Три дня проскучавший в Тамани Лермонтов не мог вообразить себе, что в “скверный городишко” многие десятилетия после него будут стремиться в томлении самые разные люди (чаще всего не писатели, а простые смертные). Что же витает над этой Таманью и что в ней самой прекрасного и магнитного? Вроде бы ничего такого.

Всё, что век за веком видели скифы, греки, меоты, хазары, адыги, славяне, половцы, монголо-татары, венецианцы и генуэзцы, турки, запорожские казаки, что описали путешественники — Челеби, Ферран, Паллас, Дюбуа де Монпере, Ян Потоцкий, Сумароков, Сбитнев, Герц и др., — давным-давно переменилось, развалилось, исчезло. Что же чудесного в Таматрхе-Матархе-Тмутаракани-Тамани? Не знаю. Почему-то хочется гадать о ней, цитировать каждый листочек, наивно надеяться, что в нынешнее лето археологи найдут у обрыва что-то редкое, а где-то в архивах до сих пор обиженно ждёт чью-то счастливую руку ветхая рукопись о Тамани.

“Вспоминай дни древние и ищи в них поучения… — напоминал в Тамани в 1911 году при открытии памятника казакам архиепископ Агафадор. — Как сохраняем мы во святом предании прохождение с проповедью о Господе нашем Иисусе Христе через нашу Тамань в нынешний град Киев святого Апостола Андрея Первозванного, так свято храним память о запорожцах…”.

* * *

Мне говорили “мудрые люди”, те, которые уже не верят в малейшую справедливость: “Зачем писать? Куда писать? Всё бесполезно. Сейчас на кону только деньги, они всем правят. В обществе упразднено понятие о совести, правде, достоинстве, благородстве. Кругом жулики и воры. Концов не найдёшь. Никому не нужна история с поучением Владимира Мономаха. Смотри, даже патриарх не поехал в Тамань, ему и его иерархам в голову не пришло спасать святую Тамань. Их душе ближе дачи Дивноморска, который, кстати, назывался… Фальшивый Геленджик. Вот туда устремились святые отцы. А Тамань зачем им? А уж что говорить про чиновную номенклатуру, которая, отправляясь в отпуск, запихивает в портфель сотни тысяч. Или эти драные депутаты! Тоже стотысячники. О н и чихали на всё; они хапают, строят дома на самых святых пядях русской земли, лечатся за границей… Тамань! Да они её уже продали! И никто горло драть не будет. Таманцы молчат, им тоже не до истории. Казаки перевелись”.

Но я писал когда-то “Осень в Тамани” не для того, чтобы получать престижную премию “Ясная Поляна” имени Л. Н. Толстого. Очень приятная премия, горжусь ею. А не Толстой ли оставил нам вечный припев благодарной души: “Не могу молчать”?

Все молчат. Все между собой обсуждают, но никто наперёд не вылезет. Боятся. Последнее отнимут. Где же эти свистуны-поэты, соловьями распевавшие у памятника Лермонтову и на вечерних банкетах, “с поникшею главой” стоявшие перед святынями древности, что же они в невыгодный теперь миг потеряли зычный голос, забыли свои клятвы любви, хмельные речи “о благословенной земле предков”? Стоят в гараже или проданы за бесценок советские автобусы, возившие бесплатно в парадные осенние дни литературную братву туда-сюда, нет выгоды перечить богатому начальству и воротилам бизнеса, лучше попросить при случае денежек на очередной опус, а Таманью сыт не будешь. И где патентованные с советских годов охранники старины, все эти дамочки с накрученными причёсками, назначавшиеся за согнутую верность власти социалистической и почему-то уцелевшие после ельцинского переворота под властью новой? А где нарядные казаки? Все молчат, как будто выехали из родной страны в долгую командировку и оборвали с домом связь. А эта… как её… интеллигенция? Интеллигенции хватает только на то, чтобы после купания в заливе или экскурсионной дегустации на винзаводе зайти, нагнув голову в дверях, в странную хату Царицыхи и промычать себе под нос: “Мда-а, ни ванной, ни туалета, а жили же — с у-ма сойти…”.

И с кем бы ни заговорил, речи похожие, угрюмые:

— Угробили, разворовали, распродали, растащили… Всё животноводство уничтожили. Работы нет. Кто как…

— Совхоз “Таманский” разорван на части и продан. Все фермы развалены; кирпич продавали на известь. Нету больше ферм. Нету больше свиней, коров, птицы, овец. Ни одной! “Ножки Буша” будем покупать… Контора, что рядом с музеем Лермонтова, продана. Кому? Об этом газета “Тамань” вам не напишет. Гаража больше нет. Гостиницы нет, частная. Двести гектаров земли числилось за миллиардером Брынцаловым, приезжавшим как-то лет пять назад; авторучку вытаскивал и хвалился: “Видишь? 15 000 долларов стоит”. Брынцалов о Тамани забыл, а обещал превратить её в сказку. Всё заросло бурьяном. На краю станицы почти построил он винзавод и… вдруг бросил. Что случилось? Вдруг всё побросали, ёмкости продали, порезали опоры, остальное растащили, ничего нет, пусто. Что-то у совхоза скупил какой-то Варум, брат ли, кто ещё этой… наверное, певички. Ну какое могут наладить хозяйство совершенно чужие люди? Купили, потом продадут. Челябинцы скупили в районе не менее десятка совхозов и винзаводы. Теперь вино — их собственность. Сперва повысили людям зарплату. А потом… Возле бывшей бани можете полюбоваться на дом-крепость: владелец — челябинец. Тоже, наверное, полюбил историю, как Махлай. Баня разобрана, площадка готова для строительства ещё одной крепости. Чьей? Тайна. Помыться негде. Частная есть, дорого. Вода у нас самая дорогая в районе, больше двадцати рублей за кубометр. Грозятся повысить ещё.

— Пристань отдали в аренду на 49 лет. Что вокруг неё творится, никто не знает. Всякое говорят. Были случаи: ночами подходили судна с рыбой, выгружали на КамАЗы и… Как раз в те недели, когда губернатор ловил по дорогам браконьеров и штрафовал за каждую рыбку. Куда лермонтовским контрабандистам на шлюпках до нынешних.

— Столовой нет. Детский сад закрыт. Там, где был спорткомплекс — магазин “Магнит”. Всё… для блага народа.

— На бывшем турецком кладбище торговые белые лавки вы видели. Султанский дворец винодела из Вышестеблиевской (наискосок от героического танка) достраивается. А на винзаводе в Вышестеблиевской не густо. Где взял?

— Ещё кое-как держится совхоз “Южный”, но он уже не самостоятельный, его прицепили к другим совхозам. Новые рабочие места (что Махлай кричал)? Понаехали турки, армяне, китайцы, корейцы, узбеки. Нелегалов полно.