– А-а, приветствую светлейшую Миллику, - слабо улыбнулся Сталлон.
Однако та ничего не ответствовала. Лишь смотрела серьезно и немного таинственно. Чуть нахмурив неземной красоты бровку, богиня танцующей походкой подошла - и с невыразимым наслаждением отвесила пощечину. Да такую, что бог солнца слетел со своего сиятельного трона и, потирая озадаченно щеку, грозно воззрился на хулиганку.
Во взгляде его вспыхнуло ослепительное, никогда невиданное пламя, способное испепелять миры и затмевать блеском светила. Рванулось, заревев с такой силой и яростью, что от одних только отголосков с неба упало несколько звезд.
– Фигляр. Жалкий фокусник, - в обычно нежном голоске Миллики прорезалась неожиданная нотка жесткости. - Уймись. Ты бессилен предо мною - и я лишаю тебя звания верховного божества.
Бессильно опало взметнувшееся в неведомые выси сияние. И взору изумленного бога солнца предстала еще одна, казалось, навсегда забытая фигура рядом с забавляющейся ситуацией Милликой.
– Ты? Ты, падший?.. Как ты смог… - задыхающимся голосом только и произнес поникший Сталлон.
Однако вырвавшийся из заточения бог только блеснул зелеными глазами и нежно поцеловал руку Миллике. Ту самую, на пальчике которой неземным светом блистала капелька его крови.
– Теперь падший бог - твой братец Хаос, - печально ответила мать всего живого. - И поверь, я ничуть не сожалею о том. Я поставила на своего приемного сына - и он сделал все как надо. Даже ты ничего не заподозрил.
И уже уходя, тая в окутавшей их дымке, вновь объединившаяся возлюбленная пара остановилась на миг, бросив взгляд назад.
– Ты жалок, Сталлон…
Над погрузившейся в сумерки Левией блистали ночные звезды. Ветерок утих, уснул, обратившись в легчайшее дыхание эфира. И настала пора благословенного отдыха для одних. И сладких трудов для возлюбленных пар.
И все же Левия не спала. Колдовским изумрудным огнем пылал с пирамиды вонзившийся, казалось, прямо в небеса острый клинок, бросая на десятки лиг нежно-зеленый отблеск. И смотрели зачарованно на это зрелище и припозднившиеся прохожие, и стражницы на перекрестках, и ночные зеваки.
В тот миг, когда звездочетка с башни академии должна была пробить в колокол, оповещая столицу о наступлении полуночи, вспыхнул шпиль совсем нестерпимым сиянием и тут же угас - до утра.
Говорили потом, что именно в этот миг очнулись от холодного сна зачарованные воительницы прежней царицы. Пришли в себя - и стали совсем живыми. А пуще всех возрадовалась изящная, чуть остроухая девица с желтовато-зелеными глазами. Но потом замерла на миг, побледнев ликом, словно ледяная игла вонзилась ей прямо в сердце.
И с безумным криком Локси!, замерзшим на помертвевших губах, понеслась в ту сторону, где в маленькой, увитой плющом гостинице проснулся усталый волшебник, чьего сна не мог расстроить даже немилосердно храпящий в соседней комнате гном. Ибо в потустороннем сиянии открылся перед человеком проход.
Пришла пора платить по счетам. Коль скоро уж вырвал чью-то душу из серых пределов царства мертвых - будь добр, отправляйся на замену сам.
И в тот миг, когда в последнем прыжке эльфийка преодолела последнее, отдаляющее ее расстояние и единым махом тренированного тела и рвущейся вперед души взлетела на балкон, Локси стряхнул с себя остатки сна. Вынул из небытия разгорающуюся радостным пением шпагу, ощерился недобро.
– Ну-ну, посмотрим еще - кто пожалеет о таком сомнительном приобретении, как я…
И едва задыхающаяся от бега Невенор бросила взгляд на своего лорда и возлюбленного, как тот, окутываясь на ходу жаром мощнейших заклинаний, отправился в свой последний и вечный бой.
