Журнал Наш Современник

Журнал Наш Современник 2006 #5

(Журнал Наш Современник — 2006)

Мозаика войны

БОРИС ПОЛЯНСКИЙ, “Нам продержаться до утра…”

Помню, мы шли по твёрдой грунтовой дороге. Начинало темнеть. Временами порывы ветра подбрасывали снежную пыль. Вдруг навалились густые хлопья, и нас стал сечь снежный вихрь. Буря словно предупреждала о грядущих тяготах и испытаниях. Потом вихрь стих, и снова в лицо подул свежий прохладный ветер… Так шли мы втроем — я, Володя Сидоренко и Володя Крипа, бывшие курсанты, только что окончившие военно-техническое училище и получившие распределение в действующую армию, в часть, стоящую в городе Видине, в Болгарии. Война уже ушла далеко от рубежей нашей страны и, казалось, близилась к концу. Наши войска наступали по всему фронту, и особенно это быстрое и безостановочное наступление ощущалось на юге, на Балканах.

Мы ехали по Румынии. На всем протяжении пути вдоль железнодорожного полотна стояли румынские солдаты с винтовками. Они обеспечивали охрану поезда, на котором румынская правительственная делегация во главе с премьер-министром Петру Гроза отправлялась на переговоры в Москву. Румыния недавно сменила союзников и перешла на сторону антигитлеровской коалиции. У власти все еще был король Михай, правда, прежний командующий вооружёнными силами генерал Антонеску смещён. Ряд румынских частей и соединений вошли в состав 3-го Украинского фронта и участвовали в войне на стороне советских войск. Хотя участвовали как-то лениво. Рассказывали: после месяца пребывания на передовой румынские солдаты получают недельный отпуск и вместе с личным оружием отправляются домой. На всем пути следования до Крайовы нам не раз попадались на встречных поездах эти отпускники. Они на радостях палили в воздух.

Заходим в Бухаресте в один галантерейный магазин и узнаём приятную новость: маршал Малиновский приказал один советский рубль приравнять к ста румынским леям. Этот курс беспрекословно исполнялся всеми банками Румынии. Чтобы получить примерное представление о реальном курсе валют, приведу пример: буханка хлеба тогда где-нибудь в Свердловске на рынке стоила 180-200 рублей, а в Бухаресте наши военные могли на 30 рублей, обмененных на леи, неплохо посидеть в ресторане.

Впрочем, нам было не до ресторанов, мы торопились к месту службы, но когда переправились на южный берег Дуная и прибыли в болгарский город Видин, то узнали, что наша часть уже перебралась куда-то в сторону Югославии. Долог ещё был наш путь. Поездом, попутками, на перекладных мы торопились вслед за нашей ускользающей частью, но всякий раз, когда прибывали в очередное югославское местечко, то узнавали, что часть уже где-то далеко. Войска фронта стремительно продвигались вперёд, проводились перегруппировки, части резко меняли свою дислокацию. Как во сне промелькнули окраины Нови Сада — крупного сербского города на нашем пути. На подъезде — привычные плакаты: “Живио Тито!”, “Живио Црвена Армата!” Время в дороге бежало незаметно. Только через месяц этого, казавшегося бесконечным, пути я прибыл к месту службы. А мои друзья оказались в других подразделениях.

Жизнь в части шла неспешно, своим чередом. В техническом отделе работало немало вольнонаёмных. Мне вспоминается один эпизод. В распоряжении штаба для экстренной связи находился самолет По-2. Как-то днём я увидел молоденького пилота в новенькой кожаной куртке и фуражке. Он только что, когда взлетел, был атакован “мессерами”, но благополучно, прижимаясь к земле, сумел уйти от врага и сесть. А через полчаса он уже снова был в воздухе — служба не ждёт, связь на фронте должна работать без перерыва. Так в первый раз я почувствовал дыхание передовой, где жизнь и смерть ходят рядом.

В эти дни соединения и части 17-й Воздушной армии перемещались из Югославии в Венгрию. Там в скором времени развернутся жестокие бои.

