же, оказалась не заперта. Я запер дверь и выключил свет на лестнице (одной кнопкой выключается свет во всем коридоре, от пятого этажа до первого), взял элевейтор и поднялся на свой четвертый этаж. Из гостевой комнаты на четвертом этаже слышался тихий храп или стон.

Я повернул ручку двери моей комнаты и вошел в темноту.

— Не зажигай свет! — сказал мне женский низкий голос. На своей кровати я различил темную фигуру, и слабо светился огонек сигареты.

Теперь мне уже иной раз кажется, что это была не она, какая-нибудь другая девочка, на которую я не обратил внимания во весь вечер, но тогда несмотря на темноту у меня не было никаких сомнений. Шторы на окнах были опущены, я никогда не опускаю шторы, господа, если я буду спать с опущенными шторами, то мой босс Стивен Грэй никогда не дождется утром своего кофе. Шторы, конечно же, опустила юная любительница приключений.

— Подойди сюда! — сказала она глухо. Огонек сигареты поплыл вниз и раздробился на мелкие части на уровне моего столика — потушила сигарету, там у меня стоял подсвечник со свечой, раздавила окурок о подсвечник. Я пошел к своей кровати, на ее голос, я уже понял что к чему, несмотря на обилие гашиша и сангрии в моем организме, я соображал быстро — юная экзальтированная особа, начитавшаяся эротической литературы, без сомнения, решила расширить свой опыт — испытать новые ощущения, поебаться со слугой. Мы все мыслим шаблонами. Так же как я неосознанно поступал шаблонно-классически, когда искал себе здесь девочку, слуга желающий отомстить «им», выебать «их» девочку, сунув свой хуй в принадлежащую им теплую щелку, она тоже разыгрывала классический вариант. Господа ведь всегда ебутся со слугами, молодые барчуки традиционно ебут горничных, а пятнадцатилетние девочки, роняя слюну, поглядывают на панталоны дворецкого или садовника. «Какая храбрая!» — подумал я о ней с уважением, много храбрее меня, хотя «подойди сюда» она произнесла, пожалуй, с излишней жестокостью, слишком нервно, но все равно, очень храбрая любительница приключений.

Я подошел. Лицо у нее было горячее и странно холодными были губы — она, наверное, очень волновалась, почти не дышала, но через все волнения и с замиранием сердца, наверное, она делала то, что она хотела. Она погладила меня рукой по лицу, нашла в темноте лицо, потом ее руки спустились на мою шею и грудь. «Прохладные юные руки», — подумал я. Я знал, что она будет делать. В наше время, когда мы все черпаем свой опыт в основном из кино и ТВ, я знал, что она расстегнет мне рубашку. Да-да, она, послушная моим мыслям, расстегнула мне рубашку — сколько подобных сцен наблюдал я в моей жизни, и в кино, и в реальности. Впрочем, что вы хотите, придумать нечто совсем иное в этой области невозможно, да и в ее шестнадцать или семнадцать лет, какая она бы ни была любопытная блядь, но мой опыт куда громаднее.

Пока я рефлектировал, юная хулиганка уже расстегивала ремешок на моих белых джинсах и целовала мой живот. Щекотание ее теплых волос по животу выключило, слава Богу, мой мыслительный аппарат, и мне стало вдруг так приятно и жутко томительно, потому что я ждал, что вот сейчас, с секунды на секунду, она дотронется до моего члена своей ручкой. А потом (мне даже стало страшно) она возьмет мой исстрадавшийся за вечер член в свой девичий чистый ротик. «Там у них тепло», — мерцали во мне слабые мысли старого развратника.