Мир потускнел, рухнул - и обломки его разлетелись перед темнеющим взором эльфийской женщины. Словно подкошенная, она упала на пороге комнаты, где еще витал слабый запах его. Впилась руками в ворс ковра, яростно ударила кулаками, ломая дубовые плахи пола и раня нежную кожу. И впервые в жизни гордая эльфийка разрыдалась - горько, неудержимо и отчаянно…
Прошли полгода, как в далекой, жаркой и многим кажущейся выдуманной Левии произошли некие события - а как много случилось за это время!
Сгинули, пропали невесть куда обе стены Хаоса. И здешняя, на суровой и неприветливой полуночи - и та дальняя, поджимающая со знойного полудня. Да прошел слух от знающих людей, что это навсегда. Обнаружились за стенами земли новые, цветущие да неизведанные. И ринулись туда люди и эльфы, а с ними гномы да хоббиты, ибо земля без хозяина это так, пустошь и есть.
Только вот снова сцепились горячие кровью люди и перворожденные - не смогли по своему обыкновению договориться миром да провести границу по новым землям. На необъятном поле с травою шелковистою собрались было две рати, дабы воинской доблестью решить спор. Реяли зеленые и червленые стяги, били копытом баские кони и совсем уж было подали командиры знак полкам идти в атаку…
Только в луче дивного, никогда не виданного света спустилась посеред двух насторожившихся друг на друга острым железом рядов женщина неземной красы, а в руках у нее спал младенец. Посмотрела она налево, затем направо. И устыдились воители, ибо женщина неодобрительно покачала головой. А затем свободной рукою сделала жест - не сметь!
И не посмели. Долго стояли, судили да рядили, а потом съехались посреди поля златокудрый эльфийский принц Келениль и седой король Невир. Посмотрели друг другу в глаза. Не сразу, не вдруг, но все же пожали в знак мира руки.
Только никто не обратил внимания, что барон Вилли фон Дюферк крепко задумался, обнаружив в женщине той несомненное сходство со своею молодою соседкой, вдовой и владелицей манора Мэй. И ни один не додумался расспросить о природе сего феномена на поле эльфийскую волшебницу Мальву да гномью чародейку Стеллу. Королевский Архимаг все же что-то заподозрил, но - посоветовавшись с своим коллегой из Вечного Леса, весьма мудро промолчал.
И немного позднее восторженный, пылкий южанин Рафаэлли запечатлел то величественное зрелище на холсте. С тех пор и довеки веков выставлена сия картина в храме выстроенного на том поле города Сикст. И пошло меж всех разумных поверье - коль собрался идти ратиться, зайди к небесной донне с младенцем. Коль благословит, значит дело твое правое и с чистым сердцем ступай биться. Но уж если нет, снимай воинский доспех, езжай домой и не рыпайся. Оттого-то и воюют нынче в основном с орками да морскими пиратами.
Вместо эпилога.
По рынку небольшого провинциального Дюфера молча шла печальная, осунувшаяся хоббитянка. Вряд ли бы кто узнал в ней прежнюю неугомонную и болтливую хохотушку Стеллу. Казалось, печаль навеки поселилась в ее маленьком сердце - и лишь когда баюкала она в колыбели очаровательного сына прежнего лорда, замечали люди в ее махоньких, больше похожих на пуговки глазенках прежний ясный свет. И заливал он все существо хоббитянки, и только тогда она ненадолго становилась прежней, напевая маленькому лорду нехитрые хоббичьи песенки…
В руках малышка держала небольшую плетеную корзинку, куда холодеющей рукой она иногда укладывала нехитрые припасы - то десяток яиц или пучок петрушки, то тушеного в сметане цыпленка. Хотя смущенные продавцы нет-нет да замечали, что мысли ее бродят где-то весьма и весьма далеко.
– Ага, Стелла - вот ты где! - из-за возов торговцев рыбой вывернула Невенор. Тоже изрядно посерьезневшая - и все же в глубине очаровательных медово-зеленых глаз иногда вспыхивало прежнее, жаркое и неистовое пламя.
– Что это ты, малышка, решила в Дюфер нынче наведаться? - эльфийка выудила из ее корзинки морковку. Несколькими ловкими взмахами кинжала очистила ее и тут же с аппетитом захрумкала. - Или такой снеди в нашей деревне Мэй нет?
– А ты что, следишь за мной? - хоббитянка словно очнулась ото сна и подозрительно воззрилась снизу вверх.