По пыльным дорогам Венгрии двигались колонны беженцев — это были немецкие поселенцы из Румынии и Югославии, новые власти сгоняли их с насиженных мест. А мне вспомнились первые месяцы войны, когда мимо окраин нашего подмосковного поселка вдоль Ярославского шоссе гнали стада скота и шли подводы с беженцами из Белоруссии, Украины и западных районов России. Усталые, запылённые люди не знали, где найдут себе пристанище и когда остановят немца. Мог ли я себе представить, что через три года, в далёкой Венгрии, я буду наблюдать уже немецких беженцев. Но радости особой не было: страдания и боль человеческие похожи и не зависят от национальности.

Приближался новый, 1945 год. Работа моя на аэродроме заключалась в обеспечении авиационной техники горюче-смазочными материалами, и тут были свои трудности. Ведь малейшая ошибка в составлении смесей могла грозить катастрофой самолету, срывом боевого задания. А в условиях близкого фронта, нерегулярности поставок горючего и присадок к нему приходилось иной раз идти на разные хитрости, решать сложные задачи. Но справлялись. Со стороны самолетов до нас долетал гул работающих двигателей. Авиамеханики опробовали моторы, затем доливали горючее в бензобаки по самую горловину, пилоты занимали места в кабинах, проверяли работу приборов, выруливали на старт и взлетали. Парами и звеньями над нами проносились истребители Ла-5 или штурмовики Ил-2. Раздавались редкие хлопки — это пилоты проверяли короткими очередями работу бортовых пулеметов и уходили на боевое задание.

Иногда вылеты самолетов на задания заканчивались к обеду, случалась и нелетная погода. Наступала передышка. Хотя физически я не очень уставал, но все же постоянно чувствовалась нервная нагрузка, и в такие дни наступало некоторое облегчение. Местные шутники говорили: “гвардейская погодка”. Был в ходу и куплет из перефразированной популярной песенки военной поры “Огонёк”. Он звучал примерно так: “А врага ненавистного пусть пехота добьёт, а погода нелётная — не пускают в полёт”. Вариант механиков выглядел так: “А погода нелётная — зачехляй самолет”.

Но очень скоро это затишье закончилось. Знали бы мы тогда, что утром 19 января 1945 года пять немецких танковых дивизий — это более 560 танков и самоходных орудий — при поддержке мотопехоты ринутся в прорыв юго-западнее города Секешфехервар с целью деблокировать свою группировку, окруженную в районе Будапешта. Позиции 3-го Украинского фронта будут разрезаны на глубину до пятидесяти километров. Началось последнее крупное танковое сражение Великой Отечественной войны.

…Аэродром практически был пуст, самолёты улетели. На краю лётного поля стояли бензозаправщики, самоходная рация и другие спецмашины. Я поискал капитана, но его нигде не было видно. Не было и других командиров. Старшим оставался начальник штаба. Я обратился к нему:

— Товарищ майор, что я должен делать?

— Садись в машину, и всё.

— А склад?

Мой вопрос остался без ответа. Тут из-за капониров с противоположного края лётного поля на бреющем один за другим вынырнули несколько “фоккеров” и стремительно понеслись к цепочке машин. Все бросились в стороны подальше от машин. За первым взрывом без перерыва последовало несколько других, слышался свист разлетающейся мелкой металлической начинки полуторакилограммовых бомбочек. Я вскочил и побежал к машинам. Серьезно раненых там не было. Двое ребят со смехом помогали командиру вылезти из кабины. Но это было только начало. “Фоккеры” пошли на второй заход, потом на третий. Снова бомбы, глухие взрывы и свист осколков.

Под бомбами и обстрелом мы медленно двигались на своих “студебекерах”. “Фоккеры” не оставляли нас в покое всю дорогу. Вдруг пулеметная очередь прорезала фургон. Пуля ранила девушку-медсестру и попала мне в ступню. Ранка была небольшая, но кровь текла.

Мы лежали на снежной дороге перед нашим фургоном, до кювета добраться не успели. Медсестра обработала рану и своими мягкими умелыми руками начала обматывать ногу бинтом. Теперь мне удалось рассмотреть её получше. Запомнились её светло-каштановые волосы до плеч, сосредоточенное лицо, желание поскорей закончить перевязку. А ещё запомнилась пара жёлтых лычек на голубых её авиационных погонах.